Кроме как в лифте, с Кингом.

Я помню его руки на мне, запуск успокаивающего рефлекса. Я просмотрела информацию, когда вернулась домой. И нашла лишь ссылки на позы йоги, которые предполагают прижатие подбородка к грудине, для успокоения.

Большие руки Джексона были намного лучше, чем поза йоги. Они излучали тепло и безопасность.

«Если кто-то будет приставать к тебе, я хочу знать об этом».

Это ненастоящее. Это небезопасно. Я не могу ему доверять.

Но что, если могу?

Засовываю бумаги обратно в конверт, быстро пишу записку для бабушки и бегу в комнату переодеться, пока не передумала.

Я построила жизнь на лжи.

Возможно, пришло время быть честной.

~.~

Джексон

Луна сияет, освещая горный склон серебряным светом. Обычно я бегаю и охочусь большую часть ночи, когда луна так близка к полнолунию, но мои инстинкты кричали вернуться пораньше. И это не из-за дождя.

Сэм преследует меня, кусая за задние лапы, а я поворачиваюсь и рычу на молодого волка, заставляя его поджать хвост и заскулить. Я не хочу компании Сэма, никогда так не делаю, но ребенок — моя самозваная постоянная тень. Когда мы добираемся до задней части дома, то оба замираем. Из-за дождя невозможно что-либо учуять, но высокий звуковой сигнал, установленный на частоте, которую улавливают только собаки, говорит нам, что сигнализация сработала.

Сэм рычит, его верхняя губа приподнимается, показывая клыки. Он бросается вперед, заворачивая за угол.

Я влетаю внутрь, через собачью дверь в задней части, чтобы проверить. Не чувствую ничего необычного. Переодеваюсь и бегу трусцой в диспетчерскую, чтобы посмотреть запись службы безопасности.

Одинокий велосипед стоит, прислоненный к железным воротам, которые окружают переднюю часть моей собственности, и темная фигурка тащится под дождем к входной двери. Рычание отдается эхом в моем горле.

Кто это, черт возьми?

Сэм подбегает на полной скорости, сверкая клыками, прыгает, его передние лапы опускаются на плечи незваного гостя и валят его или ее на землю.

Взять сволочь.

Темная ярость бурлит в венах, я покидаю диспетчерскую, чтобы встретиться лицом к лицу с незваным гостем. Бегу трусцой по скользким ступенькам и по мокрому от дождя гравию.

— Полегче, Куджо. — Ее дрожащий голос шокирует меня, как провод под напряжением.

Кайли

Волна страха пробегает по моему телу.

— Назад! Вернись, — рявкаю я.

Сэм не двигается, его волчья сторона не уступает человеческому разуму, его инстинкт защищать свою родную территорию слишком силен. Слава судьбе, Сэм не разорвал ее.

Моя маленькая хакерша умна — она совершенно неподвижна под Сэмом.

Я хватаю за шиворот своего брата по стае и тащу его назад.

— Я сказал отвали.

Сэм качает головой и поджимает хвост при звуке сердитого тона своего альфы. Он делает несколько шагов назад.

Я смотрю на нашего незваного гостя. Даже насквозь промокшая, в толстовке и джинсах, она прекрасна. Она лежит в грязи и выглядит далеко не такой испуганной, как следовало бы.

— Что, черт возьми, ты здесь делаешь?

Она стонет и начинает двигаться, но зажмуривается, хватаясь за затылок.

Так, черт возьми. Рядом с ней лежал камень приличных размеров. Видимо, она ударилась об него, когда Сэм сбил ее с ног.

— Ме нужно поговорить с вами, — прохрипела она.

Любого другого я бы поджарил прямо там, пока он лежит на спине в грязи у моих ног. Но не Кайли. Этот новый, странный колючий жар овладевает мной и кричит, чтобы я защитил ее — от Сэма, от дождя, от камня, от меня самого.

Я поднимаю ее с земли и ставлю на ноги, забыв притвориться, что она тяжелая.

Ее глаза закатываются, расфокусированные, как будто от этого движения у нее болит голова.

— Ой. Вау.

Я обхватываю ее затылок, шарю пальцами, пока не нахожу шишку с гусиное яйцо.

Кайли вздрагивает, когда прикасаюсь к ней.

— Ты ранена. — Я пристально смотрю на Сэма, который опускает голову.

Она тоже смотрит на моего соседа по дому.

— Хорошо, что ты был рядом, иначе, думаю, Куджо бы меня съел. Это вообще собака?

— Он наполовину волк.

— Наполовину волк, наполовину кто? Горгулья?

Я подавляю улыбку. Мне нравится, что она проявляет остроумие, несмотря на свою травму. Но с другой стороны, это ее защитный механизм, о котором я узнал в лифте.

Я изучаю ее. Необходимо вызвать полицию или как-то напугать ее, чтобы она уважала мои границы.

— Ты собираешься рассказать мне, какого черта вломилась ко мне домой?

Она закатывает глаза.

— Если бы вламывалась к вам, я бы выключила лазерные прицелы, чтобы не объявлять о своем присутствии. Простите меня, но я не заметила там дверного звонка.

Какая женщина знает о лазерных системах безопасности? И не кричит, когда гигантский волк прижимает ее к земле?

— Не помню, чтобы приглашал тебя. Как, черт возьми, ты вообще меня нашла?

— Я хакер, помните?

— Или сталкер.

— Одно и тоже. — Ее рука тянется к переду толстовки, и я слышу шуршание бумаги. — Я должна вам кое-что показать. Это не могло ждать до завтра.

Я беру ее за локоть и веду вверх по скользким ступеням, выложенным итальянской плиткой, внутрь особняка. Кайли двигается скованно, как будто от нападения Сэма у нее болит не только голова. Это не мешает ей оглядывать мой дом, пока провожаю ее в гостевую ванную на втором этаже. Почему-то мне кажется, что она что-то не договорила. Почему она здесь на самом деле?

В ванной я намеревался дать ей полотенце и оставить приводить себя в порядок, но обнаружил, что хватаюсь за край ее промокшей толстовки.

— Что вы делаете?

Я тяну вверх.

— Вытаскиваю тебя из этой мокрой одежды.

Румянец заливает ее щеки, заставляя глаза ярко сиять. Пряди ее мокрых каштановых волос прилипли к щеке и шее, капли дождя стекают по горлу. Я хочу их слизать.

Она поднимает руки и позволяет без возражений стянуть толстовку через голову.

Мой член болезненно пульсирует, прижимаясь к молнии джинсов, когда останавливаю взгляд на ее коже. Я снимаю с нее майку вместе со свитшотом, и Кайли остается в одном кружевном красном лифчике и мокрых джинсах.

Ее грудь вздымается, и она пристально смотрит мне в лицо, как будто ждет, что я сделаю дальше.

Что буду делать?

Я знаю, что хочу делать. Хочу стянуть эти узкие, промокшие джинсы и наклонить ее над столешницей в ванной. Жажду трахнуть ее сзади так же сильно, как хочу проникнуть в ее острый ум и выяснить, что делает эту уникальную женщину привлекательной. И, черт возьми, да, я хочу вонзить покрытые сывороткой клыки в ее плоть и навсегда пометить своей.

Что невозможно.

Я бросаю толстовку на пол и снова слышу шорох бумаги.

Кайли переключает внимание на выброшенную одежду и бросается за ней, нарушая молчание между нами. Зажатый между майкой и толстовкой, лежит конверт из плотной бумаги, который она достает и прижимает к груди, прикрывая от моего взгляда эти идеальные сиськи.

Затем облизывает сухие губы.

— Мистер Кинг, прежде чем поделюсь этим с вами, просто хочу сказать, что когда делала то, что делала, я была дерзким подростком, пытающимся доказать свою ценность себе и миру хакеров. Я никогда не брала номера ничьих кредитных карт и никогда не продавала никакой информации. Это было просто…

Догадка поражает меня, как удар кулаком под дых.

— Кэтгерл.

Конечно, она гребаная Кэтгерл. Единственный человек, который когда-либо взломал мой код. Неудивительно, что она нервничала перед собеседованием в «Секьюер». В какую, черт возьми, игру она играет, появившись в моем офисе, в моем доме, черт возьми?

Единственная брешь в системе безопасности, которая преследовала меня последние восемь лет, только что открылась у меня перед носом. Снова.

Я выхватываю папку из ее рук и вываливаю содержимое на столешницу.

— Мне жаль. — Ее голос звучит тихо.

Проклятье.

Я ненавижу слышать ее униженной, даже для меня, прирожденного альфы, который требует подчинения от всех. Даже когда злюсь на нее.

— Что это, черт возьми, такое?

Я переворачиваю стопку бумаг и читаю ту, что сверху. Проклятье, нет. Ярость обостряется до более смертоносного чувства осознания.

Шантаж.

Кто-то хочет подорвать «Секьюер».

Или это какая-то сложная игра, в которую играет Кэтгерл? Потому что у любого такого блестящего человека как она могла быть какая-то невидимая стратегия.

Проблема этой девушки и мое суждение о ней были затуманены похотью.

Она стоит совершенно неподвижно, ее маленькие руки сжаты в кулаки.

— Мне жаль, — повторяет она.

Я бросаю бумаги обратно на стойку.

— Какого хрена? Что тебе надо? Почему ты на самом деле здесь?

Я ненавижу видеть, как слезы наполняют ее глаза, но сдерживаю свой инстинкт притянуть ее к себе или убить ее врагов. Этим инстинктам нельзя доверять.

Она качает головой.

— Ничего. Я ничего не хочу. — Ее голос дрожит на первом слове, но затем она берет себя в руки. — Просто подумала, что если сама признаюсь, эти придурки потеряют свои рычаги влияния. Я не хочу вести переговоры с террористами, понимаете?

Я только что отдала вам всю информацию, которую нужно передать ФБР, чтобы возбудить против меня уголовное дело. Очевидно, я надеюсь, что вы согласитесь на моё увольнение.

— Нет, — рычу я, удивляя самого себя тем, что заговорил прежде, чем понял, что собираюсь сказать.

Но не отпущу ее так легко. В моем мире, в сообществе оборотней, с проступками разбираются в лоб. Ими не занимаются копы, и увольнение не спасет. Наказание быстрое, обычно физическое. Или же требуется или предлагается вознаграждение, и оно принимается.

Она вздрагивает, ее худые плечи опускаются.

— Что вы собираетесь делать? — Ее голос звучит хрипло.

Кровь приливает к члену при мысли о том, чтобы привлечь ее к ответственности. Жестко. Я добавляю в голос опасные нотки.

— Как думаешь, что я должен сделать?

— Ну, — она облизывает полные губы, разум возвращается к ней, — на вашем месте мне бы хотелось поймать этих ублюдков. Так что я могла бы оставить себя в качестве приманки.