Он приземляется спиной на пол балкона, вокруг них валяются осколки. До них доносятся звуки проезжающих внизу машин. Она наваливается на него сверху, выглядя ошарашенной, нож ослабевает в хватке. Он тянется, чтобы выбить его у нее из рук, когда она отшатывается, направив лезвие к его горлу.

Он делает единственно возможную вещь.

Бьет ее по лицу.

Под его костяшками хрустит ломающаяся кость. Брызги крови. Она падает, а он…

… задыхаясь, стоит на дороге, что ведет из Амории. Он не знает, что происходит, но это уже ускользает, он чувствует это, чувствует, как оно вытекает из него. Подсознательно он чувствует, словно и правда находился на балконе, падая через стекло. Но мысли были не его собственными, а чужими. Слова, которые он не понимал. Никогда раньше не слышал.

Майк Фрейзер наклоняется, упираясь руками в колени, и его рвет, тонкая струйка желчи свисает с нижней губы. Он пытается сосредоточиться, удержать в голове как можно больше, потому что ему кажется, что такое уже случалось, что он уже был в этом моменте, но у него его отняли. Те маленькие провалы в памяти, те отрезки времени, которые он не может вспомнить. Сигара. Африканская королева. Мужчина, стоящий в изголовье кровати. Он думает, что это призраки. Либо так, либо это что-то вроде того фильма, который Шон заставил его посмотреть в прошлом году, чертова фильма, который напугал его больше, чем он был готов признать. «Оно пришло из далекого космоса».

«Это или призраки, или я оказался в фильме», — думает он, потому что никак по-другому не может объяснить это рационально.

Или это просто опухоли. Крошечные, не больше зернышка, опухоли, поражающие мозг.

Майк вытирает рот тыльной стороной ладони.

— Или это сон, — говорит он. — Может просто…

Он резко выпрямляется. Он в своей постели, одеяло сбилось вокруг талии. Тусклый солнечный свет пробивается через окно. Мартин мурлычет, как тарахтящий мотор на последнем издыхании.

Кожа Майка скользкая от пота. Сердце бешено колотится в груди. Он проводит рукой по лицу и говорит:

— Боже, я схожу с ума.

Но проблема в том, что он не помнит, как добрался до дома. Проблема в том, что он помнит, как стоял на дороге, а еще как стоял в квартире, которую никогда раньше не видел. Помнит непонятные ему слова, такие, как «смартфон» и «слинг». Он помнит тяжесть головы Шона на своих коленях, ощущение его волос под пальцами. Помнит, как Шон сонно произнес его имя, прежде чем его дыхание выровнялось, и он задремал. Майк снял маску с его глаз и положил на тумбочку рядом с кроватью.

Поцеловал Шона в лоб. Он помнит об этом.

Помнит цифры 22, 4 и 15. 20, 5 и 82.

Смотрит на запястье.

Конечно, там ничего нет. Он ни разу в жизни не делал татуировку.

Но оно невозможно зудит.

— Это был просто сон, — грубо и хрипло произносит он.

В маленьком городке Амория вторник, 14 сентября 1954 года. Щебечут птицы, встает солнце, и, похоже, будет погожий денек.

— Это уж точно, — говорит он, сам не зная, почему.

Срабатывает будильник.

***

— Тяжелая ночь? — с беспокойством спрашивает Шон, когда Майк входит в закусочную.

— Что-то вроде того, — бормочет он в ответ. Он знает, что это прозвучало грубовато, поэтому пытается смягчить фразу улыбкой. Но не уверен, насколько ему это удается.

Шон хмуро на него смотрит.

— Может, все-таки сходишь к Доку?

Может.

А может нет.

— Как голова?

Он уходит от темы, и они оба это знают.

— Лучше, — отвечает Шон. — Думаю, твои волшебные пальцы помогли.

Хэппи давится кофе.

— Я тут вообще-то ем, — жалуется Кельвин.

— Ох уж эта первая любовь, — протягивает Дональд, выливая неприличное количество кетчупа на картофельные оладьи. — Отвратительно.

— Ешьте свой завтрак, старые пердуны, — предостерегает Шон.

Майк завис на слове «любовь». Потому что, хотя он и знает, что чувствует, впервые кто-то сказал об этом вслух. И он ошеломлен тем, как громко это звучит в ушах. Он не знает, что с этим делать, потому что Шон тянет его за руку, ведя к столику, посетители ресторана улыбаются им обоим, будто тоже знают секрет. Майк кивает в знак приветствия, когда с ним здороваются, но сосредоточен на тепле руки Шона, сухости кожи, на том, как соприкасаются их пальцы.

Ему бы волноваться о другом. Обо всех этих странностях, призраках, пришельцах, смартфонах и слингах. Цифрах, которые, как ему кажется, могут быть датами десятилетней давности. Горах. Боже, ему следовало бы думать о горах.

Но сейчас они не кажутся ему чем-то таким уж важным. Не важнее Шона.

Я тебя люблю. Правда, люблю. Ты – единственное, что имеет для меня значение.

Шон оглядывается на него и улыбается.

— Ты что-то сказал, здоровяк?

Да! Да! Да!

— Нет.

— Ладно. Садись. А я принесу кофе. Хочешь сока?

Я хочу только тебя.

— Нет. Кофе будет достаточно.

Рука Шона скользит вверх по его и останавливается на плече, а Майк думает о полете сквозь стекло. Мысль ускользает, на самом деле, ее уже нет, но ощущения остались. Звон разбивающегося позади стекла, тяжесть другого человека на груди. Он не помнит, кто это был и что происходило, но знает, что они были там.

Шон возвращается с кружкой и кофейником. Наливает кофе, пар поднимается вверх. Пахнет приятно. Пахнет по-настоящему. Это помогает Майку сохранить связь с действительностью, потому что это то, что ему привычно. Его жизнь. Не тот сон, не…

— Может, тебе сегодня не открывать магазин? — предлагает Шон, отрывая Майка от его мыслей.

— Почему?

— Чтобы ты мог немного отдохнуть. Выглядишь так, будто тебе это нужно.

— Это у тебя такой способ сказать, что я плохо выгляжу?

Шон закатывает глаза, садясь напротив Майка.

— Нет. Это мой способ сказать, что я не хочу, чтобы ты заболел. И что я сожалею.

— О чем?

Шон проводит пальцами по столешнице.

— Что не дал тебе поспать прошлой ночью. Тебе надо было сразу пойти домой.

— А теперь послушай меня, — говорит Майк. — Я остался, потому что сам этого хотел. Ты бы не смог заставить меня уйти, даже если бы попытался.

— Вот как?

— Я должен о тебе позаботиться, — говорит Майк и думает, что это, возможно, самая честная вещь, которую он когда-либо говорил.

— Почему?

— Потому что тебе это нужно.

— Майк.

— Потому что я так хочу.

Шон вскидывает бровь.

— Тогда я могу сделать то же самое для тебя. Мы заботимся друг о друге. Вот как это работает.

— Это.

— Ты знаешь, о чем я.

У Майка пересыхает в горле.

— Ты и я.

— Да, Майк. Ты и я.

— Потому что мы вместе.

Шон прищуривается.

— Я тебя удивил?

— Немного, — признает Майк. — Я… надеялся.

Шон сейчас забавляется, забавляется над Майком, как он часто любит делать.

— И на что же ты надеялся, здоровяк?

Он колеблется, потому что чувствует, что это важно. Он хочет все сделать правильно. У Майка всегда были проблемы с выражением мыслей. Иногда он говорил одно, а имел в виду другое. Он не хочет, чтобы его желания неправильно интерпретировали. Майк говорит:

— Я надеялся получить тебя. Всего тебя.

Шон удивленно на него смотрит.

— Всего меня.

У него перехватывает дыхание.

— Ага.

— Ага, — повторяет за ним Шон. — А я получу всего тебя?

Майк хочет сказать, что у Шона уже есть весь он, по крайней мере, все части, которые имеют значение, с того самого первого дня, когда Майк зашел в закусочную. Но думает, что прямо сейчас для них обоих это может быть немного слишком, поэтому просто снова говорит:

— Ага.

— Ты предлагаешь мне встречаться? — поддразнивая, спрашивает Шон. Но при этом улыбается, улыбается во весь рот, самой широкой улыбкой, которую Майк когда-либо видел на его лице. Она как улыбка-только-для-Майка, только шире.

Майк фыркает. Встречаться, будто они подростки. Хотя, он был бы не против потискаться на задних рядах в темноте кинотеатра.

— Думаю, да, — отвечает он с ноткой грусти.

Шон встает и выходит из кабинки прежде, чем Майк успевает моргнуть.

— Тебе надо встать.

Теперь Майк непонимающе моргает.

— Прости, что?

— Встань сейчас же, Майк Фрейзер.

Он встает. В конце концов, этого требует Шон. Они так близко к друг другу, что соприкасаются коленями. Шон смотрит на него своими большими глазами. Звуки вокруг стихли, и Майк знает, что за ними наблюдают, но его это совершенно не беспокоит.

— Я собираюсь тебя поцеловать, — говорит Шон. — Прямо сейчас. Конечно, если у тебя нет возражений. И если есть, лучше бы им быть достаточно вескими.

— Нет, — поспешно отвечает Майк. — Никаких возражений. Ни едино…

Ладонями Шон обхватывает его лицо, проводит пальцами по бороде и щекам, а затем целует. Его губы теплые и мокрые, и это первый раз, когда они делают что-то подобное. Да еще и перед толпой из примерно пятнадцати человек, но Майку все равно. Ему все равно, потому что он обнимает Шона и прижимает его к себе. Это похоже на поцелуй в конце романтического фильма, когда на фоне звучит музыка, а камера отъезжает назад. Он готов взорваться, и тихий стон, который издает Шон, когда зубы Майка задевают его нижнюю губу, не помогает. Этот стон предназначен только для Майка, и он им наслаждается.

Они перейдут все грани приличия, если продолжат в том же духе. А Майк всего лишь человек. Сильный, но все же человек. Он не может продолжать в том же духе, не поставив их обоих в неловкое положение, хотя ему отчасти наплевать. Он разрывает поцелуй первым, Шон до сих пор держит его лицо в ладонях. Шон привстает на цыпочки, чтобы прижаться лбом к лбу Майка, и это так очаровательно, что Майк снова его целует в уголок рта, легко и быстро. Во время этого поцелуя он чувствует, как Шон улыбается, и это самое милое, что он когда-либо видел.

Парни за стойкой улюлюкают и кричат, а женщины возбужденно судачат между собой, но Майк полностью сосредоточен на Шоне.

— Ты мой, — произносит он, не в силах скрыть благоговение в голосе. Он нашел что-то настолько прекрасное, и не может понять, чем это заслужил.

— Конечно, здоровяк, — отвечает Шон. — А ты мой.

— Ага?

— Ага.

***

Он ужасно устал и подумывает не открывать книжный до обеда. Может, вздремнуть немного, как советовал Шон. Скорее всего, с утра будут только посетители, которые заходят, чтобы просто посмотреть. А встреч книжного клуба на этой неделе больше не планируется (они решили перечитать «Повелителя мух», чтобы на самом деле понять подтекст слов Голдинга; они редко растягивали книгу на две встречи. Но он знал, что слово миссис Ричардсон закон, и как она сказала, так и будет). Он редко позволяет себе выходной, и он много работал. Он заслужил денек отдыха. Ему и правда не помешало бы немного отдохнуть.