Хуэй спрыгнул со своего камня. - Робкие сердца никогда не достигали ничего великого. Но если ты хочешь повернуть назад, я не могу стоять у тебя на пути.

Кики посмотрел вниз по склону холма на пустые пустоши.

- Один?

- Или ты мог бы последовать за мной навстречу великой судьбе. Подумай – дар самих богов. Какое возвышение было бы возложено на человека, который вернул это в Лахун? Да ведь даже сам фараон озарил бы своим великолепием такого героя. Или героев.

Кики в нерешительности склонил голову. - Я доволен своей участью. Герой звучит как опасный титул. Нет, скажи мне еще раз, что мы можем получить, рискуя своей шеей? То, что я могу держать в руках.

- Богатства, превосходящие твои самые смелые фантазии. Нечто столь благословенное, столь редкое будет желанным для великих и могущественных людей во всем мире. Они заплатят что угодно, чтобы завладеть им. Вот почему странники пустыни впервые взяли его. Вот почему Сорокопуты украли его у них. Воспользуйся этим моментом, Кики, и мы станем самыми богатыми, самыми благородными людьми во всем Лахуне. Ты больше никогда ни в чем не будешь нуждаться. Во всем мире нет более ценного приза.

Прежде чем Кики успел сделать свой выбор, Хуэй услышал приближающиеся к ним шаги. Он выхватил из складок килта нож с коротким лезвием. Он понятия не имел, как использовать его для самозащиты, никогда в жизни не дрался. Он молился, чтобы отблеск лунного света на меди был достаточным сдерживающим фактором.

Кики издал дрожащий стон.

Из ночи вырисовалась фигура, и, вздрогнув от облегчения, Хуэй увидел, что это был Кен.

- Брат! - окликнул он. - Ты пытаешься напугать нас обоих до смерти?

- Говори тише, - отрезал Кен.

Когда новоприбывший резко остановился перед ними, Хуэй увидел, что глаза его старшего брата бегают по сторонам, расширенные от страха. Он разведывал путь впереди, когда они приближались к лагерю бандитов.

- Что такое? - спросил Хуэй.

Кен схватил его за руку. - Мы должны повернуть назад.

- Сорокопуты приближаются? Знают ли они о нашем плане? Они собираются выпотрошить нас и бросить на съедение стервятникам? - Паника Кики усугубила его слова.

- Пойдем со мной.

Кен развернулся на пятках и помчался обратно по камням, на этот раз пригибаясь.

Хуэй почувствовал, как узел дурных предчувствий внутри него становится все туже. Кен был выше его ростом и худой, как иголка, с впалыми щеками, из-за которых он выглядел так, как будто не ел много дней. Но когда он улыбался, его лицо озарялось, и все вокруг словно купались в радости. У них был один и тот же отец, но разные матери. Хави сначала взял мать Кена Исетнофрет, что было сделано по политическим соображениям, и она также подарила ему дочь Ипвет. Хуэй нежно любил ее. Но Хави влюбился в Кию, мать Хуэя, которая умерла, рожая его. Это объясняло, почему два брата были так непохожи друг на друга. Но они были разными и по характеру. Кен был таким же твердым, как выступающие камни на том склоне холма, непреклонным, когда он чего-то желал. И его стройная фигура скрывала мощную силу. Когда они были моложе, Хуэй был свидетелем того, как он избил двух хулиганов, несколько раз ударив одного из юношей головой о стену дома их отца, пока нос не был сломан, губы не превратились в кашу, а половина зубов не была выбита. Кен тоже был храбр. Что бы его ни беспокоило, было бы разумно принять это во внимание.

Хуэй и Кики отправились вслед за Кеном, они втроем бежали вместе, как делали с тех пор, как были мальчиками. Это были те, кому Хуэй доверял больше всех на свете, единственные люди, которым он был готов рассказать об этом великом приключении. За всю свою жизнь они не провели и дня порознь. Когда-то они носились по улицам Верхнего города со своими кнутами и спорили из-за кеглей. Теперь они были потенциальными ворами и героями. Как правильно , что они были здесь вместе этой ночью.

Впереди Кен замедлил шаг и остановился в начале тропы, идущей вдоль оврага между двумя высокими скалами. Он поднял глаза.

Хуэй проследил за взглядом Кена. Силуэты на фоне звездного неба парили в воздухе, шесть из них, казалось, парили над землей. Они трепетали на ветру, проносившемся над возвышенностью.

Сначала Хуэй изо всех сил пытался понять, что он видит. Кики, однако, издал еще один сдавленный стон. Он поднял голову, словно молясь, чтобы он ошибся, но потом в ужасе отдернул голову.

Хуэй придвинулся к брату. Они молча смотрели друг на друга.

Шесть тел висели на веревке, натянутой между двумя камнями. Канюки и коршуны уже полакомились нежной плотью на лицах. Скулы и челюсти блестели в лунном свете, а ряды пожелтевших зубов оскалились. Но именно эти пустые глазницы, глубокие и черные, как ямы Дуата, смотревшие на них сверху вниз, осуждая их как недостойных, наполнили их ужасом.

Кики рухнул на колени и заломил руки.

- Сорокопуты мало заботятся о душах своих жертв, - пробормотал Кен.

Он смотрел в затененные глазницы ближайшего мучительного видения.

- Предупреждение, - ответил Хуэй.

И послание было ясным. Чужаков ждала только смерть.

***

Золотые искры закружились к мерцающим созвездиям в небе. Хотя ночной ветер с последним ревом раздувал костер, пламя начало затухать, тлеющие угли светились красным в волнах серого пепла. В колеблющемся янтарном свете колыхалось нагромождение высоких квадратных палаток. Среди них послышались рыдания, без сомнения, одной из пленниц, которые прекратились так же внезапно, как и начались.

Под светом полной луны лагерь Сорокопутов дремал.

Глаза Хуэя заслезились от случайной струйки дыма. Он чувствовал сладкий аромат овечьего навоза и соломы, которые служили топливом для костра. Как долго он лежал на животе на этой каменной плите, внимательно разглядывая лагерь бандитов, а Кики и Кен едва осмеливались дышать рядом с ним? Казалось, прошла целая вечность. Но время должно было быть подходящим, даже несмотря на то, что ребра болели, а колени и локти ныли - от скольжения по твердой земле, словно гадюки, чтобы не быть замеченными лунным светом.

Египет когда-то был величайшей империей на земле, Хуэй случайно услышал, как его отец, губернатор, рассказывал об этом одному из высокопоставленных гостей. Но теперь он был осажден шакалами со всех сторон, и добрый народ жил в постоянном страхе. Их царю не хватало наследника и силы, чтобы удержать Великий Дом Египта , а в хаосе в низовьях Нила появился лжефараон, претендующий на трон. Там господствовали его солдаты. На западе ливийцы доминировали вместе со скитальцами по пустыне, хабиру, разбойниками и головорезами. Иностранцы, а не египтяне. У них не было никакого положения на этой земле и никогда не будет. А на востоке варвары, гиксосы, испытывали решимость защитников Египта своими кровавыми боевыми отрядами. Хуэй слышал много историй об этих ужасных воинах. Он молился, чтобы никогда не встретить ни одного из них.

Но, слушая своего отца, казалось, что именно Сорокопуты вызывали наибольший страх.

Эти разбойничьи шайки, каждая во главе со своим вождем, наводили ужас по всей длине и ширине Нила. Они нападали средь бела дня, нанося удары даже в тени городских стен, убивая любого мужчину, женщину или ребенка, которые вставали у них на пути. Они безнаказанно брали то, что хотели, исчезая в дикой местности, чтобы спланировать свой следующий рейд. Хави сетовал на слабость дворцовых чиновников, которые, казалось, были неспособны что-либо сделать, чтобы привлечь Сорокопутов к ответственности.

- Сорокопуты - сила в стране, способная соперничать с самим государством. Никто не посмеет бросить им вызов, - прошептал Хави. - В них нет ни доброты, ни сострадания. Эти кровожадные бандиты перерезали бы глотки своим собственным матерям, если бы увидели в этом выгоду.

И вот Хуэй был здесь, осмеливаясь бросить им вызов. Возможно, Кики был прав, назвав его дураком. И все же мысль о богатстве, которое свалится в его руки, как только он вернется с Камнем Ка – большой дом, которым он мог бы владеть, даже больше, чем у его отца, армия рабов, земля, обожание... Такая жизнь стоила любого риска.

Одна палатка была больше остальных. Ее поставили поближе к костру, чтобы пламя согревало ее обитателей в течение всех ночных часов. Хотя в лунном свете она казалась серой, Хуэй представлял ее роскошно-пурпурной, резиденцией, подходящей тому человеку, который был достаточно силен, чтобы возглавить эти бедствия пустыни. Над ней развевалось знамя. Черные полосы пересекали цветное поле. Кроваво-красное? Он бы выбрал именно это.

Рядом с палаткой вождя была палатка поменьше, но все же больше, чем места отдыха воинов. Несомненно, именно там Сорокопуты хранили свою добычу, достаточно близко, чтобы вождь знал, если кто-нибудь из его людей попытается украсть что-нибудь для себя. Значит, туда им и надо было идти. Хуэй вытянул палец, прослеживая путь среди небольших палаток.

- Пожалуйста, - прошипел Кики, - давайте подумаем еще раз.

- Ты можешь вернуться к своей матери, - сказал Кен голосом ледяным, как глубокая речная вода. - Пусть она вытрет твои детские слезы.

Хуэй положил руку на плечо своего друга.

- Сейчас не время отступать, Маленькая Обезьянка, - прошептал он. - Не тогда, когда самый славный из призов почти в наших руках.

Лицо Кики в лунном свете было пепельно-серым, взгляд неподвижным. Сможет ли он преодолеть свой ужас и сделать то, чего от него ожидают? Хуэй не был уверен.

Он вспомнил ту ужасную демонстрацию повешенных жертв Сорокопутов, и снова задохнулся от вони гнили.

Хуэй чувствовал, как его сердце колотится внутри него,а в животе завязался тошнотворный узел. Его план казался безошибочным, когда они сидели в тени навеса на крыше дома его отца в Лахуне.

- Мы не бойцы, - выпалил Кики. - Мы дураки, которые слишком много смеемся и падаем, когда пьяны, и всегда говорим девушкам неправильные вещи.