– Тебя любит народ, – заметил Бернар, когда, мягко покачиваясь, карета остановилась у портовых доков.

– Равно, как и тебя и всех нас, – обвела она глазами четверых спутников.

Отпустив кучера и лакеев, они направились к начальнику порта.

Узнав у него какой корабль отплывает сегодня в империю Юит, Лебелия спросила:

– Мне бы не хотелось, чтобы капитан и команда знали о том, кто мы. Пусть они принимают нас как хотят, но не стоит говорить никому на корабле, кто мы.

Начальник немного замялся, но потом ответил:

– Хорошо, Ваше Величество. Но почему…

– Потому что, – перебила она его, – Очень устаёшь от бесконечных почестей и приветствий. Благодарю тебя за информацию о корабле.

Видимо весть о прибытии королевы облетела весь порт, потому что к ней постоянно подходили люди. Королева разговаривала с ними, улыбалась им. Многие говорили и с остальными путешественниками, за исключением скромно стоявших в стороне Эстора и Руперта. Люди спрашивали, что заставило королевскую семью отправиться в путь, тревожно переглядывались, говоря о Дегуре. Королева спрашивала, как живётся ремесленникам и крестьянам, рыбакам и матросам. Так за разговорами прошёл час, когда у причалов на якорь встало красивое грузовое судно «Ирэнна».

Зайдя на борт, наши путешественники осведомились у капитана, есть ли на судне свободные каюты. На корабле их оказалось три.

* * *

Первый день на судне прошёл как нельзя лучше. «Ирэнна» быстро шла вперёд, подгоняемая попутным ветром и мощными взмахами сорока вёсел. Это красивое двухпалубное судно перевозило шёлк и какие‑то полудрагоценные металлы для императора Юит. Все матросы, включая капитана и кока, распознали в путешественниках знатных господ, но никто их не узнал. Команда корабля состояла из восьмидесяти пяти человек. Сорок гребцов трудились под неумолчный рокот барабана на нижней палубе по шести часов, потом они сменялись. Сменившиеся шли в кают‑компанию или в свои каюты отдыхать, так что на верхней палубе, где находились каюты наших путешественников, почти всё время находилось около двух‑трёх матросов и капитан. Эстор сразу познакомился с ними, и вскоре выяснилось, что на «Ирэнне» служат «очень весёлые и дружелюбные ребята».

Даже молчаливый Бернар, к немалому удивлению Эстора, разговорился с молодым матросом, стоявшем в полуденной вахте. Его звали – Геллиот. Это был всегда весёлый, улыбающийся юноша со смеющимися карими глазами. Вообще, Геллиот был душой всего корабля. Когда он появлялся в кают‑компании, туда сразу входило светлое настроение. И хотя усталые и хмурые гребцы часто ворчали на него, но его все любили. Он, этот Геллиот, чем‑то очень походил на Эстора, та же светлая добрая, чуть наивная улыбка, тот же смешливый задумчивый взгляд, то же умение сходиться с людьми и то же доброжелательство, сквозившее во всех его движениях. Он никогда не обижался, и так же, как Эстор просто улыбался на ворчание матросов и ругань капитана. О своих товарищах‑гребцах он обычно говорил беззлобно, как бы его не обидели накануне.

– они не злые, просто устают очень, – как‑то сказал он Бернару.

Однажды Геллиот распускал на мачте парус, когда мимо них с Бернаром молча прошла смена гребцов усталые, потные, злые, они, не глядя по сторонам, торопились в кают‑компанию.

Геллиот свистнул и, картинно раскачавшись на одной руке, спрыгнул с мачты на палубу. Бернар подбежал к нему. Но тот, улыбаясь, уже поднимался с колен.

– Эй, Арчибальд! – бодро крикнул он, – Гляди веселей! И вы, ребята, чего приуныли?

– Сам попробуй шесть часов к ряду тяжеленное весло поворочать. Тоже устанешь, – мрачно ответил тот, кого звали Арчибальдом, и прошёл мимо.

Вечером в кают‑компании собралась вся команда.

Наши путешественники провели на судне уже несколько дней. Всё это время Эстор только и делал, что читал на верхней палубе. Руперт с первого дня взялся за весло вместе с другими и вообще он стал как свой у моряков. Бернар тоже попытался грести, но после нескольких попыток отказался от этой затеи. Хотя капитан и отговаривал его, говоря, что пассажирам не след работать вместе с экипажем, но Бернар стал помогать матросам по мелочам. То, что‑то поднести, вычерпать из трюмов воду, помыть палубу. Эстор сначала посмеивался над ним, что, мол, он, первый советник королевы и знатный человек, бегает с тряпкой, хотя сам, Эстор, оторвавшись от чтения, иногда помогал матросам. Вообще Бернар никогда не любил сидеть без дела, а работа простого матроса, по‑видимому, доставляла ему удовольствие. Женщины наслаждались жизнью. Целыми днями они сидели на палубе, читали, разговаривали с матросами, играли в маленькие настольные шахматы. Так проходили дни на «Ирэнне».

Теперь все мужчины собрались за вечерней трапезой, женщины удалились в свои каюты. Им были непривычны простые мужицкие разговоры и грубоватые шутки. Бернар наблюдал за матросами, ему нравилось наблюдать за людьми. Все гребцы крепкие, широкоплечие, сильные. Только у трёх‑четырёх матросов лица были такими же тёмными, как и у него, а у остальных они были не темнее, чем у Эстора или у Руперта. Бернара чем‑то привлекали к себе эти люди. То ли какой‑то, свойственной только им, простотой непринуждённостью общения, так обычно разговаривают близкие родственники или друзья, то ли чем‑то ещё. Бернар не понимал и не стремился понять. Ему просто было хорошо среди этих людей и всё. Он, кажется, начинал понимать Эстора, которого вечно тянуло куда‑то, и который никогда не мог толком объяснить, что же его привлекает в странствиях.

Бернар сидел и смотрел на матросов. Те разговаривали, играли в шахматы, смеялись. Говорили все, кроме Арчибальда. Он сидел отдельно от других и сосредоточенно и угрюмо ковырял вилкой разварившееся жаркое. Как не похож он был на живого, подвижного Геллиота. Наверное, дело в возрасте. Геллиоту было на вид лет двадцать, а Арчибальду – около пятидесяти. Кто он такой, этот Арчибальд. И не похож он на остальных матросов. Невысокий, коренастый, он чем‑то напоминал Гектора. У гребца были каштановые волосы и светлые глаза. Бернару в полутьме комнаты они показались голубыми. Он несколько раз пытался подойти к Арчибальду и заговорить с ним, и каждый раз не решался.

Прошло около трёх недель. Погода не менялась. Стоял полный штиль. Лишь иногда налетал ветер и волновал спокойную синюю гладь моря. Также по‑прежнему светило солнце, и лёгкий прохладный ветерок наполнял паруса, по‑прежнему Эстор читал, сидя на палубе, по‑прежнему происходили столкновения между Геллиотом и Арчибальдом. Бернар никак не мог понять – враждуют они или нет.

Однажды перед рассветом он вышел на палубу подышать свежим морским воздухом и услышал разговор.

Несший в эту ночь вахту Геллиот разговаривал с Арчибальдом. Они стояли у перил спиной к Бернару и не могли видеть его. Он решил уйти, но почему‑то остался.

– Жалко мне тебя, Арчибальд.

– Почему? – угрюмо отозвался тот.

– Потому что ты вечно угрюмый, молчаливый. Думаешь, я не вижу. Тебя что‑то гнетёт. Пойми, здесь каждый отлучён от дома, но все не так угрюмы, как ты.

– У тебя есть семья?

– Да. Мать и сестрёнка.

– И ты знаешь, что они ждут тебя, что ты к ним вернёшься. А я… а я не знаю ничего, – и он надолго замолчал.

– У меня тоже есть семья, – продолжал он после затянувшегося молчания. – отец с матерью и двое старших братьев. Но я не видел их больше тридцати лет. Ты знаешь мою историю? Тридцать лет назад страшный обвал завалил единственный проход в горах и отрезал меня от моего селения. Я оказался один в чужом, правда, дружественным клане. Я был молод, горяч, мне хотелось приключений. Я ушёл оттуда и попал к морским торговцам. Я долго не догадывался, что они используют мою неопытность и наивность в своих целях. Когда я ушёл от них, было уже слишком поздно. Я был далеко за морем в чужой стране. Много лет я странствовал, был и наёмным воинам и даже слугой. Мне было невыносимо трудно привыкать к такой жизни – жизни наёмника. Ведь для нас, жителей Западных гор нет ничего унизительнее, чем служить кому‑то. Но вот я поступил на корабль и с тех пор я служу гребцом уже более десяти лет. Как мне надоели эти морские просторы, постоянные стычки с пиратами! Ты не представляешь, Геллиот, как это тяжело не иметь дома. Я ведь даже не знаю, жива ли моя семья, уцелело ли селение после того страшного обвала. С каждым днём моя тоска по дому усиливается. Я хочу вернуться и боюсь того, что могу увидеть.

Он тяжело вздохнул, отвернулся и стал смотреть на волны. Чайки с резкими криками носились над водой. Вдруг одна подлетела к самому кораблю и, повернув головку, покосилась на Арчибальда.

– Это хороший признак, – сказал Геллиот.

– А знаешь, у нас верят, что птицы – это души умерших, – сказал Арчибальд, задумчиво глядя на чайку. – у нас верят в природу. Если человек обидит животное или птицу, он совершает великий грех.

– А ты веришь?

– Да.

Они замолчали.

– А знаешь, я решил уйти с корабля, – вдруг сказал Арчибальд.

– Я не сомневался, что ты это скажешь. А возьмёшь меня с собой, я давно хотел увидеть горы…

– Знаешь, я ведь лишь с виду такой каменный, а в внутри я совсем другой, – и со вздохом он продолжал:

– Какие мы с тобой разные, Геллиот. Как‑то странно – то мы с тобой вечно спорим о чём‑то, то вдруг спокойно беседуем… Только с тобой я могу говорить откровенно, но мне порой кажется, что и ты меня не понимаешь. И, вообще, никто меня не понимает.

Он печально усмехнулся, махнул рукой, повернулся и медленно пошёл вниз. Геллиот долго стоял в задумчивости и смотрел ему вслед, а потом тихо пробормотал.

– Он прав, я его не понимаю…

За его спиной медленно вставало солнце. Разгорался новый день. Постепенно просыпались матросы. Вот капитан вышел на палубу, за ним Эстор с неизменной книгой в руках.