Глава 15. Ты не представляешь, как это легко.

Глава 15.

Ты не представляешь, как это легко.

– Чем это таким вкусным ты позавтракал? – с интонацией зависти в голосе спрашивал Сержа поутру Петр Петрович Марлинский, явившись на пересменку. Он принюхивался с явным интересом и одобрением.

– Вообще ничего не ел, – заверил его Серж. – Со Смершем всю ночь беседы беседовали.

– Ну, так тю! – воскликнул Пит. – То-то я смотрю. В смысле, чувствую.

– Не завидуй.

– Тю! Я же белой завистью. Ну, и что там Смерш?

Серж пожал плечами.

– Нашли взаимопонимание по некоторым вопросам. А другие темы требуют дополнительного обсуждения.

– Так и в протоколе записали?

– Без протокола, слушай!

– Вот это правильно. Никогда ничего не подписывай. А если вынуждают, ставь крест. И потом отказывайся, ничего не докажут. Эти ребята из воздуха пирожки пекут.

– Да я приблизительно так и понимаю.

– Вот... Кстати, там внизу комиссия, уже здесь, так что ты осторожно, уходи дворами, чтобы тебя не унюхали. А то ведь никакой Смерш не признается, что вел с тобой беседы, выручать не будет. Да это и невозможно.

– Да? Что за комиссия? Почему не знаем?

– Ой, страшная... Комиссия МО. Я их еще вчера в гарнизоне видел. Двенадцать черных полковников и один красный подполковник.

– Черные? Почему черные?

– Потому что пехота. Ты же знаешь, авиацию всегда пехота проверяет. Со всей пролетарской ненавистью. А у них фуражки, петлицы – все черное. И морды, само собой, такие же. Они реально такие страшные, что сами себя боятся, бреются на ощупь, чтобы в зеркало не глядеть.

– Почему это?

– Потому что страшно. Шутка. Но в этой шутке очень много правды.

– Что они проверять будут?

– Нас, Сережа, не тормози. По нашему случаю приехали, и по наши души. Эти, поверь мне, матку наизнанку вывернут каждому, кто в их лапы попадется, их на это и натаскивали. Вот после них и посмотрим, кто жив, а кто мертв. Кстати, подполковник, красный, из них самый опасный.

– Потому что красный?

– Потому что он акт писать будет. Как младший по званию. Что напишет, и как напишет, то и будет. Ну, ладно, давай, иди. Внимательней там! Не дай им шанса!

Как и предупреждал Марлинский, выбраться из штаба сразу не удалось. Члены комиссии стояли на крыльце, курили, ожидая прибытия командующего. Среди них из командования Корпуса находился один Дахно, и лицо его было цвета околыша на фуражке подполковника, который, кстати, единственный из состава комиссии снисходил до перебрасывания с начальником штаба отдельными фразами. При этом он явно забавлялся своим могуществом, в то время как на Михаила Кирилловича было жалко и больно смотреть. Остальные двенадцать полковников молча дымили сигаретами, глядя остановившимися оловянными глазами в разные стороны. Они были похожи на стаю черных шершней, прикинувшихся безобидными мушками в ожидании рожка к атаке. И это было реально страшно.

Вообще, в армии бытовало поверье, и связанное с ним руководство к действию, императив, – на глаза комиссии, любой, без особого и настойчивого с ее стороны понуждения, не показываться. Поэтому все члены сменившихся дежурных смен и расчетов в ожидании, когда расчистится выход из штаба, отсиживались в подходящем помещении на первом этаже, из которого через окно была видна часть крыльца. В комнате царил полумрак, свет не включали, портьеры задернули и сквозь щель в них самые смелые отслеживали изменение оперативной обстановки. Говорили шепотом, не курили, хотя очень хотелось.

Серж стоял, прислонившись спиной к холодной стене, и, опустив голову на грудь, обдумывал последние события. Он видел, что ситуация с Гешиной мастерской, и вообще, с Домом имеет тенденцию к развитию, но пока не понимал, в какую сторону это развитие идет и к чему, в конце концов, приведет. Но что-то случится, это точно. Тоскливо захотелось избежать неизбежного, попросту – свалить отсюда. До убытия в академию оставалось совсем уже немного, дотянуть бы.

Почувствовав, как кто-то навалился на его плечо, он точно очнулся и, скосив взгляд, посмотрел, кто бы это мог быть. Захарий Львович, собственной персоной. Серж хотел было по своему обыкновению пошутить на злобу момента, но что-то его остановило. Уж больно необычно выглядел подполковник Дукшта-Дукшица. Даже в комнатном сумраке было видно, как побелело и пошло пятнами его лицо, а губы обтянулись и съехали в сторону, оскаливая зубы. Глаза он прятал, отводил в бок. Серж помнил, таким начальник становился перед тем, как лезть на рожон или, словами полковника Дахно, залупаться. Серж удивился.

– Ты что, Львович? – спросил он.

– А ничего, – ответил Дукшта-Дукшица отрывисто и глухо. – Ты это, верни что взял. Сам знаешь, что. И знаешь, где.

Серж вытаращил на него глаза.

– Ты о чем, Львович? Я у тебя ничего не брал.

– Брал, брал. И не у меня. Ты верни, просто, и ничего не будет. По хорошему верни.

– Я не...

– Ладно, я скажу. Ты ключ верни, который взял.

– Львович, я же вернул тебе ключ, ты что, не помнишь? Еще тогда, на следующее утро.

– Про этот я помню. Но я говорю про другой универсальный ключ, который ты взял, сам знаешь где. И где, кстати, не имел никакого права находиться. Верни, и забудь, и уезжай в свою академию.

Серж был сбит с толку капитально. Просто наповал. Вот правда, откуда Дукшица мог знать о том, о чем никто не знает, а он никому не рассказывал? Да и вообще, какое ему дело? Ключ, про который говорил Захарий, был, кстати, тут же, при нем, заткнут за пояс под рубашкой. И на фига он таскает его с собой, подумалось. Вместе, кстати, с шильдиком. Надо бы припрятать куда, от греха подальше. Или отдать все же? Ну, нет уж, дудки. Что-то в нем возмутилось наезду, заартачилось.

– А не было другого ключа, Захарий Львович, – сказал он севшим вдруг голосом. – Не знаю я, о чем ты.

– Ну, как хочешь, – сразу успокоился и словно расслабился Дукшта-Дукшица. – Я, считай, предупредил. Решать тебе. Почему, кстати, от тебя спиртным разит? Откуда такой выхлоп в рабочее время?

– Ну, так это, Смерш, в смысле, капитан Скубишевский допрашивал. Такой у него метод допроса.

– Мне плевать кто, где, Смерш или Херш. Понял? Еще раз такое на службе случится, накажу. Прямо перед строем. А еще лучше, рапорт напишу, и пусть с тобой командование разбирается. У них прав побольше. Вот тогда и посмотрим, в какую академию ты поедешь.

– Ты что, начальник, охренел? – только и нашелся, что спросить Серж. – Ты это серьезно? Ты это почему на меня прешь?

-- А вот так! Чтобы помнил! Ночное дежурство тебе не вечеринка. Понял? И давай тут субординацию не забывай! По форме давай! И вообще, пошел ты!

С улицы донесся крик: – Корпус, смирно!

Прибыл Командующий. После доклада дежурного, он увел комиссию за собой наверх, в кабинет, и все, кто имел желание покинуть штаб и держаться от него подальше, смогли, наконец, желание осуществить. В числе прочих, и Серж.

Он шел домой в глубокой задумчивости. Если дознавательские потуги Смерша были вполне объяснимы логически, и он воспринял их достаточно спокойно, то наезд Дукшта-Дукшицы окончательно выбил его из колеи. Как, чем объяснить последнее сольное выступление начальника, он не понимал совершенно. Нет, формально он был прав, но по существу... Отношения у них давно стали дружескими и доверительными, при всей субординации, поэтому он вполне мог рассчитывать на понимание с его стороны. Однако вместо понимания вылезло что-то совсем другое. Злоба какая-то, враждебность даже. Козья морда. С чего бы? Нет, он все же из прибалтийских. Или из германских. Это и есть то самое развитие ситуации, которое он ожидал? Ох-хо-хо. Если так, скоро станет совсем весело. Пока не разъяснится каким-нибудь ясным и понятным образом.

В результате, Серж так задумался, что просквозил мимо столовой. Очнулся он лишь возле своего подъезда, пришлось оттуда возвращаться обратно. Аппетит не то чтобы был испорчен, он просто исчез, и даже отличный, зажаренный антрекот ситуации не исправил. Серж просто не заметил, что съел. Но поесть все равно было надо.

Дома, несмотря на все свое возбуждение и гудящие беспорядочные мысли в голове, он все же завалился на диван, отсыпаться после бессонной ночи. Как ни крути, а самое верное решение в создавшейся ситуации. Чтобы успокоить нервы заглотил два драже экстракта валерианы – по совету Тамары, она, кстати, и привезла ему пузырек с таблетками – и через несколько минут уже наслаждался беспамятством. Без сновидений, видений и наваждений. Просто нырнул в темный, теплый омут, ушел на глубину и пропал там.

Нашелся и вынырнул на поверхность он ближе к полудню. Какое-то время лежал, вслушиваясь в доносившееся со стороны кухни осторожное мерное позвякивание, вызываемое, видимо, скольжением ложки по краю посуды. По мере того, как этот звук глубже проникал в сознание, росло его понимание, что это значит, он наливался радостью, точно сумерки солнечным светом, и расплывался в улыбке.

А потом все звуки стихли, и в комнату заглянула Тома.

– Не спишь уже? Разбудила? Прости...

Серж, глядя на нее, молча улыбался. А когда она, приблизившись, наклонилась, чтобы поцеловать его, она обнял ее и притянул к себе. И все, растворился в счастье, и понял, что ничего другого ему не надо. Планы планами, холодные расчеты, все это хорошо, но важно понять, что есть твое, что есть настоящее, найти и вовремя остановиться. В данный момент он знал, что сливается со счастьем, что Тома его лучшее убежище и защита от бед, и выпускать ее из рук он больше не собирался. Но нет, не в этот раз, не удержал.

Едва освободившись от его объятий, чтобы вдохнуть воздуха, Тома стала оправдываться.

– Сереженька... Ты прости, что я так, без спроса. Но ты все равно давал мне ключ, и я попросила Марью Ивановну...

– Я рад тебя видеть, – прервал он ее. – Я всегда буду рад тебя видеть. Кстати, твой ключ на полке под зеркалом.