Я на минуту задумался.

— Вот уж не знаю радоваться мне, или грустить по этому поводу…

Девушка с напускной строгостью посмотрела на меня, но затем — улыбнулась.

— Что ж, тогда завтра я из тебя все «соки» выжму, и буду в два… нет — в три раза строже чем обычно, — лукаво заявила она.

Я потупился, скорчив виноватую гримаску.

— Ну, не знаю…

А Ami, в это время, чуть ли не смеясь продолжает.

— Все! Решение Президента — окончательное и обжалованию не подлежит. Non, Nicht, Нет — Ни в коем случае.

Я кивнул и с тяжелым вздохом произнес:

— Слушаюсь, госпожа Президент…

— Вот так-то лучше, — оживилась Ami. А теперь по домам.

Мы поднялись и неспешным прогулочным шагом направились к автобусной остановке. По дороге мы не разговаривали и я, бодро шагая слева от Ami — будто смотрел на нее со стороны. На то, какой она была тогда, когда я только прилетел в Страну Восходящего Солнца и, какой — стала сейчас, вспоминал, как я в каком-то ступоре стоял в дверях своей аудитории, и, казалось, что я — попал в какое-то иное измерение. Тогда, тихая и незаметная. Сейчас же — Ami представала передо мной совершенно с другой стороны. В одно мгновение она сразу стала какой-то взрослой, более смелой, решительной и самостоятельной. Я верил в то, что эти качества — несомненно, помогут ей стать хоро-шим, профессиональным руководителем. Вспомнилась, также история недельной давности, когда во время лекции по практике японского языка в открытое окно аудитории залетает муха, и садится прямо на тетрадь к «Солнышку», легким, но резким незаметным, если смотреть со стороны движением, Asuka захватывает несчастного крылатого «гостя» за туловище и обмакнув его лапы в стоящую на ее столе бутылочку с корректирующей жидкостью выпускает «животинку» на тетрадь сидящему рядом с ней Винни-Пуху. Правда, за этот поступок ей пришлось заплатить кое-какую цену и остаток дня — простоять в коридоре, куда ее отправила внезапно обезумевшая от гнева Mikan. Однако, это не произвело на Аску никакого эффекта и с чувством выполненного долга — «Солнышко» покинула аудиторию. А также еще несколько смешных, приятных историй из моей прошлой, словно другой жизни.

Мы уже подходили к воротам университета, когда раздавшийся телефонный звонок — изме-нил наши планы. Ami ответила на вызов, и проведя краткий разговор с кем-то из наших одногрупников — с притворной гримасой грусти произнесла:

— Ну вот, только мы хотели расходиться, а тут вызывают… ну, ничего не попишешь. Идем же, мой Зам.

— С удовольствием, — сказал я.

И, свернув с аллеи, мы зашагали в обратный путь.

Урок 17. «Маски откровений»

Прекрасный праздник весны, удивительно светлое весеннее настроение. Однако весна в душе — бывает далеко не у всех. Случилось так, что одна из моих самых стойких однокурсниц, так называемая «Железная Леди» — Wong Makoto на самом деле являлась очень одиноким человеком, более того, я даже не мог представить что это одиночество может быть настолько глубоким. В течение всех десяти лет нашего с ней совместного обучения, Makoto открылась мне всего лишь один раз. В тот день по пути на занятия, я, проходя через университетский парк — заметил, что под сакурой сидит Makoto, чуть склонив голову. Была она тиха и задумчива, с лица этой обладающей закаленным, точно сталь характером девушки — не сходило выражение глубокой печали. Со стороны создавалось впечатление, что она вот-вот разрыдается от горя, какого-то огромного и аморфного, точно амеба, накрывшая ее с головой. Я не мог пройти мимо, а потому подошел к ней, поставил на плиты гитарный кофр, который принес с собой, и, поздоровавшись — присел рядом, забравшись под разлогий розовый шатер. Makoto печально улыбнулась, и, ответив на мое приветствие снова ушла в свои мысли.

— На тебе лица нет Makoto, — заговорил я, что случилось?

Словно отвечая на мой вопрос — Makoto стала рассказывать:

— Уже седьмая годовщина… как же быстро летит время… Я родилась в Тонсуне 13 июня 1981 года, так что, по национальности я — кореянка. Мой отец, был преподавателем истории в местном институте, а мать, искусствовед, она работала с глиной. Родители очень хотели мальчика, и когда родилась я, отец стал воспитывать меня как мальчугана. Он учил меня драться, терпеть боль, быть стойкой и смелой, мне нравилось такое воспитание, единственный, кто выступил против, это моя бабушка, она считала, что девочка — должна быть девочкой.

Makoto тихо улыбнулась и продолжила.

— Наверное, поэтому моими друзьями, в основном были мальчики. Отец также, привил мне любовь к книгам, и в школьные годы я не вылазила из библиотеки. А бабушка, потихоньку от родителей, учила меня готовить, и вести домашнее хозяйство. И сейчас, когда я осталась одна, я ей за это очень благодарна. В Японию, всей семьей — мы переехали тогда, когда мне было десять. Отцу предложили работу. Родители сразу купили себе квартиру, недалеко от центра Токио, а бабушке дом, в двух часах езды на юг от города. И все у нас было хорошо. До тех пор, пока… цифра тринадцать не перевернула всю мою дальнейшую жизнь…

13.05.1994… В тот день, родители решили поехать на пикник за город. Мама собирала вещи, стараясь ничего не забыть, а папа, то и дело весело подшучивал над ее поспешностью.

Вскоре он — пригнал во двор нашу машину, в то время, у нас была «Toyota Corolla» 1990-го года выпуска. Ехали мы быстро. Папа уверенно вел машину, мама время от времени что-то говорила

ему, я, сидя за спиной отца — смотрела в окно. Мы держали скорость не более 80-ти км/час. В

тот момент я даже подозревать не могла, чем за-кончится наша поездка. Вдруг впереди взвыли тормоза, я услышала крик мамы, отвлекшись от мыслей, посмотрела вперед и, словно в замедленной съемке увидела, что на нас летит потерявший управление большегрузный тягач с бревнами на кузове. В следующую минуту страшный удар сотряс все вокруг, и я полетела в темноту. Через несколько дней, бабушка рассказала мне что в момент удара я, каким-то образом попала в багажное отделение, где, помимо моего тела также были обнаружены: большая корзина с продуктами и два пледа. Я до сих пор удивляюсь — как я не сломала спину.

Очнулась уже в больничной палате. Первый кого я увидела — была моя бабушка, я спросила у нее, где папа с мамой, и что произошло, потому что последнее что я помнила — это удар, который, казалось — перевернул всю Землю и все Земное. Бабушка присела в кресло, рядом с моей постелью и, глядя, мне прямо в глаза ответила:

— Makoto, деточка, мы… остались… одни.

Я упала так, словно меня ударили.

Все мое естество в этот миг — зашлось в немом крике, крике боли и одиночества. Мне казалось что это — страшный сон. Я все ждала, что ко мне в палату вот-вот зайдет мама и…

Makoto перешла почти на шепот.

— … и все будет хорошо. Но, ни мамы, ни папы… больше не было. После того, как меня выписали из больницы, бабушка забрала меня к себе. Родительскую квартиру мы — продали вскоре, после аварии, в тех стенах все напоминало мне о папе с мамой, и я — просто не смогла бы там жить. Потом мне стало известно, что эта авария на самом деле унесла в Вечность — три жизни. Оказалось, что погиб также и водитель того тягача, который в нас врезался. Меня, очевидно от падения в бездонную пропасть, ожидающую нас в конце Пути, спасла, не знаю, мягкая спинка кресла, разве что.

Однако, два года назад — бабушка… умерла от инфаркта. Все казалось мне пустым и безжизненным, как марево в весеннем поле, как Fata Morgana, которая никогда не закончится. Спустя время, я все-таки смирилась с тем, что, все мы смертны. А на вопрос, тех же Аски или Akira, почему я все время сижу одна, я после смерти бабушки всегда отвечаю им, что привыкла жить в одиночестве. И это правда. И что ты думаешь? Сейчас у меня тоже есть своя машина, и езжу, сама. Я ведь, как уже упоминалось, одинока в этой жизни и поэтому рассчитываю только на свои силы.

Makoto помолчала с минуту — и взяв у меня гитару негромко запела:

«Хочу у зеркала, где муть

И сон туманящий,

Я выпытать, куда вам путь

И где пристанище.

Я вижу мачты корабля,

И вы на палубе,

Вы в дыме, поезда, поля,

Поля в вечерней жалобе.

Вечерние поля в росе,

Над ними вороны,

Благословляю вас,

благословляю вас,

Благословляю вас на все

четыре стороны.

Благословляю вас, благословляю вас,

Благословляю вас на все

четыре стороны».

Вот такая вот у меня история. В конце я всегда остаюсь в одиночестве».

В течение одной минуты я молчал, затем заговорил, нарушив повисшую между нами тишину:

— Да, Makoto, характер у тебя действительно стальной, поскольку я, после такой аварии – до- лго бы не смог сесть в машину. Если бы ты знала, как я тебя понимаю, я, ведь тоже испил из горькой чаши потерь. Знаешь, когда погиб мой отец, я долгое время считал, что был для него не очень хорошим сыном. Думал, что мог больше слушать его, уделять больше времени, чаще бывать с ним вместе… Я чувствовал свою вину в том, что он — сделал для меня все, а я ничего не сделал — для него. А потом, однажды на меня снизошло озарение. Неожиданно я осознал, что перед его смертью — сделал для него самое главное. Я был рядом, держал его за руку и попрощался, так что… вот такие дела. Мой отец погиб еще в 1998-м. Умер от сердечного приступа. В девяностых, в нашей стране процветал рэкет и мародерство. Такое время было. Вот послушай.

Зазвенела гитара, и после краткого соло я запел:

«Улицы, проспекты, бульвары, переулки,

Зимние морозы и летняя жара.

Никогда до дома не доносил я булки,

Когда её горяченькую брал.

Никогда до дома не доносил я булки,

Когда её горяченькую брал.

Десять лет от родов и вся жизнь до неба,

И всего два пуда в школе на весах.

Мама говорила:

— Дуй, сынок, за хлебом.

И я дул, как ветер в паруса.

А “Городская” — семь копеек,

И шестнадцать — круглый хлеб,

То деревья зеленеют,

То позёмка на земле.