ГЛАВА 3

Фрикаделька изо всех сил пытался взять теннисный мяч, его маленький рот с трудом обхватывал его.

— Возможно, мне стоит купить тебе мячик поменьше — принеси его обратно!

Фрикаделька сумел обхватить его зубами и сорвался с места, его маленькие лапы ускорились, когда он побежал по лужайке за домом. Его пушистое белое тельце исчезло в кустах у заднего забора — его любимом месте, где он прятал вещи.

— О, Фрикаделька, — бросилась я ему вслед. — Смысл игры в том, чтобы вернуть его мне.

Фрикаделька высунул голову из розового куста, обратил на меня внимание, а затем снова скрылся в листве. Секунду спустя он вынырнул с мячом во рту.

— Я не преследую тебя, — пробормотала я, но все равно пошла за ним.

Он был слишком быстр, и я довольно скоро сдалась, развернулась и пошла обратно во внутренний дворик.

Солнце медленно садилось, окрашивая небо в оранжевые и розовые тона. Погода всегда была самой лучшей в конце дня, когда ночная прохлада смешивалась с смрадным летним зноем.

Я снова устроилась на диване под открытым небом, вытянув ноги.

Не могу поверить, что у меня есть еще пять месяцев, подумала я, потирая живот. И я буду становиться все больше.

Фрикаделька вернулся ко мне, виляя хвостом. Теннисного мячика не было видно.

— Куда делась твоя игрушка? — спросила я его, когда он запрыгнул на диван рядом со мной.

Затем он навострил уши и спрыгнул, прежде чем я успела понять, что произошло. Со злобным лаем Фрикаделька унесся в сторону дома, причем так быстро, что его лапы едва касались земли.

Я услышала лязг ворот, а затем: — София?

Я села прямо: — Здесь!

Не прошло и минуты, как со стороны моего дома появился Дон Пьеро с Фрикаделькой у его лодыжек. Он был одет в простые брюки цвета хаки и синюю рубашку на пуговицах и выглядел как старый добрый дедушка. За исключением вооруженного до зубов телохранителя в его тени.

— Дон Пьеро, — поприветствовала я и попыталась встать.

— Не вставай ради меня, моя дорогая, — сказал он и присоединился ко мне на диване. Фрикаделька уткнулся мне в бедро, ища утешения. — Такой чудесный вечер, правда?

Я откинулась на спинку дивана: — Чудесный, — согласилась я.

Миллион вопросов роились в моей голове. Почему он был здесь? Чего он хотел? У меня были неприятности? Собиралась ли я попасть в беду? Что-то случилось с моим мужем?

— Могу ли я вам чем-нибудь помочь? — спросила я.

Дон Пьеро откинулся назад, любуясь садом и закатом. На его лице застыло выражение, напоминающее умиротворение: — Я просто хотел проведать тебя. Я слышал, что мой сын забрал тебя вчера вечером.

Я скрестила лодыжки, пытаясь скрыть свой дискомфорт: — Бедного Робби арестовали, и ему нужны были деньги на залог.

— Так я слышал, — сказал он. Его темные глаза метнулись ко мне, такие знакомые и в то же время чужие. — Я слышал, в участке был большой переполох. Советник Эриксон попал в затруднительное положение, не так ли?

Я улыбнулась: — Я слышала об этом. Мэр Солсбери позвонил мне сегодня утром.

— О?

— Он просто беспокоится о своем переизбрании. Вы же знаете, какими бывают эти политики, — я одарила его дерзкой улыбкой, и Дон Пьеро усмехнулся в ответ.

— Действительно, — он потер руки, золотое обручальное кольцо блеснуло на свету. — Мой сын сказал, что вы ускользнули от федералов.

Я начала почесывать Фрикадельку, хотя бы для того, чтобы скрыть свое беспокойное ерзанье: — Мы прошли мимо них, когда уезжали. К счастью для Роберто.

— Да. — Дон Пьеро оценил меня холодным взглядом. — К счастью для Роберто.

— И для меня? — спросила я.

Он улыбнулся, но я видела его насквозь: — Думаешь, это было удачей для тебя, София?

Вот оно. Как и женщины, мужчины тоже проверяли меня на слабость. Каждый ужин, каждое мероприятие, каждый разговор был испытанием воли, равновесия и хитрости. Каждое мое слово, каждое движение, которое я делала, записывалось и сохранялось на потом.

Я каким-то образом стала жертвой обмана Роккетти и в то же время была предателем, который никогда никого не предавал.

Я была прямой связью с ФБР, даже если я отреклась от своей сестры. Ну, не то чтобы отреклась, но скорее игнорировала проблему, пока разговор о ней не стал болезненным.

Но даже если я была помехой, я все равно была замужем за Безбожником, за Алессандро Роккетти. Это была часть их плана, которую они не учли — то, что последует за этим. Что случится, когда я узнаю, что меня использовали, чтобы заманить мою сестру и ее группу секретных агентов.

Что будет потом, когда я узнаю, что мой брак был не более чем шуткой. Просто уловка, чтобы удержать меня рядом с собой.

Мои пальцы впились в шерсть Фрикадельке: — Могу я вам чем-то помочь, сэр? — Не хочешь одолжить стакан сахара? У меня возникло искушение добавить это, но я прикусила язык.

— Просто хотел проведать свою невестку, — сказал он. Он махнул рукой в сторону дома. — Представляю, как тебе одиноко, не так ли? Только ты в этом большом доме, совсем одна.

— У меня есть Фрикаделька, чтобы составить мне компанию, — сказала я. — И моя семья рядом.

В его глазах появился блеск: — Да, я слышал, что ты воспользовалась своим новым местом, навещая всех.

Было ли здесь что-то личное? Глупый вопрос. В Наряде все знали всё обо всех. В том числе и тот факт, что я ни разу не навестила своего отца с тех пор, как переехала.

Я мысленно внесла визит к папе в список дел, которые мне нужно сделать. Ниже — сделать маникюр, выше — сложить белье.

— Удобно иметь семью так близко, — я улыбнулась ему. — Особенно с ребенком на подходе.

Глаза Дона Пьеро на мгновение опустились на мой округлившийся живот. Он снова посмотрел на меня, в его глазах появилась новая цель: — Да, да, ребенок, — сказал он. — Ты уже на достаточном сроке, чтобы узнать, мальчик ли это?

Я стиснула коренные зубы. Идиоту было ясно, что Дон Наряда Чикаго хотел наследника, хотел продолжения рода Роккетти. Каждая мафиозная семья предпочла бы мальчика, солдата, а не девочку, которая и в лучшие времена была не более чем финансовым бременем.

Я не знала, кто у меня будет — мальчик или девочка. Но 50% вероятность рождения девочки заставляла мой желудок скручиваться в узлы.

Я уже была сестрой стукачки. Родить девочку было бы нехорошо.

Поэтому я просто улыбнулась Дону Пьеро, скрывая свое беспокойство: — Ребенок был в не подходящем положении, когда я пришла в пятницу, — я сделала свой тон мягче. — Его маленькая попка была обращена к врачу.

— Очень жаль.

— Я знаю. У нас даже не было хорошего снимка УЗИ, — я убрала виляющий хвост Фрикадельки.

Дон Пьеро не выглядел менее дружелюбным или раздраженным, но я сомневалась, что он был доволен тем, что не знает пол ребенка: — Жаль, жаль, — повторял он. — Но что поделаешь?

Я улыбнулась в знак согласия.

— Есть причина, по которой я пришел сюда, моя дорогая. Не только для того, чтобы побеспокоить тебя.

— Всегда пожалуйста, — сказала я.

Дон Пьеро улыбнулся на это. Он положил руки на свой большой живот: — На днях я думал о тебе и ребенке и понял, что у меня все еще есть все детские вещи для мальчика.

— Правда? — я не хотела звучать так недоверчиво.

— Правда, — он усмехнулся. — Кроватка, одежда. Кто знает, что еще.

— Вы немного барахольщик, сэр?

— Ты и половины не знаешь, — его тон заставил волосы на моей шее встать дыбом. — Ты не занята, сейчас. — Это был не совсем вопрос. — Приходи ко мне на ужин, и я позволю тебе поискать.

Подружиться с Доном Пьеро и быть замеченной в общении с ним было бы хорошо, это укрепило бы мое положение — если не больше, то прекратило бы сплетни. Но у короля Роккетти всегда были скрытые мотивы, и у меня было ощущение, что я иду прямо на них. Был ли он все еще зол из-за моей угрозы в полицейском участке? Или он списал это на женскую истерику?

После этого я чувствовала себя неловко из-за своей вспышки. Мой гнев не часто овладевал мной, обычно он бурлил под поверхностью. Но в эти дни... я чувствовала, как мой гнев леденеет в моих венах, больше не радуясь тому, что его игнорируют и прячут за милой улыбкой.

— Конечно, — я старалась звучать приятнее, чем чувствовала. — С удовольствием.

Как бы мне хотелось вернуться назад и дать пощечину прошлой Софии за то, что она выбрала дом так близко к семье. Я была так влюблена в этот дом, очарована своим мужем. Но сейчас, когда я шла по улице с Оскуро, с бутылкой вина в руке, я жалела, что не выбрала дом в другом квартале.

Дон Пьеро открыл дверь раньше, чем я постучала, и усмехнулся. Его кане — корсо, Лупо, стоял у его коленей и смотрел на меня: — Ах, София. Ты прекрасно выглядишь.

Мы поцеловали друг друга в щеки в знак приветствия, и он суетился над вином, которое я ему принесла.

Когда мы пошли в дом, он махнул рукой Оскуро: — Мальчики курят у бассейна. Я позабочусь о Софии, — затем он захлопнул дверь, оставив моего телохранителя и свидетеля позади.

Я была недовольна Оскуро, но мне хотелось, чтобы он вошел в дом вместе со мной. По крайней мере, тогда я чувствовала бы себя в некоторой степени защищенной, хотя Оскуро снова и снова доказывал, что это не так. Если бы Дон Пьеро обвил руками мою шею, имело бы значение, был ли там Оскуро или нет?

От этой мысли у меня закружилась голова, и я быстро отогнала ее.

Просто сосредоточься на вечере, София, сказала я себе. О том, кто хочет твоей смерти, я буду беспокоиться позже.

Дон Пьеро провел меня в дом, передав бутылку вина. Он поинтересовался, как у меня идут дела с новым домом и не нужно ли мне что-нибудь, чтобы связаться с ним.

— У меня будут люди, чтобы помочь тебе в течение нескольких минут. — сказал он.

Я собиралась пройти в столовую, но Дон Пьеро прижал руку к моей спине. Мое сердце забилось быстрее. Вместо того чтобы вести меня в темницу, как я предполагала, Дон Пьеро проводил меня вверх по лестнице.

Я никогда не была на втором этаже дома Дона и чувствовала себя незваной гостьей. Стены покрывали личные фотографии Роккетти, от черно-белых снимков Дона Пьеро и его брата, таких юных и счастливых, до детских фотографий Тото Грозного, когда он еще ничего не знал о крови и безумии.