Первым позвонил Дукшта-Дукшица
– Живой? – без обиняков прямо спросил он.
– В смысле? – слегка опешил Серж.
– В смысле повреждения лицевой части головы. Что-то серьезное?
– Ах, это... Да, фигня все.
– Ну, до завтра, до свадьбы заживет? Будешь в норме?
– Все нормально, заживет, как на собаке.
– Ну, ладно. Если что – звони. И, после паузы: – А ведь я предупреждал: не лезь на рожон!
Вот Задрот чертов, выругался Серж, бросив трубку, ну не в состоянии, гад, язык за зубами держать. Хотя, может, зря он на него злится? Может, Жека и ни при чем? Отчего-то появилось у него странное чувство, будто и без Задроцкого жизнь его просвечивается, словно прожектором, насквозь, просматривается, как кинопленка на монтажном столе, кадр за кадром, и не осталось в ней больше ничего личного, интимного, тайного. Кто-то посторонний ее монтировать-перемонтировать пытается. При чем здесь Жека...
Ближе к вечеру позвонил Андрей Хакопныш, Хако.
– Ты как? – тоже начал он разговор с вопроса.
– Вполне, – заверил его Серж, и тут же перехватил инициативу: – А вы? И вообще, как дела?
– О чем ты? Что-то не пойму.
– Обо всем. Свадьбе командование не препятствует? Не рекомендовали настоятельно провести все скромно и быстро? И уж, конечно, без банкета?
– Ах, это... Нет, наоборот, всячески содействуют. Стримков сказал, война по распорядку, а свадьба по залету. Мол, надо так отгулять, чтобы на всю жизнь запомнилось, и что стране новые бойцы нужны. Мы не по залету, но солидарны с ним вполне. Кстати, тоже боялись, что народ не сможет приехать, свадьба же в городе, в кафешке, но Стримков распорядился автобус выделить, так что ты тоже можешь... Воспользоваться.
– Тесть, наверное, пробил? Кунгуров?
– Не знаю, может быть. Так ты на автобусе?
– Нет, я на своей поеду.
– Хорошо, если так, а то мест мало. Подожди, как же ты тогда обратно доберешься? Ты что, пить не собираешься? Не уважаешь?
– Собираюсь. Но ты же знаешь, я потребляю умеренно. И потом... Я, быть может, в городе заночую.
– А, у своей... Понятно. Ты знаешь, как кафе найти? Не заблудишься?
– Нет, конечно. Что там с самолетами, кстати? Улетели?
– Улетели. По последним данным, вернулись обратно и снова кружат над Литоралью. Так что, все более-менее спокойно, поэтому даже Дахно обещался нас посетить.
– Пригласил?
– А как же! Само собой. Его да Стримкова. Обещались быть.
-- А Горынин?
– Горыныча тоже приглашали, но он отмазался. Сказал, что сам вряд ли сможет, но кого-нибудь вместо себя пришлет. Даже не знаю, что он имел в виду. Ладно, пока, до завтра. Лечись там.
– Да я здоров!
– Знаем, знаем...
Кафе «Молодежное», в котором планировалась свадьба, Серж хорошо знал. Двухэтажное светло-желтое здание недалеко от центра, за Универмагом. На первом этаже Салон красоты, кафе на втором. Вход в зал через широкий подъезд без вестибюля по внутренней лестнице. Но была и внешняя, которая обычно не использовалась и играла исключительно роль запасного выхода. На эту лестницу можно было попасть еще с галереи, которая снаружи опоясывала весь второй этаж. На галерею, со стороны фасада, выходили окна и двери центрального зала, двери открывались, когда веселье набирало обороты и гостям уже хотелось покурить. Лестница располагалась с левой стороны, за углом, на ту часть галереи выходили окна подсобных и служебных помещений. Проход здесь перекрывала запиравшаяся на замок решетка, через которую при определенной сноровке и желании легко было перелезть и спуститься на улицу. В этом укромном уголке обычно уединялись, располагаясь на парапете, окружавшем галерею, парочки, накрытые приступом неодолимой страсти. Иногда парочек бывало сразу несколько, – любовная лихорадка болезнь заразная, без скидок на возраст.
Напротив кафе, через дорогу, находилась автостоянка, рядом с ней, чуть наискосок, небольшой пыльный сквер. Влево и вправо в обе стороны улицы выстроились жилые дома, прореженные въездами во дворы, так что в целом улица была спокойной, а в субботу к вечеру выглядела и вовсе пустынной.
Вот, такова диспозиция.
Серж припарковал машину на свободном месте ближе к скверу. Справа от него уже стоял автобус от штаба Корпуса, солдатик-водитель в нем, не теряя времени, дремал, высунув сапоги в открытое окно. Серж немного опаздывал на торжество, но, подумал, что ничего, не страшно. Он никуда не торопился, да и без него веселье не нарушится. Начнут вовремя, уже начали, слышно.
Последний вывод он сделал на основании наблюдений – перед входом в кафе никого не было, а из раскрытых окон верхнего этажа неслось расколотым эхом: Горько! Горько!
Да уж, горько, подумал Серж, выбираясь из машины. На мгновение он действительно ощутил приторный вкус сожаления по тому, что прошло, и ушло, и, хоть ты что делай, уже не вернется. Но, улыбнувшись в усы, отогнал наваждение. Нет, нет, пусть все идет, как идет. Молодость всегда будет манить к себе, это понятно, но она, во-первых, еще не кончилась, а, во-вторых, будущее впереди его ждет прекрасное, так что – вперед, к нему, не задумываясь, не тратя сил на рефлексии.
Переходя слегка припорошенную рыжеватым глинистым налетом улицу, заметил, что она похожа на застывшую под солнцем грязно-желтую реку – пусто, тихо, ни ветерка. Интересно, подумалось, а как выглядит Рубикон? Покачал головой. Зачем вот такие мысли лезут в голову?
Остановившись перед большим зеркалом сразу за входом в кафе, у подножия лестницы, с пристрастием оглядел себя. Светлые летние брюки не сильно измялись в машине, это хорошо, так же и белая рубашка с короткими рукавами, в порядке. Поправил воротник, пригладил чуб, расправил усы. Потрогал оставшуюся коркой ссадину под глазом. Стараниями Марь Иванны синяк сошел совсем, а эта метка, что осталась, придает мужественности. Будем так считать. И памяти, забываться-то не стоит, все ведь может повториться в любой момент. Ладно, вперед. То есть – вверх.
Поднявшись в зал, он сразу оказался возле молодых. Белый, ослепительно белый остров, сияющий айсберг чистоты и свежести, это Света в свадебном платье и фате. Хрусткий шелк и кружева, целое облако. Праздничный торт, взбитые сливки и... Вафли, бизе? Невесте цветы, жениху – приготовленный конверт. Будьте счастливы, дорогие! У нареченной в глазах огонь торжества и вызов. А, каково, тебе, прочитал Серж в них вопрос. Жалеешь? Жалеешь! И еще не так будешь жалеть. Не спеши, Света, не спеши. Хотя, как знаешь. Твое дело.
Отведя вуаль от лица рукой, она подставила ему щеку для поцелуя. Щечка румяная, горячая.
– М-м-м-м, – не удержал восторженного возгласа Серж, – так вот, как пахнут невесты!
– Так-так-так! – Андрей шутливо отстранил его рукой. – Свою заведи, персональную, тогда и обнюхивай, сколько пожелаешь.
Засмеялись, каждый, очевидно, своему.
– Ладно, – сказал Хако, – молодец, что пришел. Я – мы, – рады тебя видеть. Давай, присаживайся, вон там еще местечко есть.
– Штрафную опоздавшему! – выступил со своей партией Отто.
– Мне нельзя, я за рулем!
– Горько! Горько!
– На свадьбе все можно! И всем!
Юра сунул ему в руку стопку, до краев наполненную коричневым питьем.
– Что это?
– Коньяк. Местного разлива.
Осторожно отхлебнув, Серж едва не поперхнулся. Самогон оказался очень, очень забористым. Глаза его наполнились слезами, какое-то время ушло на то, чтобы проморгаться и перевести дух.
– Гы-гы-гы! Классная штука, правда? Вещь! Десять звездочек!
– Да уж. Огненная вода.
– Точно! Горит, я проверял!
– Горько! Горько!
Андрей положил руку на тонкую талию жены, Света послушно приникла к нему, запрокинув голову и раскрыв ищущие губы. Горько же! Темный локон выбился, лег на фату, точно ворона крыло. Затрепетав, локон замер, – губы встретились, нашли, что искали.
– Горько! Горько! – зашлась свадьба в судороге одобрения. – Один, два, три...
Отвернувшись от радостного безобразия, Серж направился к дальнему концу стола, где виднелась единственная, наверное, прореха в ряду пирующих. Надпитую стопку он осторожно держал перед собой двумя пальцами, точно в ней кипяток. Он и улыбался так страдальчески, будто ему, в самом деле, горячо, при этом нельзя бросить или расплескать, а надо сохранить лицо. Однако причина была в другом.
Он заметил ее издали, но отвернуть, уйти в сторону было уже нельзя, поздно, она смотрела прямо на него, он и пошел на взгляд. Да, собственно, других свободных мест за столами и не было, только это, в аккурат напротив нее.
– Садись, капитан, – опередила его возможные вопросы и приветствия Ольга Стримкова. – Салат?
Не дожидаясь его реакции, она взяла чистую тарелку, положила на нее две ложки оливье и поставила перед ним.
– Угощайся, – сказала почти приветливо, – не отравлено.
Серж поперхнулся. Удовлетворенная достигнутым эффектом, Ольга улыбнулась. Одними губами, глаза оставались холодными.
– А вот если бы это ты сегодня женился, – она кивнула головой в сторону эпицентра торжества, – на Светке, я бы тебя точно отравила.
– Ты такая любезная девушка.
– Да, я такая, пользуйся, пока. И угощайся, капитан. Ешь, пей, закусывай. Веселись!
– Прямо, хозяйка бала, – улыбнулся он.
– Хозяйка бала, – повторила за ним Ольга, имея в виду что-то свое.
Как странно, подумалось Сержу, когда-то эта колючая женщина была милой застенчивой девушкой, которую все жалели и звали не иначе, как Оленькой. Сейчас никому и в голову не придет так к ней обратиться.
Рядом с Ольгой, слева от нее, сидела незнакомая Сержу женщина, молодая, лет тридцати с небольшим. С интересом прислушиваясь к их милой беседе, она как бы ненароком выковыривала вилкой из оливье горошек и, по одному, ядрышко за ядрышком, отправляла в рот. В ротик, поскольку он был у нее небольшим и изящно очерченным. Жевала она тоже изящно, одними передними зубками, мелкими и острыми. Губы яркие, красные, но не вульгарно-красные, нет, а весьма благородного тона, того же, кстати, оттенка, что и маникюр на пальцах. Серж чуть внимательней скользнул по ней взглядом, мельком улыбнулся. По привычке сфотографировал. Красивая, подумал, но, пожалуй, не в моем вкусе. Чего-то в ней не хватало, огня, что ли. Или идеи. Хотя, вот, смеется, посмеивается, ухмыляется. Большие, подведенные влажные глаза, карие. Короткая стрижка в стиле поп-рок, тонкие пряди топорщатся от ушей вверх. Брюнетка, темно-коричневой масти, волосы цвета мокко, густые, слегка вьются. Может, просто так удачно растрепаны? Очень хороша. Еще крупные серьги, камни, похоже, настоящие, рубины. Точно кровь из ушей течет. Да, и у помады тот же оттенок чуть застывшей и потемневшей крови. Что-то не так было с этими рубинами, показалось, как-то не очень они шли незнакомке. Не соответствовали образу, выбивались. И ... Если честно, грудь у Ольги была значительно больше. Просто несоизмеримо, подавляющее преимущество. Но от нее лучше держаться подальше. От них обеих, вообще.