Глава 36

Сойер

Мое сердце сжалось в маленькие кулачки и бьется о грудную клетку, требуя, чтобы его выпустили.

Энцо стоит впереди меня, на его щеке видна ямочка, когда он смотрит на меня через плечо. Его ореховые глаза излучают веселье, и у меня возникает искушение ткнуть в них пальцем.

— Какого черта Дряхлая Сьюзи у нас на дороге? — пискнула я, мой тон граничит с истерикой. Прямо передо мной стоит мой большой желтый фургон Volkswagen во всей своей красе, сверкающий под лучами солнца.

Он вскидывает бровь.

— Ты так и не сказала, почему выбрала это имя, — отмахивается он.

— Она чертова имбецилка и угрюмая, как черт. Почему она здесь?

— Потому что здесь ее место. Здесь твое место.

Я загибаю нижнюю губу между зубами, слезы наворачиваются на глаза.

— Как ты нашел ее? — спрашиваю я, слова звучат хрипло и неровно.

Он небрежно пожимает плечами.

— После того, как ты уснула в больнице, медсестра дала мне свой телефон, и я позвонил, чтобы убедиться, что она все еще припаркована у Валенс Бенд. Так и было, поэтому я попросил своего друга Троя забрать его и привезти сюда.

Я смеюсь, потому что если я этого не сделаю, то заплачу. Того факта, что он вспомнил, где я ее припарковала, достаточно, чтобы мои яичники взорвались.

— Ты не должен был этого делать, — задыхаюсь я.

— Разве я не сказал, что она будет ждать тебя? Никогда не сомневайся в том, что я делаю для тебя, Сойер. — Он не дает мне ответить, не то чтобы у меня был ответ для него.

Дрожа нижней губой, я говорю:

— Не слишком ли поздно добавить тебя в мой список людей, которые делают меня счастливой? Неважно, я все равно добавлю тебя в него.

На его щеке появляется ямочка, и он смотрит на меня так, как будто уже знал это. Кивнув в сторону своего дома, он бормочет:

— Пойдем, bella — красавица.

Я делаю один шаг, прежде чем мои суставы блокируются, мои ноги приклеиваются к земле и не могут двигаться. Когда он замечает мою неспособность функционировать, на его второй щеке появляется ямочка.

— Что смешного? — бормочу я, не отрывая взгляда от дома.

— Почему ты так нервничаешь, входя в наш дом? Разве это не я?

— Нет, — ворчу я. Пот начинает собираться у меня на подмышках, а мой мозг возвращается к тому, что он сказал «наш дом» и застрял там.

Очевидно, мне до сих пор очень стыдно за то, что я сделала в прошлый раз, когда он привез меня сюда. И что еще более тревожно в этой ситуации, так это то, что он хочет, чтобы я осталась.

Потому что по какой-то богом забытой причине Энцо решил, что меня стоит любить. Я думаю, он слишком сильно ударился головой, когда мы потерпели кораблекрушение, и потерял рассудок, но я слишком эгоистична, чтобы отпустить его.

В тот день мы оба потеряли частичку себя. Но со временем, застряв на маяке, мы медленно соединили наши оставшиеся части, пока вместе не обрели больше смысла, чем порознь.

Нет никаких сомнений в том, что Энцо стоит любить, и хотя это пугает меня, я больше не хочу убегать от этого.

Он останавливается перед входной дверью и поворачивается ко мне лицом, его глаза сверкают в солнечном свете.

— Что? — я огрызаюсь, хотя мне не хватает тепла.

На его лице появляется ухмылка, и руки, бьющиеся в моей груди, замирают. Мое сердце и я парализованы этим простым действием, что, честно говоря, раздражает.

— Ты ведь знаешь, что я тебя прощаю? — спрашивает он.

Я фыркаю.

— Не думаю, что ты когда-нибудь произносил эти слова, но да.

Он делает шаг ко мне и рывком прижимает меня к себе, фактически останавливая кислород в моих легких вместе с сердцем.

— Я прощаю тебя, bella — красавица. А теперь мне нужно, чтобы ты простила себя. Ты можешь сделать это для меня, детка?

Я таю. Так легко.

Не в силах говорить, я киваю, расслабляя плечи, пока он отпускает меня.

— Хорошо, а теперь давай примем горячий душ с настоящим напором воды, а потом мы закажем еду на вынос, откуда ты захочешь.

Неожиданно, всхлип почти вырывается из моего горла. Это так просто — душ и еда на вынос — но такое ощущение, что он ведет меня в рай.

Руки Энцо погружаются в мои волосы, вспенивая шампунь в прядях и массируя кожу головы.

Я скучала по напору воды. Проведя весь день в полицейском участке, я думала, что никогда не смогу расслабиться. Но теперь мои кости разжижаются, и я на грани того, чтобы вместе с водой устремиться в канализацию.

— Если бы я умерла прямо здесь и сейчас, — начинаю я, и последнее слово переходит в стон. — Я бы действительно расстроилась. Ты должен гордиться собой. Ты заставил меня захотеть жить.

Я не хотела, чтобы это было так тяжело, но Энцо легко с этим справляется.

— Похоже, тогда мы в расчете, — говорит он, его глубокий голос гладкий, как шелк.

— Если ты согласна, я хотел бы показать тебе свою лабораторию завтра, — продолжает он, хватая меня за бицепс, чтобы оттащить обратно в брызги воды, стараясь не задеть мое запястье. Я наклоняю подбородок вверх, пока он смывает мыло.

— Я бы с удовольствием, — бормочу я, снова застонав от ощущения его рук в моих волосах.

— Не думаю, что ты когда-нибудь рассказывал мне, почему так любишь акул.

Он отпускает меня, берет мочалку и наливает на нее немного средства для мытья тела. Он методично моет каждый сантиметр моей кожи, пока говорит.

— Наверное, сначала это было потому, что я хотел быть похожим на одну из них. Это одни из самых свирепых существ в океане — по крайней мере, из тех, о которых мы знаем. А когда я рос, я всегда чувствовал себя беспомощным. Как будто кто-то другой сидел за рулем, а я не мог контролировать, куда мне плыть. Они олицетворяли силу и свободу. Это было все, к чему я стремился. По мере того, как я становился старше, это превратилось из увлечения в почти одержимость. Я не могу объяснить, в чем именно дело, но они всегда делали меня счастливым. Океан делает меня счастливым.

Я прикусила губу, повернулась к нему и взяла у него мочалку. Своей хорошей рукой я неловко провожу по его груди, не координируя свои действия с этой стороной.

— Ты когда-нибудь волновался, что они причинят тебе боль?

Его взгляд тлеет, когда он смотрит на меня, и хотя его член не совсем твердый, он также не совсем мягкий. Но есть негласное соглашение просто наслаждаться обществом друг друга сегодня вечером. У нас еще не было такой возможности.

— Я всегда захожу в воду с пониманием того, что я больше не на вершине пищевой цепочки. Я уважаю их, и чаще всего они уважают меня. Но было бы глупо думать, что они не способны покончить с моей жизнью.

У меня в груди что-то щемит, и я понимаю, что это тревога. Мне бы и в голову не пришло просить Энцо перестать плавать с ними, но я не могу отрицать, что то, что он однажды не вернется домой, не пугает меня до смерти.

— Ну, тебе лучше войти в воду с пониманием того, что тебе тоже есть к кому вернуться домой, — робко говорю я ему, не отрывая глаз от своей задачи и избегая его испытующего взгляда.

— Посмотри на меня, — тихо прошептал он, беря меня за запястье. — Не убегай.

Я прикусываю губу и смотрю на него. Когда ты никогда раньше не любил, есть некоторые проблемы, связанные с взрослением. Последние шесть лет я жила эгоистично и убегала от всего, что представляло угрозу для моей жизни. Это почти поэтично, что попадание в ловушку с кем-то стало катализатором моего искупления.

Это еще не то, к чему я привыкла, но я знаю, что скоро любовь к Энцо станет такой же естественной, как любовь к океану. Так же, как он любит меня.

Энергия потрескивает в воздухе между нами, когда он притягивает меня к себе, все еще помня о моем поврежденном запястье.

— Тебе никогда не придется беспокоиться об этом. Я скорее раскрою пасть акуле, если это будет означать, что я вернусь домой к тебе.

Задыхаясь от желания ответить, я поднимаюсь на носочки и захватываю его губы своими, чувствуя, как вокруг нас сгорает энергия. При его высоком росте ему приходится согнуться в талии, чтобы я могла дотянуться до него.

Меня захватывает ощущение его рта, искусно двигающегося навстречу моему. Энцо не целуется — он пожирает, как и звери, с которыми он плавает.

Его язык проникает в мой рот, проникает за зубы, а затем гладит их. Покалывания начинаются на кончиках моих пальцев и распространяются по каждому сантиметру меня, пока мои внутренности не становятся неподвижными.

Мне нужно больше его. Мне нужно, чтобы он был так близко, пока между нами не останется ничего, кроме нашего желания.

Я обхватываю его шею левой рукой, прижимая его скользкое тело к своему. Я чувствую каждую впадинку и изгиб против размягченных частей меня, и дрожу от ощущений.

Его член невероятно твердый и толстый, он скользит по моему животу, и как раз в тот момент, когда я готова сказать:

— К черту все, никакого секса, — он отстраняется.

Я лепечу в ответ, слишком разочарованная его потерей, чтобы смутиться.

— У нас был долгий месяц, amore mio — любовь моя. Давай немного поедим и расслабимся, хорошо?

— У меня есть очень плохая шутка насчет того, чтобы положить в желудок что-нибудь еще, но давай не будем об этом. — Как только слова сорвались с моего языка, мои глаза расширились. — Вау, я имела в виду твой член, но вслух это прозвучало еще хуже.

Он хихикает, звук глубокий и восхитительный, вызывая дрожь по моему позвоночнику.

— Ты не хочешь детей? — спрашивает он, выключая воду и протягивая мне полотенце. Может быть, это акцент, но что-то в том, как он это спросил, преступно.

Как будто огонь буквально лижет мои щеки, я поспешно выбегаю из кабинки.

— Нет, черт возьми, — говорю я, вытирая воду с лица и вытирая волосы.

Я поворачиваюсь как раз в тот момент, когда он выходит из душа, капли каскадом стекают по его загорелой коже, цепляются за мелкую пыль волос на груди и теряются в впадинах на животе. У меня пересыхает во рту.

— Ладно, может быть.

Он смотрит на меня из-под прикрытых глаз, и его ямочки полностью раскрываются.

— Все, что нужно, это кончик, bella — красавица.