Но это никак не помогает ему с лошадью.

— Тише, тише, — говорит он, потому что, хотя это, вероятно, сон, он не хочет рисковать, если это все же не так.

Лошадь не двигается, только медленно, лениво моргает, отгоняя муху, и машет хвостом.

Он делает шаг к лошади, протягивает руку, пальцы подергиваются, а ладонь над татуировкой вся вспотела. Он снова ей удивляется, но теперь его пальцы близко к лошади, и ее ноздри раздуваются, будто она старается уловить его запах.

— Спокойно, — повторяет он, потому что не знает, что еще сказать лошади, которая может являться частью его сна. — Я не причиню тебе вреда.

Что может быть неправдой, потому что если лошадь на него нападет, он сделает все необходимое, чтобы защититься. Он знает это так же точно, как и все остальное.

Кончики пальцев касаются бархатисто-мягкой морды, и на мгновение ему кажется, что он наэлектризован, но ощущение происходит так быстро, что он не уверен, что вообще что-то произошло. Никакой боли. Волосы на руках не встают дыбом. Лошадь кажется реальной, как и все остальное, короткая шерсть и кожа под его пальцами теплые на ощупь. Лошадь чуть склоняет голову, позволяя ему провести рукой по морде, по лбу, по холке. Ее уши дергаются из стороны в сторону, и он уже не уверен, что это сон, потому что не может вспомнить, чтобы сон когда-либо ощущался таким реальным. Он какой-то тяжелый и крепкий. И, хотя он ничего не помнит, почему-то уверен, что никогда не видел таких снов, да еще с такой поразительной ясностью. Он чувствует запах лошади так близко, что-то дикое и мускусное, и ее дыхание на руке, то, как ее губы растягиваются, показывая зубы.

Его рука дрожит, когда он касается гривы, и ему приходится отстраниться, сделать шаг в сторону, потому что если это не сон, если это реальность, он ничего не может вспомнить.

— Черт, — бормочет он, и лошадь фыркает, будто отвечает.

Снова накатывает паника, но в этот момент лошадь уходит, отвлекая его от сбившегося дыхания и вспотевшего лба. Она идет к деревьям на другой стороне, не обращая на него внимания. Ее копыта громко стучат по дороге, словно у персонажа мультфильма. Он смотрит ей вслед, пока она не исчезает из виду.

Он заставляет себя идти дальше. Первый шаг дается с трудом, но следующие уже легче. Время от времени он оглядывается, чтобы убедиться, что лошадь не пытается подкрасться к нему сзади.

Не пытается.

Но от этого легче не становится.

***

Проходит всего десять минут, прежде чем он видит это.

На мгновение он сомневается в том, что видит, что это на самом деле то, на что похоже.

Он ускоряет шаг, едва не срываясь на бег. Но он не побежит, потому что бег означает панику. А он не может паниковать. Возможно, это просто мираж? Может, на самом деле, там ничего и нет; возможно, это просто то, что придумывает его разум только потому, что он хочет это увидеть.

Он ни на секунду не сомневается, что по мере его приближения это исчезнет.

Но когда он останавливается, это стоит на месте, перед ним, справа от дороги.

Дорожный знак.

Большой и окрашенный краской теплого цвета, изогнутый в верхней части. На нем изображено восходящее солнце, от которого исходят лучи в форме тонких треугольников. Он почти ожидает, что на нем будет нарисовано лицо с большими глазами и еще большей улыбкой, но нет. Просто забавно выглядящее солнце, а под ним маленькие деревья и тропинка, ведущая к маленькому городку с маленькими домиками.

Оригинально. Мило. Где я? Что это за слова? Что там написано?

Так он узнает о себе что-то новое.

Он умеет читать.

Потому что под солнцем, деревьями, тропинкой и маленькими домиками, внутри которых, он уверен, живут маленькие люди, написаны семь слов:

☺ Добро пожаловать в Аморию ☺

Здесь живет счастье!

Он не понимает.

Он никогда не слышал об Амории.

«На самом деле ты этого не знаешь», — шепчет тоненький голосок.

Ну… да. Правда. Возможно, он живет в Амории. Может, у него есть жизнь здесь, где люди знают его имя. Люди, которые его любят, люди, которые скажут: «Вот ты где, мы тебя искали, мы так волновались, но теперь мы тебя нашли. Вот твое имя. Вот кто ты. Это твоя жизнь. Добро пожаловать. Добро пожаловать домой».

Может, его счастье действительно живет там. В Амории.

(И под всем этим, под зарождающейся надеждой, острым чувством облегчения, есть что-то еще, что-то большее, и оно говорит: «Ты уверен? Уверен, что это то место, где ты должен быть, потому что что-то не сходится, и почему ты не можешь вспомнить, и кто ты, кто ты, кто ты?» Но с каждым шагом, который он делает мимо знака, голос затихает, будто его и не было вовсе).

Дорожка меняется. Впереди холм. Он не крутой, но достаточно большой, из-за чего не видно, что находится на другой стороне. Он знает, что там Амория, и мысленно уже представляет, как она выглядит. И думает, что, как только ее увидит, она покажется ему домом, и, возможно, у него в голове что-то щелкнет. Что-то щелкнет, и воспоминания вернутся. Он увидит знакомых людей, и они потом вместе надо всем посмеются.

Он устал, и ему просто хочется пойти домой и лечь в постель, как хорошо было бы сейчас это сделать… Сначала он примет душ, потому что он липкий от пота, а потом свернется калачиком под одеялом, и все будет хорошо. Все будет просто замечательно.

А если нет, что ж. Он не хочет об этом думать.

Но.

Если все не будет хорошо, кто-нибудь в Амории знает, что делать.