А ведь есть еще и Валя Камиль-Татищева, которая, если захочет, сможет вообще раскидать все фигуры на нашей шахматной доске и сыграть на ней свою, ну очень неожиданную партию…

По очереди подъезжаем к тренерскому штабу за указаниями. Нинель со мной практически не общается, полностью посвятив себя девчонкам. Артур тоже, больше внимания уделяет Ане с Таней – ко мне по его направлению у него претензий нет. Короче говоря, интересен я только Муракову.

- Не устал?

Дядя Ваня протягивает мне коробку с салфетками. Беру одну и протираю лицо.

- Нормально все, - говорю.

- Тогда все тоже самое еще раз, - приказывает он, величественно взмахивая рукой.

Выполняю…

В конце концов, даже не запыхавшись и мысленно показав язык разочарованным физиономиям из лагеря соперников, выкатываюсь со льда и шагаю в раздевалку…

- В восемь вечера тренировка. И без опозданий, да?

Киваю. Только что не беру под козырек и не щелкаю каблуками.

Нинель внимательно смотрит на меня, потом переводит взгляд на прижавшуюся ко мне Аню.

- Я тебя прошу, - обращается она к ней, - проследи, чтобы он дошел сюда вовремя. И сама тоже…

- Да, Нинель Вахтанговна, - хихикает Анька у меня из-под руки.

Нинель вздыхает, но тут же, улыбнувшись, кивает нам.

- Идите уже…

Кутаемся, я в куртку, Аня – в шубу, и почти бегом летим на выход, чтобы успеть улизнуть раньше всех остальных.

По дороге попадаем в поле зрение пишущей околоспортивной братии и мамашек с малолетними чадами, пришедшими ловить автографы у знаменитостей. Надеюсь проскочить, но не тут-то было…

- Ребята, да это же Ланской! Здесь!?

- Сергей, Сергей, подождите…

- Сергей, всего несколько слов…

Понимаю, что попались. Замедляю шаги. Клею на морду приветливую улыбку. Поворачиваюсь к ним…

Десять минут, потерянных на все тоже самое, что и всегда. «Как вы считаете?..», «Как вы оцениваете?..», «Ваш комментарий по поводу…». Терпеливо отвечаю на все вопросы. Аня спокойно стоит рядышком, держится за мой локоть. Ее узнали. Но вопросами не забрасывают. Пока. Все еще впереди…

Заканчиваю. Вежливо прощаюсь. Позирую для фото.

Вижу занятную пару. Молодая мама и совсем маленькая девчушка, лет пяти или шести. Смотрит на меня распахнутыми на пол лица полными страха глазами. Стоит на месте, истуканчиком. Мамашка же, молодая пигалица, модно и дорого одетая, подталкивает ее в спину и что-то шепчет. Наверняка что-то вроде: «Ну подойди, ну не бойся…» Легко сказать…

Сжимаю Анину руку. Подходим к ним сами.

- Привет, - опускаюсь перед ребенком на одно колено, - я Сережа. А тебя как звать?

- Анечка! - выпаливает малая.

Смеемся.

- Вот так совпадение, - Аня приседает рядом, - меня тоже…

- А мою маму зовут Лана, - добавляет мелкая, явно подсказанную ей раньше фразу.

Понимающе киваю и, подняв голову, подмигиваю пигалице.

Малявка тушуется, но, наконец, решившись, протягивает мне блокнот с пришпиленной к нему ручкой.

- Нарисуй мне картинку! – требует она.

Усмехаясь, забираю у нее блокнот и быстро, уверенными штрихами, рисую тоненькую, изящную фигуристку в позиции арабеска, скользящей на одной ножке, гордо закинув голову и разведя в стороны руки. Ниже витиевато пишу слово «Анечка» и схематичными троечками соединяю хвостик последней буквы «а» с коньком фигуристочки. Демонстрирую свои художества обеим тезкам, мелкой и той, что постарше, и, довольный забавной двусмысленностью, отдаю блокнот ребенку.

Осмелев окончательно, малая хватает меня ручонками за голову и громко, по-детски, чмокает в губы.

Смеемся.

Поднимаюсь, возвращаю сокровище мамашке.

- А у мамы дома есть твоя голая фотография, - доверительно, но так, что слышат все вокруг, заявляет мелкая пакостница.

Пигалица краснеет до корней волос, пытается как-то заткнуть фонтан красноречия, так неожиданно вскрывшийся у ее чада. Но неудачно.

– Из журнала, - важно уточняет Анечка, крепко сжимая блокнот.

Вот оно что! Моя поклонница, оказывается, далеко не дошкольного возраста…

Смотрю на погибающую от смущения пигалицу и не могу сдержать сарказм.

- Надеюсь, Лана, вы меня хоть не в туалете держите, - спрашиваю с обезоруживающей улыбкой.

Барышня чуть не плачет – то ли от смущения, то ли от еле сдерживаемого смеха. Галантно пожимаю ей руку и подмигиваю малявке.

Обнимаю хихикающую Аньку и тащу ее к выходу.

Уже на улице она, отсмеявшись, заглядывает мне в глаза.

- Ох, Сережка…

- Что?

- И как ты это делаешь, что от тебя все девки кипятком писаются?

- Ну ты скажешь тоже… - фыркаю я.

- Скажешь нет?

– Ты же не писаешься.

- Уверен?

Она резко останавливается посреди улицы.

- Проверь.

Замираю в недоумении.

- Сейчас же, - она блудливо проводит кончиком языка по губам, прикрывает глаза и разводит полы шубки, демонстрируя слегка раздвинутые, обтянутые черными колготами, ножки.

Прохожие обтекают нас, не обращая никакого внимания. Подхожу к ней вплотную.

Кладу ладонь на ее бедро, знакомой дорогой двигаюсь вверх. Немного поддергиваю короткую шерстяную юбку. Ласково глажу теплую, мягкую ложбинку… Она сводит бедра, сжимает мою руку и кладет свою ладонь мне на шею, чувствительно впиваясь острыми коготками в кожу. Голубые глаза сияют небом. На губах легкая улыбка.

- Запомни, Ланской, - шепчет она, не отрывая своего взгляда от моих глаз, - заведешь бабу – удавлю, рука не дрогнет. Ты мой… Только мой…

Ее дыхание почти смешивается с моим. Чувствую неудержимое, до физической боли, желание. И ужас от осознания того, что Аня не шутит...

- Ты согласна?..

Она лукаво щурится.

- Посмотрим…

У меня идет кругом голова. Я не верю, что это происходит…

Сжимаю ее между ножек и с наслаждением впиваюсь поцелуем в сочные влажные губы.

Аня сладострастно вздыхает.

- Согласна… - бездонный голубой взгляд, и я понимаю, что снова попался. - На сегодня… - с коварной улыбкой добавляет она.

Аня задорно смеется, выскальзывая из моих рук и не спеша, вызывающе, запахивает шубку.

Как же это я пропустил тот момент, когда полностью и без остатка стал ее рабом?..

На дурацкую же фотосессию для российского «Вог» меня позапрошлым летом сосватала Нинель. Денег мне не заплатили, но зато напечатали обширнейшее интервью, больше походившее на рекламный постер «Зеркального». Фотографировали в студии, в разных вещах и позах, но самой популярной фотографией стала одна, сделанная случайно, без подготовки, в тот момент, когда я переодевал рубашку. Разлетевшись мемом по всему интернету, это фото попадалось мне постоянно, а Анька с Танькой поставили его себе в телефоны на мой звонок…

Пятнадцать лет назад я приехал в Москву из Питера тренироваться у Нинель Тамкладишвили…

Нет, не так. Вот…

В три года моя бабушка впервые поставила меня на коньки…

Нет… Правильнее, наверное, начать с самого начала…

Итак…

Одним прохладным утром марта 1998 года, скоропостижно и неожиданно, вопреки своим планам и желаниям, в одной питерской больнице, молодая и малоизвестная широкой публике фигуристка Нина Ланская успешно родила меня. Я ее об этом не просил от слова совсем, но моим мнением, как водится, поинтересоваться забыли. Ну, родила и родила – спасибо и на этом. Тем более, что знакомство наше, едва начавшись, тут же прервалось на долгие годы. Но вы не подумайте, что моя мамочка была совсем уж отпетой стервой. Нет. Она просто очень хотела заниматься своим любимым спортом в своей любимой Америке, в чем я был для нее совсем уж досадным препятствием.

Моего отца, первого мужа Нинель, я никогда не знал. В Америку они уехали вместе, а вернулась она, четыре года спустя, уже без него, с новым мужем, мистером Фишером. Все это время я жил с бабушкой, мамой Нинель, которая, собственно, и научила меня ходить, есть, говорить по-русски и ругаться по-грузински. Она же и на каток меня привела, по старой памяти, как когда-то свою дочь.

По возвращении, Нинель, быстренько подсуетившись, перетащила нас с бабушкой в Москву, однако же держалась от нас на расстоянии. Для меня, четырехлетнего, она была большой чужой тетей, которую я не любил и побаивался. Не знаю, что уж она там наплела Майклу, но он, очевидно, и по сей день не в курсе, что у Нинэль, кроме их общей дочери Фионы, есть еще один ребенок.

Она водила меня на каток и целенаправленно лепила из меня спортсмена. Пристраиваясь то там, то сям подрабатывать тренером, Нинель таскала меня за собой повсюду, то определяя в спортивно-оздоровительные группы, то подбрасывая своим друзьям и коллегам по цеху, то занимаясь со мной индивидуально. Для меня она была тренером, Нинель Вахтанговной, странной знакомой бабушки, которую она очень любила.

Когда я пошел в школу, она не повела меня за руку первый раз в первый класс, это сделала бабушка. Но я с удивлением обнаружил ее гуляющей с трехмесячной Фионой в коляске по школьному двору, когда собирался в тот день идти из школы домой. Как оказалось, она ждала меня, чтобы отвезти на тренировку…

Я сильно уставал, у меня постоянно не хватало времени на учебу, и был я, откровенно говоря, разгильдяем и троечником. Более-менее же моя учеба наладилась, когда Нинель открыла свою школу в «Зеркальном». Теперь у меня появилась возможность делать уроки не урывками, по вечерам и где попало на коленке, а в нормальном классе, похожем на школьный, в компании таких же как я страдальцев, под присмотром воспитателей.

В четырнадцать лет я выиграл свой первый юниорский старт. А месяц спустя умерла бабушка.

Отбыв и отплакав все приличествующие этому событию мероприятия, Нинель собрала мои вещи и увезла жить к себе, в свой большой дом на Рублевском шоссе, который они купили вместе с Майклом Фишером. Самого Майкла, к тому времени, в ее жизни уже не было, но оставалась Фиона, с которой мы дружили и ладили. Примерно тогда же мне и была представлена во всей красе страшная тайна моего появления на свет. И стали мне понятны теперь и теплые отношения Нинель с бабушкой, и ее постоянное участие в моей жизни… И столь часто мелькающее в ее взглядах чувство вины и грусти. Не понимал я одного – зачем это нужно было так тщательно скрывать. Но вопросы задавать я тогда побоялся, а Нинель всего-то от меня и нужно было, чтобы я держал рот на замке. Что-что, а помалкивать я умел профессионально.