Климов завидовал, хотя и понимал, что только благодаря напористости Альмухаметов захватил инициативу в свои руки. То, что мысль перейти на бурение с применением воды вместо раствора подсказана мастером, еще ничего не доказывало. Главное заключалось в исполнении этой мысли. И вот Ибрагим уже действует, а Климов завидует ему. Завидует и… восхищается. «Ах, елки-палки! — думает он, с нетерпением поглядывая на часы. — Умен, татарчонок, хитер!.. И как он все это быстро умеет — я только подумаю, а он уже на скважине испытывает…»

Как неприкаянный бродил Климов по общежитию, смотрел на часы, на вопросы товарищей нес такую несуразицу, что те, глядя ему вслед, только руками разводили.

В красном уголке Грицко Никуленко и трое рабочих, среди которых был и Пашка Клещов, играли в домино, Увидев Климова, Грицко прогудел, словно в бочку:

— Сидай, дядя Ваня, на очередь.

Климов отмахнулся:

— Не до игры… Ты знаешь, что Ибрагим сегодня решил?

— Що, форсированный режим? — оторвал свои большие воловьи глаза от черных костяшек домино Грицко. — Бачил.

— Ну и что думаешь?

— Як сказала та тетка Параська… — Никуленко со всего маху бухнул косточкой по столу и договорил: — Нехай он провалится, цей режим…

— Хо-хо, — хохотнул толстощекий Пашка. — Сильно сказано. На хрен он нам сдался?.. Воды в озере скоро не останется — возим и возим…

Климов разозлился.

— А тебе тетка Параська больше ничего не сказала?

— Що? — посмотрел Грицко на Климова.

Климов махнул рукой: «Есть же на свете такие балбесы…»

Из красного уголка вышел совсем расстроенным. Подмывало сходить на буровую, но не хотелось показывать другим своего нетерпения — шагал взад-вперед подлинному коридору барака, курил, ждал, когда кончится смена Альмухаметова.

Хлопнула дверь, и в клубах морозного воздуха вошел мастер. Он хмуро глянул на Климова, буркнул:

— Курево кончилось. — Вернувшись из своей комнаты, добавил: — Замысел сорвался. Свеча подвела.

Климов рванулся к мастеру.

— Тридцать третья?

Сворачивая папиросу, Алексей боднул головой.

— Она.

Климов выругался.

— Черт! А я ведь думал о ней, думал! Хотел напомнить Ибрагиму и забыл… Ну, вылетело из головы и все… Ах ты, елки-моталки!

Прикурив самокрутку, Алексей хмуро сказал:

— Свечу нужно сделать нормальной длины, Иван Иваныч.

Климов растерялся:

— Но, мастер… у меня же каждая минута будет на счету.

Алексей жестко повторил:

— Свечу нужно сделать нормальной. Я не хочу, чтоб она поломала вам хребты. На первый раз все обошлось, но на второй…

Климов промолчал. Алексей, не взглянув больше на бурильщика, быстро пошел к выходу. Климов знал, если мастер перешел на вы, значит спорить бесполезно — это приказ, не подлежащий обсуждению…

…На вахту собирались молча. Весть о неудаче Альмухаметова подавляла ребят, вызывала чувство протеста, — не верилось, что такое огромное напряжение сил пропало почти впустую. А из-за чего? Из-за пустяка — свеча оказалась длиннее, чем нужно…

Натягивая поверх фуфайки жесткую брезентовую куртку, Колька Перепелкин, словно продолжая с кем-то горячий спор, вдруг навалился на бурильщика:

— Ну, дядя Ваня, если мы не сумеем сработать сегодня и за вахту Альмухаметова, я перестану уважать тебя.

— Ты это… это чего городишь? За Альмухаметова?..

— Да! За них, за всю вахту! Сдери с меня шкуру, если я не сумею работать сегодня за двоих — за себя и за Сашку, дружка моего… И не смотри на меня такими глазами! Не выдержим — позор нам на весь мир. — Колька хлопнул рукавицами и вышел. Проводил его взглядом Климов и только сказал:

— Слышали? То-то!..

И все-таки, несмотря на «провал», вахта Альмухаметова пробурила за неполную смену столько, сколько не мог добиться иной бурильщик за все восемь часов.

Альмухаметов подошел сам и заговорил первым:

— Принимай, друг Иван, буровую… («Ах, елки-палки, какой молодчага! — обрадовался Климов. — Вот это настоящий друг!..») Сдаю в полном порядке… Хорошо работала моя вахта сегодня, тце, тце, хорошо! Батыры! — Он ласково посмотрел устало мерцавшими глазами на своих осунувшихся «батыров» и, помолчав, добавил: — Поговорить мала-мала надо с тобой… Рассказать все надо…

И рассказал. Говорил Ибрагим с трудом — устал, наверно, чертовски, но Климов понимал его сразу, с полуслова.

— Только твердую породу я не бурил — подъем инструмента начали… Не знай, как получится. Попробуй, друг Иван. Только смотри лучше, не надо торопиться, трещинка может встретиться — тогда, вай-вай, как плохо будет! В трещинку вся вода убежит, а вода у нас — золото, друг Иван… Ну, работай, я пошел… Устал. — Ибрагим вяло похлопал рукой по крутому плечу Климова и, шаркая кривыми ногами, не оглядываясь, пошел из буровой. За ним, как утята за уткой, двинулись «батыры»: Василий Клюев, Саша Смирнов, Миша Рыбкин, дизелист Еремеев…

Алексей смотрел и думал. Сколько беспокойных одиноких часов проведено, прежде чем он разрешил Альмухаметову испытать новый способ бурения в открытую, без оглядки на начальство! Не день и не два назад пришли к нему эти думки. Прошли месяцы, пока вызрело, выкрепло решение. Много раз в прошлом иные отчаянные головы втихомолку, пугливо озираясь, закачивали в скважину чистую воду и получали неплохие результаты бурения, а он, узнав об этом и подчиняясь указаниям свыше, наказывал их за нарушение технологии, заставлял делать глинистый раствор нужных параметров и вести бурение только с его помощью. Бурильщики оправдывались, ругались, доказывали, что применять воду при проходке определенных пород не только можно, но и необходимо — от этого экономятся тонны химических реагентов, которыми обрабатывается глинистый раствор, увеличивается проходка на долото, приходится меньше делать спуско-подъемных операций. В душе Алексей соглашался с ними и все-таки стоял на своем, упирая на то, что так требует геологическая служба.

— Бюрократы! — бушевали бурильщики. — Геологам что! Сидят в кабинетах да писульками занимаются, совсем от жизни отстали, а тут по их милости вкалывай!.. Чинуши, черт подери!

Но страсти утихали, «провинившийся» получал нахлобучку или, того хуже, административное взыскание, и на этом дело заканчивалось.

Наблюдая за поисками Ибрагима, он окончательно понял, что настало время собрать воедино весь разрозненный опыт бурения новым методом, отобрать из него самое ценное, учесть все до мелочей и разработать хотя бы в самых общих чертах новую технологию. Бурить всю скважину на воде, от направления до проектной глубины, конечно, нельзя…

Его размышления прервал Климов.

— Ну, что скажешь, мастер? Можно начинать?

— Честно признаюсь, Иван Иванович, боюсь я воды, — не сразу ответил Алексей, заглядывая в глаза Климова. — Нас подстерегают всякие неожиданности. Может получиться так, что потеряем всю воду, обвалятся подмытые стенки скважины и порода заклинит инструмент… А ты сам-то как думаешь?

— Ибрагим бурил несколько часов и ничего не случилось, — ответил Климов и сквозь крепко сжатые зубы шумно втянул воздух. — Он остановился на известняках. Говорит, что их надо опасаться… Верно, воду нам нужно беречь, но опасаться нужно именно мягких пород. Я не говорю о глинах, но песок… Его может размыть. Известняки же, я думаю, можно рубать без опаски. Если даже и встретятся трещины, не страшно, размыва не будет… Ну, а что касается осторожности… понятно и без предупреждений. Буду смотреть в оба.

Алексей кивнул, помолчал, и просто, будто говорил о чем-то самом обыденном, сказал:

— Ну, коли так, тогда давай… Я надеюсь на тебя.

— Не впервой нам, мастер, речку вброд переходить, авось не утонем, — ответил Климов и направился к лебедке.

Да, речку вброд переходить предстояло не впервые. Еще совсем недавно бурение скважин производилось ротором. Сколько хлопот было, сколько аварий! Теперь же стали бурить турбинными двигателями. А легко ли дался переход на турбинный способ? Ведь до чего доходило: привозили турбины на буровую, а бурильщики отказывались спускать их в скважину, боялись всяческих осложнений, хотя и видели при испытании, как работает турбина. Другие же шли на хитрость: пока мастер находился на буровой, бурили турбиной и даже похваливали: «Смотри-ка ты, как хорошо идет», а только мастер — с глаз долой, поднимали турбину и начинали крутить ротором. Случалось, неделями сидел мастер на буровой и следил за работой бурильщиков. И разве можно забыть, что вахта Климова первой в конторе освоила эксплуатацию турбобура и первая доказала превосходство этого нового способа бурения?!

Алексей вздрогнул и проснулся. Прислушался. За стенами барака, как казалось, далеко отсюда, гудели дизели на буровой. Этот монотонный, басовый рокот стал привычным и вызывал только одну мысль: там все идет нормально. Почему же проснулся? Посмотрел на часы: пять утра. До рассвета еще долго, а спать не хочется.

Каждую ночь вот так, будто кто в бок толкнет, вздрогнув, он просыпается. Сильно и неровно бьется сердце. А может, это опять от того сна, который вот уже несколько ночей кряду приходит к нему? Интересный сон. И самое странное в нем, что он повторяется.

…Снежная бескрайняя степь. Белая-белая, даже глаза слепит, когда смотришь на нее, и ровная — ни бугорка, ни холмика и горизонта нет… удивительно, но черты горизонта нет… Над степью — нежно-голубое небо. Откуда-то появляется огромное, во все небо, солнце. Солнце летнее, печет знойно. И снег, как по мановению волшебной палочки, исчезает. Исчезает очень быстро, словно кто-то невидимый потянул за край снежного покрова и стянул его, как скатерть со стола. И степь преображается. Она становится изумрудно-зеленой, веселой и нарядной. Алексей шагает по зеленой степи и чувствует, как ноги тонут в мягкой, прохладной траве. Над головой, где-то очень высоко, повисли жаворонки, и, трепеща крылышками, рассыпают над степью серебряный перезвон своих незатейливых песен. И вдруг видит Алексей, идет навстречу ему человек. Еще нельзя различить, мужчина или женщина это — так далеко человек, но Алексей знает, что они идут навстречу друг другу. Алексей останавливается. Кричит, зовет, но не слышит своего голоса, а человек призывно машет руками.