состояние.

Впрочем, я не позволяю ему это заметить.

Я вскидываю подбородок и иду к нему, пока его колени не касаются моих ног.

Пристальный взгляд Тирнана задерживается на моей талии, и я осознаю, что мои руки стягивает узел ремня. Я поспешно опускаю руки по бокам и расправляю позвоночник. Это заставляет меня улыбнуться.

– Думаю, мы способны на большее, ― поддразнивает он, раздвигая ноги, а затем одним сильным рывком стягивает мой ремень, так что я оказываюсь у него между ног.

– Зачем ты все еще здесь, Тирнан? ― спрашиваю я, не собираясь затягивать эту маленькую игру в кошки-мышки. – Я устала, и сейчас я бы с удовольствием легла спать.

– Хм, ― хмыкнул он, этот подозрительный звук принес с собой темный подводный ток желания, который я не хочу чувствовать или слишком сильно на нем сосредотачиваться. – Ты выспишься, ― добавляет он. – Но сперва пора отдать мне должок.

Я так озадачена тем, что он может подразумевать под этим неопределенным замечанием, что моя челюсть рефлекторно слегка приоткрывается. Но также быстро она закрывается, когда руки Тирнана начинают медленно сгребать мои ноги сзади, пока не достигают задней поверхности бедер. От усилий, которые я прилагаю, чтобы закрыть рот, у меня сводит зубы, но этот дискомфорт куда приятнее, чем унижение, к которому я бы пришла, если бы он услышал, какой сладострастный вздох вызвало его прикосновение.

В то время как мой муж продолжает водить мозолистыми ладонями вверх и вниз по моим бедрам, разжигая пламя, потушить которое я безумно хочу, он наклоняет голову вверх, пока его напряженный взгляд не сталкивается с моим.

– Скажи мне, Роза, что именно ты обдумывала, принимая решение танцевать с моим братом сегодня вечером?

Что?

Удивление, должно быть, явно написано на моем лице, так как после того, как я не успеваю ответить, он выпускает из легких выдох сардонического тона.

– Ты уже забыла? ― спрашивает он, произнося это почти со скукой, как если бы его руки, потирающие мою лихорадочную кожу, не производили на него никакого эффекта.

– Мне непонятен вопрос, ― отвечаю я, надеясь, что мой голос звучит так же отстраненно, как и его.

– В таком случае позволь мне объяснить его тебе проще. Первый танец невесты всегда должен быть отдан жениху. Это право жениха как законного мужа, а ты лишила меня этой привилегии, предоставив ее моему брату. Ты не произвела на меня впечатление женщины, которая легко нарушает традиции. Тем более для мужчины, с которым ты не сказала больше двух слов. Следовательно, должна была быть причина, чтобы принять предложение Шэй потанцевать. Естественно, мне любопытно. ― В его доминирующем взгляде искрится отблеск любопытства.

Я закусила нижнюю губу, чтобы не позволить правде о моих действиях выплеснуться наружу. Не то чтобы мой свояк заслужил от меня такой яростной преданности одним маленьким танцем. С другой стороны, и мой муж, по большому счету, тоже. Единственное, что останавливает меня от признания, почему я решила танцевать с Шэй, это то, что мне неприятно быть грубой ради проявления справедливости. Я видела, как Келли молча переживали сегодня отсутствие своей дочери и сестры, и я, со своей стороны, не воспользуюсь ее памятью, дабы оправдать свои действия, и не буду использовать ее для того, чтобы наносить удары по открытой ране, которую они все разделяют.

Если существует одна Келли, которая заслуживает моей преданности, то это она.

Поскольку она и я - одно и то же.

Две женщины, принесенные в жертву во имя мира.

Две женщины теперь в руках своих врагов.

– Что ж, Роза? Не удовлетворишь ли ты мое любопытство? Ты решила потанцевать с моим братом от скуки, или намеренно, чтобы причинить мне боль?

– Неужели такому человеку, как ты, могут причинить боль?

Он покачивает головой с надменной, тонко вымученной ухмылкой, его проницательные глаза прикованы к моим, а пальцы впиваются в мою кожу.

– Нет. Это может сделать только тот образ, который мне хочется поддерживать.

– То есть, тебя оскорбило не то, что танцевала с другим мужчиной, который не был моим мужем, а что другие видели, как это делала я?

– По-моему, мы оба отлично знаем ответ на этот вопрос.

Я не уверена, что понимаю, однако трудно расшифровать его замечание, когда его пальцы находятся в непосредственной близости от влажной кожи между моих ног. Мое сердце снова замирает, во время того как его руки убираются с моих бедер, предпочитая откинуться на кровать и положить их себе на колени. Я стараюсь не замечать, что его квадратные плечи напрягаются под черной рубашкой, или что его внушительный пресс грозит вырвать пуговицы.

Этот мужчина величественен, надо отдать ему должное.

– Знаешь, чему я научился с тех пор, как стал боссом ирландского синдиката? ― начинает он, делая вид, что проверяет запонки. – Это то, что когда кто-то начинает переступать тонкую грань моего терпения, рано или поздно он пройдет точку невозврата и пожалеет о каждом своем выборе, приведшем его туда.

– Это не предвещает ничего хорошего для нашего брака, если один невинный танец испытывает твое терпение таким образом.

– Нет, не предвещает, ― заявляет он в упор, суровость его тона заставляет меня схватиться за равновесие. – Но я справедливый человек. Ты скоро узнаешь это обо мне. Мне еще многому нужно тебя научить.

На данный момент я не хочу ничему учиться у этого человека.

Что-то подсказывает мне, что быть его учеником - это рецепт катастрофы.

Как для моего сердца, так и для моей души.

– Если ты хочешь обсудить преимущества справедливости, то я уверена, что это может подождать до завтра, не так ли?

Он качает головой.

– Я не большой сторонник проволочек. Зачем оставлять невыученный урок на завтра, если можно так старательно делать его сегодня?

– И что же это за урок, который ты так хочешь мне преподать?

– Обручальное кольцо не защищает тебя так сильно, как ты думаешь.

Моя челюсть снова отвисает.

– Ты не можешь причинить мне боль, ― утверждаю я со всей уверенностью, на которую способна.

– Нет. ― Снова качает головой, указывая на меня пальцем. – В соглашении сказано, что мне нельзя тебя убивать. А про причинение тебе страданий никто не говорил.

Он лжет.

Он должен лгать.

Алехандро присягнул мне, что все члены семьи дали клятву на крови защищать и заботиться о дочерях, которые проданы в рабство ради прекращения мафиозных войн. Он не смог бы мне солгать.

Правда?

– Ты лжешь, ― бросаю я упрек, глядя на его расслабленную позу на кровати и чувствуя себя абсолютно не в своей тарелке от того, как спокойно он себя ведет.

– Я? Возможно. Вполне возможно. Принятые в синдикат мужчины не отличаются надежностью. Но есть одна истина, которую даже ты не сможешь так легко отбросить. Сегодня ты поклялась почитать и слушаться меня перед Богом и всеми его свидетелями. Что означает, что если я почувствую, когда ты каким-либо путем нарушишь эту клятву, то я вправе наказать тебя за это.

От угрозы, сверкающей в его изящных глазах, мои глаза расширяются.

– Сними свой халат.

– Нет, ― мгновенно отвечаю я, а сердце в груди стучит с удвоенным ритмом.

Опасения усиливаются, когда я вижу его дьявольскую улыбку, подергивающую уголок верхней губы. Ухмылка говорит мне, что на мой отказ сделать то, что он говорит, он как раз и рассчитывал.

С быстротой молнии он поднимается с постели и притягивает меня к себе на колени. При этом моя грудь ударяется о край матраса таким образом, что единственное, что не дает мне упасть, - это его большая ладонь, прижатая к моей пояснице.

– Если это твое представление о разумном поведении, то я с содроганием думаю, в каких случаях ты ведешь себя совершенно бестолково?! ― Я огрызаюсь сквозь стиснутые зубы.

– Так много слов, ― насмехается он. – Столь элегантные. Чертовски изысканные.

Посмотрим, как хорошо ты будешь говорить после нескольких сильных шлепков по твоей попке, а? ― Не знаю, что испугало меня больше - то, что мой муж, с которым я была несколько часов, вот-вот отшлепает меня, или тот факт, что его говор стал еще более густым и вызывающим.

Когда Тирнан поднимает мой халат над головой, я благодарна, что он закрывает большую часть моего лица, и от этого унижения мои щеки окрашиваются в насыщенный красный цвет.

– Всегда ли ты ложишься в кровать голой? ― спрашивает он, используя тот же хриплый тон в своем голосе, который заставляет меня напрягаться.

Я не отвечаю ему.

Если я хочу провести свою брачную ночь так, чтобы меня наказали, как провинившегося ребенка, то собираюсь вести себя как ребенок и упрямо держать свои слова при себе.

Морозный воздух на моей разгоряченной коже не в состоянии охладить ни мой темперамент, ни мое воображение. Неожиданно я жалею, что не могу видеть его лицо, чтобы по крайней мере попытаться понять, о чем он думает.

Тирнан не спеша рассматривает мою голую задницу. Безусловно, он делает это специально, чтобы сильнее возбудить меня.

– Смотрю, ты уже не в первый раз устраиваешься на чьих-то коленях, ― произносит он тускло, при этом его большой палец легонько проводит по следам от пряжки ремня, который оставил следы на моей пояснице, заднице и верхней части бедер. – Это дело рук Мигеля, я полагаю? ― добавляет он, но я не произношу ни звука, не желая подтверждать его проницательный вывод. – Я никогда не любил твоего отца. А сейчас я его еще больше ненавижу, ― тихо шепчет он, не забывая поглаживать подушечками пальцев каждый шрам, который ему удается найти.

Но я не обманываюсь. Это лишь частичка грядущей бури.

Меня осеняет, что в то время как Шэй нужно было верить, что кто-то был добр к Айрис, Тирнан хочет убедиться, что его сестра будет не единственной душой, которая страдает сегодня.

– Будет гораздо больнее, если ты не расслабишься.

– А разве не в этом смысл? Чтобы было больно? Чтобы ты меня наказал? ― Я огрызаюсь, проклиная себя за то, что так быстро нарушила обет молчания.