Захарий Львович Дукшта-Дукшица, поздоровавшись, задержал его руку и просканировал долгим отстраненно-непонимающим взглядом.

– Шутишь все? – отреагировал он, наконец. – Ты кончай эту лабуду, не до того. Положение очень серьезное.

– Пф-ф! – Пит развел руками. – Так мы это, всегда готовы. Спим с открытыми глазами. Трусы в скатку и противогаз!

– Тьфу! – Захарий в сердцах отвернулся и отошел прочь, стреляя по сторонам и все испепеляя огненным, как у Вия, взглядом. Серж, который стал этой внезапной стычки невольным свидетелем, удивился. Что-то между ними искры пробивают, подумал он. С чего бы это? Странно, никогда раньше ничего подобного он не замечал. Львович явно был не в своей тарелке, что-то его беспокоило. Он оглядывался, кого-то высматривая, а заметив, кстати, стоявшего в сторонке Сержа, подошел к нему.

– Вот не люблю я! – сообщил он вместо приветствия и, в пояснение, махнул головой куда-то назад, за спину, где находился Пит. – Когда по каждому поводу зубоскалят.

Серж разгладил усы. У него имелось, что сказать на тему любви-нелюбви.

– Так, все мы чего-нибудь не любим, – сообщил он. – Это нормально.

– Правда? – Захарий Львович явно заинтересовался. – И что, например, не любишь ты?

– О, я... – Серж на секунду задумался, высветив в памяти образ самого Дукшта-Дукшицу, и, раз уж представилась возможность, начал перечислять: – Ну, например, ненавижу, когда дышат в затылок, наступают на пятки, толкают в спину или заглядывают через плечо. Когда кто-то, заходя в комнату, а так же уходя, оставляет дверь нараспашку. Или молча заглядывает: ку-ку. Или принимается звонить по телефону, не испросив разрешения, не объяснив как-то своих действий. Когда идущий впереди неожиданно останавливается, или приседает, или бросается обратно. Когда хватают сзади за воротник и тянут. Хамства не люблю вообще, и бесцеремонности...

– Это все?

– Мало? Можно, наверное, еще накидать, только повспоминать нужно.

– Не нужно, достаточно.

– Как скажешь...

– Я скажу, все, что ты назвал, вполне достойно нелюбви. Но ведь каждому – каждому, и тебе в том числе! – присуще что-то из твоего списка. Один-два, а то и больше пунктов. Так что...

– Что?

– Терпи. Всем приходится терпеть, иначе перегрызем друг другу глотки.

– Я-то терплю. А вот ты что-то не особо.

Да уж, подумал Серж, что-то добродушия у нас поубавилось в последнее время.

– Товарищи офицеры, прошу внимания! – полковник Раужев поднял руку. Когда разговоры стихли, продолжил: – Товарищи офицеры, сами видите, нас здесь собралось слишком много. Тесно, мешаем работать тем, кто должен работать. Поэтому, прошу остаться только дежурную смену, всем остальным – покинуть ЗКП. Переходите в бомбоубежище, согласно тревожному расписанию, места всем определены. Кто после ночного дежурства, может там отдохнуть, пока есть время. Позже, насколько я знаю, будет предложен завтрак, начпрод уже занимается. А как же! Без этого никак. Завтрак и обед по расписанию.

Захарий Львович кивнул Сержу:

– Ладно, Таганцев, иди, отдыхай. И не лезь на рожон, понял? Не лезь на рожон! Всем будет только лучше.

Воздух в бомбоубежище пахнул дезинфекцией, прорезиненной тканью и тальком, – как защитный комплект, ОЗК, изнутри. Ничего удивительного, по сути, бомбоубежище и являлось огромным защитным комплексом, только коллективным, который не унесешь с собой. Гудела, напрягаясь упорством, вентиляция под потолком, в квадратных трубах из оцинкованного железа. Сержу еще живо помнился другой подвал, где он побывал совсем недавно, – там так же подвывала, трудилась вытяжка. Теперь думалось: а действительно ли это случилось с ним? И было не сном, а реальностью? Одно казалось сейчас очевидным: что-то с этим временем творилось странное, неладное, оно точно пошло вразнос и понеслось вскачь, еще и взбрыкивало при этом. Вчерашние события уже представлялись такими далекими, словно не происходили никогда, и уж точно не с ним, они выглядели нечеткой картинкой в памяти, воспоминанием о чужом рассказе, были, не были, – навеянные кем-то сны и мысли. Тамара... Он не видел ее, не обнимал, наверное, уже целую вечность. Неужели она тоже – чужой сон? Эти подлые мысли изматывали, лишали сил, но еще хуже было отсутствие уверенности, что хоть в какое-то обозримое будущее что-то могло измениться к лучшему. Тренд, как говорится, не задался. Как там, в городе, кстати? Ведь он совсем рядом, по военным меркам – рукой подать. Тоже воздушная тревога, объявили эвакуацию? Что там происходит, черт возьми? Серж задумался. Казалось очевидным, что если городские – там – беззащитны, какой смысл им, военным, прятаться под землей здесь и спасать свои жизни? Вот уж действительно, поворот. События, которые считались надежно локализованными на небольшой и весьма отдаленной территории, стали расползаться вширь, по всей стране. Это уже не ужас, это кошмар. Начнется хаос, как пить дать начнется. И что прикажете делать? А делать что-то надо.

Серж почувствовал сильнейшее беспокойство. Он собирался вздремнуть – часок-полтора, сколько удастся – в бомбоубежище, и даже занял себе подходящее местечко в углу, где можно было удобно расположиться, прислониться к стене, вытянуть ноги и зафиксировать голову. Но теперь он понял, что ему не до удобства, да и вообще не до отдыха. Ключ он давно переложил в задний карман, теперь приходилось на нем сидеть, что было той еще пыткой. Серж, в который уже раз пожалел, что таскал его с собой, лишнюю тяжесть, а не сунул по дороге где-нибудь в кусты – на сохранение. Голова к тому же гудела, и совсем не от усталости, а от дум, что в ней роились. Прогнать мысли никак не удавалось, они объявились в мозгу давно, и засели в нем крепко, а вот теперь еще и пришли в величайшее возбуждение. Серж даже скосил глаза по сторонам, проверяя, не обращают ли на него внимание соседи в связи с накалом мыслительного процесса в его черепе. Но нет, Юра Хостич рядом уже спал, закатив глаза и посапывая полуоткрытым ртом, а другим, подальше, тем более не было до его терзаний никакого дела.

Мысли не прогнать, подумал Серж, просто потому, что вопросы требуют ответов. Мысли и есть попытка ответы найти. Но их, похоже, следует искать в другом месте, не в голове. Все его догадки и предположения, все версии – и те нуждаются в проверке. А ответы, скорей всего, знал лишь один человек, Геша. Впрочем, это он уже давно сообразил. Вопрос в другом: как до этого оракула добраться?

Как добраться? Да очень просто! Надо встать и идти. Сидя на месте уж точно не добьешься ничего.

Отто что-то промычал, когда Серж, перешагивая через его вытянутые ноги, слегка запнулся о них, глянул на него мутным взглядом и подобрался.

– Спи спокойно, дорогой товарищ, – пожелал ему Таганцев добра и вышел из бомбоубежища.

Подземный коридор, несмотря на тревожную обстановку, а может – благодаря ей, был пуст, никаких проявлений суматохи, тем более, паники. Нет, нет, ничего такого, все знали, что должны делать, и находились на своих местах. Серж повернул в сторону штабного подвала и вскоре беспрепятственно до него добрался. По дороге ему никто не встретился, за исключением знакомой парочки бойцов из комендантского взвода. Солдаты сосредоточенно мели пол и лишь хмуро взглянули на капитана, когда он проходил мимо. Все-таки в штабе такого калибра, где в каждом кабинете по полковнику, а то и не по одному, капитан слишком незначительная величина, чтобы обращать на него внимание. Капитан был знаком с таким взглядом на вещи, не одобрял его, но временем, чтобы заняться корректировкой, не располагал, поэтому просто напустил на себя рассеянный и занятой вид. Вот так и рушится дисциплина, вздохнув, подумал он с некоторым раскаянием. А бойцы эти, наверняка подчиненные Жеки Задроцкого, и надо бы ему сказать... А впрочем, кому это надо? Ему? Жеке? Задрот уже, наверное, уехал, или чемоданы собирает, какое ему дело до двух дембелей? Тем более, ему самому – какое дело? Нет, пусть уезжают домой, пусть их воспитывают там родители, или трудовые коллективы, или полиция, наконец. Жизнь пусть их воспитывает, а если уж она не преуспеет – никто не сможет. А ему некогда, и вообще не до них.

Так, зудя у себя над ухом, Серж добрался до подвала, который, против обыкновения, был ярко и повсеместно освещен. Но, слава создателю, так же безлюден. Только, проходя мимо лестницы, он услышал, что по ней спускается большая группа людей. По всплескам характерной хрипотцы полковника Дахно, Серж понял, что, скорей всего, это командование Корпуса перемещается на ЗКП. Ну все, подумал он с тоскливой ясностью, скоро начнется. Что начнется, ему было понятно. Видимо, самолеты совсем уже рядом, на подлете, меры воздействия на них определены, и скоро последуют. Сбивать будут, сбивать! А что делать?

Он подавил в себе инстинктивный порыв немедленно мчаться на боевой пост, сообразив, что пост не пуст, кто должен, находится на нем и отрабатывает все, что нужно в полной мере. А вот у него сейчас есть время и возможность осуществить задуманное. Поэтому никуда он не побежал, а отошел в сторонку и укрылся за выступом стены. Генералы и офицеры – а Серж был уверен, что это сам командующий с заместителями, – спустились с лестницы и, повернув направо, скрылись в коридоре, который только что миновал Серж. Он и перекрестился, подумав, как удачно все сложилось! А ведь, зацепись он за бойцов в воспитательном порыве, и все, сейчас бы пришлось объясняться, куда и зачем идет. Там же наверняка с ними Кротов, а этот точно его не выпустил бы. «Ситуация архисложная, товарищ командующий. И, надо признаться, архихеровая. Но боевые расчеты на своих местах и готовы к действию...» – долетел до него выброс разговора. Михаил Кириллович фонтанировал энергией. Какой молодец, восхитился Серж. Молодчина! Начальник штаба и должен всех заводить, вести за собой. Если не он, то кто же?