Ответов он не имел, ни одного, а от обилия вопросов распухла голова. Серж почувствовал, что с него довольно, что задыхается, и тогда он остановился и стал вертеть головой по сторонам, ища выход. Но вместо него увидел, как по проплывавшему выше и проворачивавшемуся против часовой стрелки коридору шел человек в военной форме и с забинтованной головой. Серж никогда не знал его лично, не встречался, но хорошо помнил его фотографии в газетах. И те жуткие заголовки, всего пару лет назад. Ночной комбат, да-да, что-то такое. Стрельба в казарме, неуставные отношения. Страшная история, в воинской части где-то, кстати, недалеко от теперешней Литорали, прогремела тогда на все вооруженные силы, на всю страну. Капитан погиб, пытаясь вмешаться в ситуацию, получил шальную пулю в лоб. Брэм, да, Серж запомнил это странное имя. Так что же он тут делает теперь, этот Брэм? Откуда он взялся, куда путь держит? Что ему здесь?

Коридор, по которому шествовал отмеченный и выделенный из общего трафика живым капитаном его героически погибший коллега, опустился с поворотом на сто восемьдесят градусов уровнем ниже, так что тот теперь двигался уже в попутном ему направлении, однако Серж даже не сделал попытки запрыгнуть в ту трубу. Интуиция ему подсказала, что нет, ему туда не надо, не его это случай, и он не стал спорить. Умерла так умерла, немного невпопад, но по смыслу, верно, подумал Серж, провожая глазами понурую фигуру Брэма, пока ослепительно белый бинт на его голове не померк и не затерялся в сумраке.

Не успел, однако, сгинуть в переплетении вариантов, вероятностей и невозможностей один, пусть и заочно, знакомый Сержу призрак, как он увидел, что ему навстречу шествует другой бывший знакомый. И теперь прекрасно узнаваемый, хотя и с сомнениями, и оговорками, потому что раньше вот было понятно, что человек собой представляет, а теперь? Теперь что он такое? Кто знает? Вот, то-то и оно.

Ново встреченного Серж знавал именно по Сосновому Бору, как капитана и сослуживца Антона Билевича. Тогда его звали Громин Александр Сергеевич, или просто – Сергеевич. Еще проще – Сашка, но так только среди равных. Был он из плеяды старых вояк, испытанных служивых меринов, что глубоко не пашут, но и борозды не портят, для которых казарма дом родной, а звание капитан – потолок, достижимый, но не преодолимый. Вся жизнь в службе, носители традиций, наставники молодежи. Командование этих ветеранов всегда чтило и отмечало, на них надеялось и опиралось. Потому что не подводили. Однако все рано или поздно кончается, даже бесконечная армейская служба. А у службы есть такая особенность, что вместе с ней зачастую заканчивается и жизнь. Вот и Сергеевич, оказавшись в запасе, через полгода ощутил полную свою ненужность и заброшенность, и, не успев даже разносить новые армейские ботинки, которые берег для пенсии и обул в первый день на гражданке, отправился в мир иной, неизведанный. Он и теперь ковылял в тех ботинках, не считая обычной для местных одежонки: брюк, рубахи с косым воротом, расстегнутым, и мешковатого пиджака. На лацкане лапсердака его отливал медью круглый, точно стреляная пуля от Макарова, мелкий знак. Сергеич шел, опустив голову с приглаженными, как всегда мокрыми, черными волосами, и вздернув плечи. Смотрел он не вперед, а под ноги, поэтому Сержа не видел в упор, и тому пришлось, уступая дорогу, сделать шаг в сторону. Пахло от Сергеича Шипром, лицо было безрадостным, бледным.

– Сергеич, – набравшись храбрости, окликнул прохожего Серж.

Громин, пройдя мимо, остановился не сразу. Постоял, покачиваясь, будто раздумывал, не ослышался ли, и так же, покачиваясь, повернулся. Полнейшее равнодушие во взгляде.

– М-м-м?

– Ты меня не помнишь, а, Сергеевич?

– Отчего же, помню. Я все помню. Ты с Вовкой моим приходил на поминки.

Поминки он сказал необычно, по-старинному, с ударением на первый слог – пОминки. Но куда больше удивило и насторожило Сержа не это, а упоминание того обстоятельства, что был он там с Вовкой, его сыном. Вот как он мог помнить, если его там, в живом, так сказать, виде, не присутствовало, задавался вопросом Серж? Ведь это же его пОминки были, и уже после похорон. А если он присутствовал там, то в качестве кого? В каком виде, в чьем облике? И если он видел и помнит это, то и все остальное он тоже не забыл? Господи, час от часу не легче!

Как всегда в гарнизоне все и вся было переплетено и перепутано между собой. Люди, связи, отношения. Часто это обстоятельство помогало и упрощало взаимодействия и дела, но иногда, по итогу, как в данном случае, и усложняло их до невозможности.

Вовка был знакомцем и приятелем Антона Билевича, а Громин, в свою очередь, его сослуживцем. Старшим товарищем, практически наставником. Вовка, сын Сергеича, отслужил срочную, потом пару лет покуролесил, погулял в гарнизоне, после чего, не без содействия отца, поступил на службу в полк, прапорщиком. И уже тогда они на почве каких-то общих интересов сошлись с Антоном, хотя, насколько понимал Серж, интересы у них были абсолютно разными. Тем не менее. И вот с Сергеичем произошла эта неприятность, скоропостижная, никто не ожидал. Конечно, оставайся он живым, ни на какое его торжество Сержа бы не позвали, а поминки в гарнизоне дело такое, каждый может зайти и помянуть усопшего.

Осень только началась, когда Сергеич отошел, еще и листва, и птицы, и солнце высоко, но уже ощущалась, разливалась тоска неизбежности в воздухе, щекотал ноздри аромат увядания, и если кто был расположен, легко поддавался его влиянию и зову. Вот и Сергеич, того... А Серж как раз, временно, остался в выходные без идеи. Тамара снова уехала, жизнь артистки вся в разъездах, поэтому он откликнулся на приглашение помянуть собрата по оружию довольно легко и, как оказалось, легкомысленно.

Военторговская столовая полнилась людьми, Сергеевича многие знали и уважали. Да и то, все его бытие здесь, на миру прошло. Но Серж никак не мог понять, зачем она там, что делает? Эта девица, как ее... Люба. Любаша, конечно! Блондинка, распущенные волосы ниже плеч, в белом облегающем трикотажном платье. В белом, на поминках! Ничего удивительного, что Серж, ввиду случайности своего пребывания на мероприятии и связанной с этим обстоятельством отстраненности от него, на нее моментально запал. Это потом выяснилось, что Любаша пребывала на поминках в качестве невесты Вовки, она, вроде как, уже почти дала согласие, но еще немного сомневалась. Вовка-то не сомневался, он весьма конкретный был парень, но на поминки пришел уже, что называется, на взводе, и там быстро добрал до полной кондиции, так что никаких пояснений давать не мог, даже не пытался.

– Не хочешь ли слинять отсюда, красавица? – спросил ее Серж, без обиняков, прямо.

– А что, давай попробуем, – легко согласилась Любаша.

– Уходим по одному, – предупредил ее Серж, – если что, мы не знакомы.

Это было в субботу. Лишь к вечеру воскресенья они насытились друг другом, в какой-то мере, и немного успокоились. Серж тогда, помнится, легко изменил Томе, потому что, а кто бы не воспользовался таким подарком судьбы? Кроме того, он ведь ей ничего не обещал, и она это знала всегда, что да, не обещал. Так что... Какие претензии? У них с Любашей имелось обоюдное желание и дальше продолжать тесное телесное общение, но не сложилось. И, слава Богу. В тот раз обошлось, скандала удалось избежать, а когда вскоре Серж узнал о серьезных намерениях Владимира, он благоразумно отошел в сторону. Вовка женился на блондинке Любе, свадьбу сыграли под Новый год, а еще через полгода они развелись, потому что, по рассказам Антона, Любаша оказалась блондинкой ненатуральной, кроме того продолжала испытывать и пробовать жизнь на стороне, не могла определиться, все искала чего-то эдакого, а Вовкиного огня и энергии ей явно не хватало. Еще бы! Серж до сих пор помнил ее чудесное упругое тело, дрожащее и ненасытное, обтянутое трикотажем и без него, в естественном бархате кожи... А вот что помнил Сергеевич?

– Как там, Сергеич? – спросил Серж и неопределенно мотнул головой, куда-то в сторону, вообще.

– Нормально.

– Как это... климат?

– Соответствующий, – Сергеич с трудом процедил сквозь зубы, пропустил слово. Потом взор его потух, опустился долу. Утратив всякий интерес к общению, бывший капитан отвернулся и зашагал прочь, сутулясь и глядя под ноги.

Серж не знал, как на встречу с Сергеевичем ему реагировать, не понимал, что она значит, для чего произошла и что сулит. И не узнал, во всяком случае, тогда, потому что буквально в тот же миг увидел Гешу.

Откуда-то из-за спины его, сверху возник этот коридор, опустился с разворотом почти до уровня того, где находился Серж, да так и остался чуть выше и параллельно ему. Коридор тот, как ни странно, был совершенно пустым, и по нему в гордом одиночестве, свободным шагом, сунув руки в карманы застиранного синего летного комбинезона, того, что на молнии, шествовал Геша. Не глядя по сторонам и быстро удаляясь, потому что, в отличие от Сержа, у него никто не путался под ногами. Коридор Гешин, как уже упоминалось, шел параллельно, даже не соприкасался, поэтому перескочить в него Серж никак не мог. «Эй, эй, стой! Геша, подожди!» – закричал Серж и бросился за другом вдогонку, по своей, естественно, трубе. И тут наяву с ним случился тот самый кошмар, который хоть раз в жизни снился каждому, а уж Сержу так и неоднократно: чтобы успеть и догнать ему пришлось пробираться сквозь толпу, которая вдруг стала ужасно плотной и никак не хотела пропускать его. Словно народа в проход набилось в десять раз больше, чем было до того, и все шли навстречу, к плечу плечом, и не желали расступаться. Хотя, нужно отдать должное, никто и не хватал его руками, не цеплялся, чтобы задержать, даже не пытался. Но легче-то ему не было! Серж задыхался и совершенно выбился из сил. Он с отчаяньем, почему-то с отчаяньем наблюдал, как удаляется от него с легкостью небывалой Геша, и никак не мог этому помешать. И лишь когда Геша почти исчез из виду, дальний конец его трубы, словно огромная соломина, поехал в сторону, а тот, что был сзади, приблизился и, наконец, пересекся, так что Серж смог, и успел в него перескочить.