Глава 14 РИВЕР

Голова раскалывается, когда сажусь на кушетку в кабинете моего психотерапевта. Он такой же, каким я его помню несколько лет назад, когда был здесь в последний раз.

Боже, прошло так много лет с тех пор, как чувствовал необходимость идти на терапию. Но после прошлой ночи — того немногого, что я помню — прийти на прием было лучшим, что мог для себя сделать.

Мне нужно найти выход из нисходящей спирали. Я не хочу идти по пути саморазрушения, но не вижу выхода. Возможно, сейчас это единственный способ справиться с ситуацией, заглушить боль, но какой ценой?

Я стал тем, кого презираю. Моим собственным злейшим врагом.

Наверное, кайф от ксанакса и адерала может сделать такое с человеком.

— Что привело тебя сегодня, Ривер? — спрашивает доктор Фултон со своего кресла, отрывая меня от моих мыслей.

Я смотрю на нее с дивана, в ее мягкие голубые глаза, которые всегда успокаивают меня и помогают оценить ситуацию.

— Я просто... — вздыхаю, качая головой. — Думаю, мне нужно привести свою голову в порядок.

— Я это понимаю, и ты знаешь, что моя дверь всегда открыта, — говорит она мне с улыбкой. — Так почему бы нам не начать с того, почему ты чувствуешь необходимость привести свою голову в порядок.

Я тяжело сглатываю и бормочу.

— Я стал человеком, которого больше не узнаю.

Она бросает на меня сочувственный взгляд, призванный успокоить меня и побудить продолжать.

Прикусив нижнюю губу, я пытаюсь привести мысли в порядок и найти, с чего начать. И как во время каждого визита к доктору Фултону в школе и на первом курсе колледжа, когда начинаю говорить, то уже не могу остановиться.

Я рассказываю ей о Рейне. О шале. О том, как я вернулся, и увидел Ромэна здесь, ждущего с распростертыми объятиями человека, в которого я влюблен. Ссора с родителями, еще больше ссор с Рейном. Пропуск занятий и тренировок. Прогулы в школе. Все, блядь, обнажая и выставляя каждого демона на всеобщее обозрение. Все, что произошло с начала учебного года, я извергаю в бесконечном потоке словесного поноса.

Все, кроме наркотиков. Да это и не важно, ведь я избавился от них, едва проснувшись по утром. Я просто не могу заставить себя рассказать ей о них. Потому что не могу смириться, что разочарую еще одного человека.

Когда заканчиваю, в горле стоит ком, я едва сдерживаю слезы, грозящие вот-вот пролиться. Я знаю, что тут безопасное место, где могу выплеснуть эмоции, которые меня мучают, не хочу этого делать. Я устал утопать в страданиях из-за людей, которым на меня наплевать. Все, чего я хочу, — это снова почувствовать себя сильным и уверенным в себе, таким, каким я был до того, как увидел Рейна Грейди.

Я нахожу в себе мужество снова посмотреть на доктора Фултон и вижу, что она что-то пишет в своем блокноте. Молча ожидая, я время от времени постукиваю рукой по ноге, пока она не поднимает на меня взгляд.

— Расскажи мне больше о своих чувствах к Рейну. Не о тех, что были месяц назад, или на прошлой неделе, или даже вчера. О твоих чувствах к нему и о нем сейчас, в данный момент.

Не ожидал я, что она начнет именно с этого.

Потирая затылок, устроился на диване, сложив руки на коленях и сжимая их, пока ломал голову, как лучше описать уровень эмоций, которые испытываю к нему.

— Вы когда-нибудь поднимались выше уровня деревьев на гору? Поднимались на четырехтысячник?

Доктор Фултон приподнимает идеально вылепленную бровь.

— Четырехтысячник?

Я ухмыляюсь, зная, что у меня уже есть ответ.

— Гора с высотой четырнадцать тысяч футов или выше. Колорадо ими славится.

Покачав головой, она отвечает:

— Не могу сказать, что бывала.

— Да, я вроде как понял, — говорю я с тихим смехом. — Когда ты находишься на такой высоте, становится трудно дышать, не хватает кислорода. Чем выше ты поднимаешься, тем труднее и тяжелее сделать вздох. И если не соблюдать осторожность, может начаться высотная болезнь. Появится тошнота. Нарушается координация. Легкое головокружение. Это не опасно для жизни, но чувствуешь себя хреново. Иногда эффект длится несколько часов или пару дней, в зависимости от человека.

Я понимаю, что она смущена, по тому, как отрывает ручку от бумаги и снова смотрит на меня. И нужно отдать ей должное за попытку, потому что сейчас даже я, не знаю, к чему я веду.

— Но самое главное в восхождении на такую гору, как четырехтысячник, — это знание, что риск оправдан, и в конце тебя ждет награда. Для кого-то награда — возможность похвастаться или гордиться тем, что ты это сделал. А для меня? Я делаю это, потому что, несмотря на истощенность тела, пока ты добираешься до вершины...— Я прервался, покачав головой, а затем взглянул в окно. — ...вид просто стоит того. А чувства, которые ты испытываешь стоя на вершине мира? Ни с чем не сравнится. И хотя я знаю, что это опасно, что может закончиться плачевно для меня... не думаю, что когда-либо у меня пропадет желание достичь вершины.

На мгновение прикусив губу в раздумье, решаю снова встретиться с ней взглядом.

— Это лучший способ описать, что я чувствую к Рейну. Он — просчитанный риск. Я знаю и последствия, и награду.

— И если я правильно поняла твою логику, — медленно произносит доктор Фултон, откинувшись в кресле, — даже если ты знаешь, что это может быть вредно для тебя, желания обладать им, достичь вершины перевешивает это?

Я улыбаюсь, качая головой.

— Вроде того. Только в этом сценарии не он — гора. Это стены, за которыми он прячется. Сам Рейн — это кислород. Не желание или стремление, а потребность. И мне кажется, что чем выше я взбираюсь, чем ближе подбираюсь к вершине каменных стен вокруг его сердца и разума, тем меньше его у меня остается, когда достигаю вершины. Как будто в попытке добиться большего от него — заполучить его — я теряю больше.

И себя теряю тоже.

Черт побери.

Нельзя сказать, что я не знаю, что он плохо на меня влияет. Я абсолютно точно знаю. Если бы мы с Рейном никогда не встретились, я, более чем вероятно, остался бы таким же, как в начале года. Парнем, который отпускает пошлые шуточки и улыбается, а почему бы и нет?

А не этим подобием человека, склонного к саморазрушению.

Но также не знал бы, каково это - полностью отдаться человеку. Преодолеть то, что сделали мы - битву за доминирование и контроль - и найти покой в обществе друг друга. И иметь кого-то, кто просто выслушает и поймет меня, даже когда все шансы складывались против нас.

— В этом круговороте ты видишь себя счастливым? Как ты сказал, сейчас ты сам на себя не похож. Как ты думаешь, эти отношения с Рейном могут быть как-то связаны с этим?

— Я знаю, что это имеет самое непосредственное отношение, — иронично усмехаюсь я. — Мы отравляем друг друга, да. Особенно в начале, когда только и делали, что ругались и доводили друг друга до предела. И даже когда у нас все наладилось за те несколько коротких недель, что мы провели в шале и не пытались убить друг друга, я был поглощен им. Я отдал ему все, что мог отдать, а он нет. Не совсем, по крайней мере. Я знаю и понимаю, что могу и должен найти кого-то другого, кому отдать свое сердце. Но даже когда мы ненавидели друг друга и, между нами не все было равно, я не встречал человека, который уравновешивал бы меня лучше. Я понял это только тогда, когда он начал больше открываться мне. — Снова мой взгляд устремлен в окно. — Те стороны, которые он был готов мне показать.

Положив блокнот и ручку на стол рядом с собой, доктор Фултон ждет, пока я снова встречусь с ней взглядом, перед тем как задать вопрос, который я задаю себе с самого первого дня, как мы с Рейном встретились.

— Так что перевешивает, награда или риск?

С трудом сглотнув, выпустил длинный выдох.

— Хотел бы я знать. Пожалуй, это главная причина, почему я здесь.

Доктор Фултон кивает, оценивая меня так, как всегда, когда пытается прочитать больше, чем просто слова, которые я говорю.

— Возможно, есть еще один вопрос, который ты должен задать себе, Ривер, когда речь идет о сравнении риска и награды. Тот, о котором ты и сам можешь не знать. Тебе крайне важно решить, стоит ли риск потерять Рейна из-за слишком сильного давления, как мы уже выяснили шансы получить его. Но тебе также нужно определить, стоит ли награда в сражении за него, риска потери себя в процессе.

Потирая затылок, я качаю головой и горько улыбаюсь.

— Я спрашиваю себя об этом каждый божий день, док. Стоит ли чувствовать себя так дерьмово из-за парня? Превратиться в того, кем я не являюсь? Если бы вы спросили меня об этом до шале, то я бы ответил категорическим «нет». — Я закусываю губы и пожимаю плечами. — Но, с другой стороны, я не выбираю, в кого мне влюбляться. К несчастью для меня, это он. И любовь к нему довела меня до такого саморазрушения, с которым я никогда раньше не сталкивался.

— Ты когда-нибудь слышал поговорку «никто не полюбит тебя, пока ты не полюбишь себя»?

Закатывая глаза, я насмехаюсь.

— Все слышали и каждый трактует по-своему. И дело не в том, что я не люблю себя. Я просто больше не знаю, кто я. Пытаюсь найти себя, чтобы полюбить — вот в чем проблема.

— И поэтому ты стал пить, курить травку и прогуливать занятия? В попытке снова найти себя?

Черт.

К такому вопросу я не готов, и я понятия не имею, как на него ответить.

Я могу лгать ей, своим друзьям и семье. Боже, я могу врать себе сколько угодно, но это не изменит правды, которую ее слова вынесли на передний план моего сознания.

Я просто пытался справиться с переживаниями, вместо того чтобы встретиться с ними лицом к лицу. А потом выдавать это за попытку самопознания, когда все, что я делаю, это рою себе яму, чтобы закопаться в нее, в то время как реальность ситуации проста.

Таблетки и выпивку проглотить легче, чем понять, что человек, которого я люблю, никогда не полюбит меня в ответ.

И хотя док не говорит, я знаю, что она видит меня насквозь.

Но может ли она винить меня? Могу ли я, черт возьми, винить себя за то, что хочу чувствовать чуть меньше, даже если мой путь к этому был неправильным?