ГЛАВА 8

– Не собираюсь ничего рассказывать, – предупредил Норт.

Тут завозилась малышка. Тесс соскользнула с подлокотника дивана и взяла ее на руки.

– Мы не пророним ни слова. Верно, цветочек? В рассказе упоминается какое-нибудь орудие убийства?

– Самоуничтожение считается?

– Да уж, такая обыденность не утешает, но выбирать не приходится.

Она прижала Рен к груди.

Норт улыбнулся. Лишь тень настоящей, но все же улыбка.

– Мне исполнилось двадцать пять, я только что вышел из тюрьмы, где отсидел за незаконное проникновение, и у меня не было ни цента в кармане. – К удивлению Тесс, он сел. – Я провел год в Европе и завоевал кой-какое имя среди других художников, но на этом все. Я больше не был ребенком, устал от нищеты – ирония судьбы, учитывая, как я презирал деньги своей семьи задолго до того, как меня лишили наследства.

– Лишили наследства – звучит так круто. Прямо из романа эпохи Регентства.

Норт весело вздернул бровь.

– Именно так поступают с нами, паршивыми овцами. – Он допил виски. Свет упал на шрам на тыльной стороне ладони. - Моя работа перестала что-либо значить. То же и с моей жизнью. Я тонул в жалости к себе и наказывал себя наркотиками. Стимуляторы, депрессанты, кокс, когда мог его достать, алкоголь. Перебивался на диванах друзей, пока у меня не кончились друзья. Меня продолжали увольнять с любой черной работы, которую мог найти, потому что просыпал после бессонной ночи, когда наносил трафареты на распределительные щитки или расклеивал плакаты. Отец всегда говорил, что я неудачник, и я раз за разом доказывал его правоту. Вам еще не наскучило?

– Ни в коем случае. – Если проявить сочувствие, он замолкнет. – Я люблю эту хрень про путь художников, выстланный муками и терниями. Продолжайте.

Уголок его рта дернулся.

– Не ожидал такого бессердечия от женщины, совесть которой не позволяет ей продавать сигареты.

– У меня раздвоение личности. А ваш отец – настоящий говнюк. Рассказывайте дальше.

– Хотел заниматься только одним, – единственным, что умел, – клеить подрывные плакаты и рисовать фрески, которые никто не заказывал. Но отсидки в тюрьме уже надоели. Между искусством и вандализмом тонкая грань, и я потерял задор расписывать здания, которые уже не были заброшены. Мне нужны были настоящие заказы, но я их не получал. – Он поставил стакан с виски, поднялся и прошел к старому пианино. – Бьянка нашла меня в разгар зимы, когда я лежал в отключке в дверном проеме рядом с клубом на Восточной Тринадцатой. Я скатился на самое дно. Но вместо того, чтобы пройти мимо, она погрузила меня в такси и заставила швейцара затащить в ее квартиру. Там запихнула меня в душ – прямо в одежде – включила холодную воду и оставила, пока я сам, пошатываясь, не вышел.

Тесс прижала Рен крепче.

– Вы могли оказаться опасным типом. Почему она пошла на такой риск?

– Такая уж она была – взбалмошная и импульсивная. Ей исполнилось всего девятнадцать, она пребывала на пике карьеры и считала себя непобедимой. – Норт оперся локтем на пианино, недалеко от веревки звонка, которая свисала через небольшое отверстие в потолке. – У нее водились деньги, имелась дорогая квартира, и весь город лежал у ее ног. Все, что отсутствовало у меня. Она была просто ребенком, а я – взрослым человеком старше ее на шесть лет. Но она подобрала меня и спасла мне жизнь. – Указательным пальцем Норт покрутил школьный глобус на пианино. – Она арендовала для меня складское помещение и предупредила, что у меня есть два месяца на подготовку к андеграундному арт-шоу. Я спорил с ней, но она не отступила. – Он остановил вращающийся глобус ладонью. – Бьянка купила мне краски, бумагу, холст, большие листы ацетата для трафаретов. У меня не осталось гордости. Я взял все, что она предлагала.

– Умное решение с вашей стороны.

Он пожал плечами.

– Бьянка наняла строительную бригаду, привлекла всех своих звездных друзей и создала ажиотаж вокруг шоу. Это стоило ей более ста тысяч долларов.

– Ого. С чего бы ей так хлопотать?

– У нее было столько людей, которые контролировали ее карьеру – агенты, фотографы, клиенты. Думаю, что ей нужно было что-то контролировать самой, и я стал этим объектом. – Норт посмотрел прямо на Тесс, не пытаясь избежать ее взгляда. – Я продал работы на сумму более миллиона долларов за три недели. Вот так быстро я стал новым популярным товаром в мире искусства. И я взлетел. Она устроила мою карьеру.

– Именно ваш талант сделал вашу карьеру.

– Это не совсем так. Я достиг самого дна. Если бы не Бьянка, я бы уже умер.

Тесс подумала о том, каково это – быть многим обязанным другому человеку. Норт зажег сложенные поленья в буржуйке.

– И Бьянка влюбилась в вас.

Он не стал отрицать.

– Она легко влюблялась.

– Но вы не любили ее в ответ.

Норт закрыл дверцу печи. Пламя осветило его острые скулы и подчеркнуло впадины.

– Вы видели, какой она была. Соблазнительной. Харизматичной. Я был ей всем обязан, и она меня очаровала. Да, я любил ее. Но как брат младшую сестру.

– А Бьянка хотела большего.

Он отошел от огня.

– Она выгнала меня, когда поняла, что ничего не выйдет. Это было примерно в то время, когда я получил свой первый большой заказ по росписи. Я в ней больше не нуждался.

– И все же вы остались в ее жизни.

– Пару месяцев видеть меня не хотела - не отвечала на мои звонки. Затем впуталась в плохие отношения...

–И вы оказались рядом с ней.

– Как всегда. Бьянка прежде опекала меня. Теперь я взялся опекать ее. Она влипала в неприятности. Я их устранял.

Тесс потерла мозоль на большом пальце.

– Когда вы начали на нее обижаться?

– Как я мог обижаться на нее? Она спасла мне жизнь. Я бы сделал для нее все.

– Вы и сделали. – Тесс посмотрела на Рен в своих руках. – А теперь вам нужно разобраться с еще одной ее неразберихой.

– Самой большой. – Норт снова упал на диван. – Вы все копаетесь в моей жизни, однако ничего не сказали мне о своей собственной.

Тесс и вообразить не могла, как будет рассказать Иену Норту о Тревисе Хартсонге.

– Бывшая медсестра-акушерка. В настоящее время работаю няней у загадочного уличного художника с полумрачным характером, к которому, готова признать, постепенно привыкаю. Во временном отпуске от подработки в явно не модном кафе в захолустье Теннесси. Нет твердого плана на будущее. Ну как?

– Кто теперь увиливает?

Она подхватила ребенка.

– Вперед, Птичка. Давай-ка сходим за сухим подгузником.

Тесс пробыла в школе десять дней. Как-то раз явился Пол Элдридж, чтобы помочь Норту установить опоры для его дома-студии на дереве. Если Норт не трудился над домом на дереве, то пропадал на одной из своих лесных экскурсий, по возвращении принося с собой запах свежести. Занимался всем, чем угодно, кроме рисования.

За исключением очередного визита к педиатру Рен и их краткого визита на ферму Элдриджа, Тесс не выходила из дома, и природа манила ее так же сильно, как запах синнабонов в торговом центре. Если бы только третья неделя марта не принесла такой сырой, унылой погоды, Тесс бы вывела Рен на прогулку, но для новорожденной было слишком холодно.

Когда заточение стало невыносимым, Тесс положила на диван спальное гнездо Рен и, стоило Норту вернулся с очередной прогулки, засунула туда спящую малышку и схватила пальто.

– До скорого.

Норт стоял у входа, от него исходил запах сосен, точно так же, как от других мужчин запах дорогого одеколона.

– Куда вы собрались?

– На воздух! Больше не смогу вытерпеть ни минуты сидеть в четырех стенах.

– Вы не осмелитесь...

– О, конечно осмелюсь! – Тесс повернулась к Норту, нацелив пальцем ему в лицо. – И ей лучше быть живой, когда я вернусь!

Он ничего не мог сделать, разве что оставалось схватить и удержать силой.

В тенистых местах по-прежнему лежал грязный снег, по щекам хлестал ветер, но Тесс было все равно – она выбралась на улицу. За берега Пухаус Крик цеплялась ледяная корка, а в быстром потоке, как волосы ведьмы, волочились нити растущих на камнях водорослей. Еще одна доска деревянного мостика оторвалась. Тесс вспомнила, как качался мост тем утром, когда ворвался в ее жизнь Норт.

Свободные от постоянного давления слинга плечи расслабились. Но когда Тесс сошла с моста, в глубине души зашевелилось тревожное беспокойство.

«Не очень хорошо умею обращаться с хрупкими вещами», – сказал он.

Но у Тесс вся жизнь вертелась вокруг хрупких вещей. Детей, которым она помогла появиться на свет. Испуганных молодых мамочек, о которых она заботилась. Что, если Рен проснется и заплачет? Возьмет ли ее на руки Норт? Будет ли он проверять ее, чтобы убедиться, что она все еще дышит? Рен приклеилась к телу Тесс с того дня, как родилась. И вот место, которому она принадлежала. У тела Тесс.

Она повернулась, чтобы броситься обратно в школу, но заставила себя остановиться. Тесс вела себя как до смерти встревоженная молодая мать. Кем, вообще-то, она не была.

Тесс сделала несколько глубоких вдохов. С Рен будет все хорошо. Иен не собирался дать ей умереть. И Рен нуждалась, чтобы за ней присматривал не один человек, пока не появился ее отец.

Что, если отец Рен окажется ненадежным придурком, как и отец Тесс? Или пьяницей? Если она продолжит думать в таком духе, то впадет в очередное царство безумия. Тесс заставила себя идти дальше.

Задняя дверь разбухла, и Тесс уперлась в нее плечом. Внутри в хижине царили холод и затхлость. Тесс не могла представить себе Рен в настолько печальном месте. Нужны новые коврики. Купить достойную мебель. Вот только Рен никогда сюда не переедет. К тому времени, как появится новая печь, ребенка уже не будет. Тесс могла оставить все как есть. Мрачно и неприветливо.

Школа ее портила. Ей уже хотелось для себя чего-нибудь получше. Чистые белые стены, диван без обивки со сценами английской охоты. Раньше ей было все равно, а теперь нет.

«Трев... Похоже, мне наконец-то становится лучше».