ГЛАВА 7

Просторную студию щедро освещала пара больших окон на крыше. Полы были новыми, из светлого дерева твердых пород, в отличие от остальной, более темной, отделки. Никаких ярких картин на стене – никаких зажигательных плакатов с вылетающими из праздничных шляп ракетами, никаких тебе двенадцатифутовых трафаретов в ожидании, чтобы их приставили к кирпичу или холсту и оживили с помощью аэрозольной краски. Норт сидел за компьютером спиной к двери.

– Не слышал, чтобы вы постучали.

– Странно. – С Рен, легчайшим перышком, на руках Тесс прошла в комнату. - Вы настоящий человек-загадка. Мне любопытно. Есть ли у вас какие-нибудь человеческие черты, кроме этой темной загадочности?

– В моей натуре много чего имеется, – повернулся он к Тесс.

– Спесь? Склонность к мрачному пессимизму?

Норт встал из-за стола, ничуть не показывая, что ее оскорбление достигло цели. Его рост, челюсть грузчика и длинные мускулистые руки казались неуместными для человека, которому не требовалось поднимать что-нибудь тяжелее красильного валика.

– Если я отказываюсь демонстрировать всему свету каждую эмоцию, которая мельтешит в моем мозгу, это еще не делает меня заносчивым.

Тесс уловила намек.

– Я не мельтешу. А если Птичка не ваш ребенок, то чья она?

– Не люблю, когда меня прерывают во время работы.

– Да вы наверно пасьянс на компьютере раскладывали. Будь вы семейным, вас бы все время прерывали. Дети, мужья, подруги, доставка посылок. Так обстоит дело с нами, женщинами. А Птичка вообще на первом месте. Важнее даже вашей работы. Так чья она?

Он сунул руку в карман своих неряшливых джинсов.

– А если я скажу, что она моя? Вы тогда уберетесь отсюда?

Тесс глянула на него как на идиота: так на нее смотрели давешние девочки-подростки.

– Вы что, меня за дурочку принимаете?

– Я вас принимаю за занозу в заднице!

– Мы можем поговорить откровенно?

– Я не люблю разговоры, хоть откровенные, хоть нет. Не могу работать, когда вы то и дело выскакиваете, словно чертик из табакерки.

– Грубо как. Вы втянули меня в свой бардак, и мне нужно знать, во что я вляпалась.

– Делайте свою работу, – резко парировал Норт. – Я позабочусь об остальном.

Тесс не отступала.

– Обещаю не смотреть вам в глаза, пока вы будете говорить. Я знаю, вы от этого нервничаете.

– Я вовсе не боюсь смотреть вам в глаза.

И доказал это. Взгляд его глаз, темных как грех, сомкнулся с ее взглядом, пока Тесс не почувствовала: Норт увидел все, что ей хотелось скрыть - ее гнев, угрызения совести за смерть Бьянки и стыд за то, что не могла отрешиться от потери единственного мужчины, которого когда-либо любила. Тесс первая отвела взгляд, переключив внимание на Рен.

– Один из нас должен заботиться о ней.

– Считаете, что я не забочусь? – Он резко махнул рукой в сторону окна. – Сядьте там. На тот стул.

Тесс посмотрела на стул с прямой спинкой, на который показывал Норт.

– Зачем?

– Потому что вам сейчас все равно нечего делать.

Любопытство пересилило, и она села, куда указано. Он закатал рукава джинсовой рубашки, обнажив мускулистые предплечья, словно созданные рубить дрова. Но вместо топора взял альбом для рисования.

Тесс уставилась на Норта:

– Вы собираетесь меня рисовать?

– Не ждите ничего лестного.

Она смущенно заерзала.

– Я вообще удивлена, что вы умеете рисовать. Думала, вы орудуете только валиками, трафаретами и баллончиками с краской.

– А я и не утверждал, будто хорошо рисую. Ну-ка, сдвиньте ноги влево.

Тесс ощутила себя большой и неловкой, однако сделала, как он велел.

– Если вы нарисуете мне фиолетовые рожки или «пузырь» с какой-нибудь надписью, я подам в суд.

– Я запомню.

– А можно мне потом получить рисунок, чтобы продать на eBay? – Норт склонил к ней голову так, что лохматый завиток упал ему на лоб, но не ответил. – По-вашему, сколько я сумею выручить?

Он подвинул второй стул под потолочное окно и сел.

– Поверните свой торс так, чтобы быть лицом ко мне.

– Никогда не представляла, что вы используете блокнот для рисования. Вот паяльную лампу – да, но... – Он положил лодыжку на противоположное колено, поставил альбом себе на бедро и стал изучать Тесс. Она смущенно уставилась на стену за его головой. – Я серьезно насчет eBay. Мне бы пригодилась новая машина. Яхта тоже сойдет. – Его карандаш задвигался по бумаге. Она скрестила ноги и снова выпрямила. – Или домик в Тоскане. Может, с оливковым садом. Или виноградником. – Более длинные штрихи карандаша. Пауза. Норт вырвал листок из блокнота, скомкал его в шар и швырнул на пол. Она смотрела, как комок катится к фиолетовому дивану. – Бьянка сказала, что вы не можете работать. Что у вас застой.

– Вот как?

Норт перевернул новую страницу и начал рисовать снова.

– Могли бы, по крайней мере, позволить мне сначала причесаться. Великий Иен Норт хочет меня изобразить, а у меня на голове воронье гнездо. Вы ведь не собираетесь пририсовать мне усы?

– Не кладите ногу на ногу.

Она и не осознала, когда скрестила ноги.

Тесс больше не выдержала напряжение и стала смотреть на Рен. Прислушивалась к ее малейшей возне – подергиваниям и вдохам. И опять услышала треск рвущейся бумаги и увидела, как еще один комок упал на пол. Снова сосредоточилась на лягушачьем личике малышки. На ее дыхании…

Тесс вздрогнула, когда пальцы Норта коснулись ее скулы: не слышала, как он подошел. Осторожно коснулся ее подбородка. Прикосновение было легким, словно мазок кисточкой, но что-то внутри нее закололо, будто невылупившийся цыпленок принялся расклевывать мельчайшую дырочку в своей скорлупе. Давно уже никто не прикасался к ее лицу. С тех пор как…

Горло перехватило. Шаль соскользнула на грудь. Тесс вернула ее обратно.

Норт уронил руку и отвернулся.

– Отец Рен – человек по имени Саймон Деннинг. Он фотокорреспондент. Занимается освещением событий в горячих точках.

Спазм в горле отпустил.

– Я рада.

– Чему?

– Что ее отец не вы.

Он начал снова рисовать, сосредоточившись на альбоме.

– Мы с Бьянкой никогда не были любовниками.

Тесс поразмыслила.

– Трудно поверить. Она вас любила.

– Да. И ненавидела тоже.

– Потому что вы ее не любили в ответ.

– Не разговаривайте. Мешаете сосредоточиться.

– Вы так ее защищали. Сверх меры. Пытались держать подальше от меня. Чего вы боялись, что я с ней сделаю? – В тот момент, когда слова были произнесены, ее горло сжалось. – Простите, я…

– Тихо. Я пытаюсь сосредоточиться.

Норт отодвинулся, давая ей перевести дух.

Тесс повернула голову.

– Не понимаю, почему вам так трудно брать на руки Птичку.

Тесс не ждала ответа, но он произнес так тихо, что она едва расслышала:

– Мне не по себе рядом с хрупкими вещами.

Как он это сказал… Так стоически. Что она почти прониклась к нему жалостью. Почти.

– Если вы ее не любили, почему она была с вами?

Рука ткнулась в альбом.

– Потому что могла рассчитывать только на меня. Хватит вопросов.

Тесс взъерошила темные волосики Рен, превратив ее в младенца-могавка.

– Итак, вот мы, двое, заботимся о ничейном ребенке.

Норт перевернул страницу.

– Мой адвокат пытается найти Деннинга. Через пару дней я что-нибудь буду знать.

Рен пискнула. Тесс погладила ушко, немного торчавшее из-под чепчика.

– Меня судорогой свело.

– Великое искусство требует жертв, – проворчал Норт.

– Это не великое искусство. А набросок серой личности с усами, и вам нужно переменить Рен подгузник.

Вот тут он и в самом деле рассмеялся. Впервые. Тесс вздохнула и встала.

– Пойдем, Птичка. Девочки идут в дамскую комнату.

– Я не закончил.

– А я закончила.

– Вы хоть имеете представление, сколько женщин мечтает, чтобы я их нарисовал?

– Несметное число?

– Может, не так много. Но солидных полдюжины точно.

Она засмеялась, но потом поняла, что ей не нравится лицезреть его с этой легкой стороны. Так он казался человечней, чего ей не очень-то хотелось.

Закрывая за собой дверь, Тесс услышала треск рвущейся бумаги на два… три… четыре куска.

На следующий день по дороге домой из Ноксвилла, после первого осмотра Рен, Тесс витала в облаках, вспоминая тот момент, когда Норт прикоснулся к ее лицу. Ощущение, которое у нее возникло... Обостренное осознание собственного тела – поразительное напоминание о том, что она все еще являлась существом, в котором крылись сексуальные желания. Удивительно, учитывая, насколько уставшей она была от недосыпания. Тесс чувствовала себя – не совсем сильной, но... в силах что ли. Уже не как раненое животное. Как будто она попробовала пальцами ноги новую версию своего старого «я» – более жесткую и немного циничную.

Тесс нравилось соревноваться с Нортом на равных в остроумии. От этого ей захотелось снова выступить против него и изводить вопросами, чтобы получить ответы, от которых он, казалось, решительно увиливал. Какую власть имела над ним Бьянка? Или он сам имел власть над Бьянкой? И почему он пытался ее изолировать?

В течение следующих нескольких дней Тесс почти не видела своего соседа по дому. Его машина исчезала и появлялась снова. Тесс слышала его твердые шаги над головой в студии, где он, может, работал, может, нет. Слышала его за закрытыми дверями почти пустой спальни Бьянки, когда вставала ночью, чтобы покормить Рен. Видела доказательства того, что он питался - грязную тарелку, огрызок яблока в мусоре, но никогда не заставала за этим занятием. Норт исчезал в лесу на несколько часов, а однажды Тесс заподозрила, что он не появлялся всю ночь.

Элдриджи не привели Илая, что беспокоило Тесс. Что, если в рану занесли инфекцию? Она выглянула в заднее окно и узрела, как Норт уничтожает кусты позади школы. Он набрасывался топором на толстые ветви и складывал их на дрова.

Тесс спеленала Рен и решилась выйти через черный ход. День был пасмурным, в воздухе витал запах снега, но Норт сбросил куртку и закатал рукава джинсовой рубашки. Бледный шрам белел полумесяцем выше запястья.