Она наступала, но ему удавалось ее сдерживать. Силовые линии оставались теперь на своих местах, меньше требовалось усилий, чтобы удержаться на месте, пока древний враг опять не окрепнет. Джим чувствовал, как тот скользит вокруг медленной зоны — черный змей размером больше всех солнц.

— Вся доступная нам энергия возникает оттого, что какой-то объект хочет стать чем-то иным, — сказал Миллер. — Вода за плотиной рвется к океану. Уголь жаждет стать дымом и пеплом. Воздух хочет выровнять давление. Вся эта структура похищает энергию другого пространства, как турбина, которая самую малость, но замедляет ветер. И те твари из другого пространства никогда не перестанут нас ненавидеть за это.

Джим стал отступать, извлекая себя из одного сознания за другим. С каждым шагом делаясь слабее и меньше. Становясь только самим собой.

— И поэтому, — продолжал Миллер, — они выражают свое недовольство, разыскивая способ нас уничтожить. Кстати, говоря «нас», я имею в виду других существ, возникших в нашей вселенной. Наших типа галактических братьев — фотомедуз, или как их там. Ну, плохие твари выбили пару систем. Мы закрыли врата, чтобы не дать им убивать нас и дальше, но из этого ничего не вышло. Мы пытались создать инструменты, чтобы остановить их.

— Но не смогли, — сказал Джим.

— Да, до сих пор. Понимаешь, теперь у нас есть миллиарды приматов-убийц, и мы можем поместить их туда, где прежде были ангелы света. При таком раскладе я сказал бы, что шанс у нас есть.

— Это был план Дуарте.

— Да.

— Я не для того прошёл через все это, чтобы в итоге стать им.

— Может, ты прошел через все это для того, чтобы понять, почему он так поступил. Чтобы это осмыслить, — сказал Миллер, снял шляпу и почесал за ухом, — делай то, что должен, иначе тебя убьют. В любом случае, свою человеческую сущность ты потеряешь.

По всему пространству колец суетились люди. Страх и облегчение, и сосредоточенность на ремонтных работах под вой аварийных сирен.

За пределами врат — множество систем. Миллиарды человек. Миллиарды точек, ожидающих единения в общем разуме, прекрасном и необъятном. Джим теперь видел, как прекрасно было бы объединенное человечество. Более того, отсюда он мог этого добиться. Мог закончить работу, начатую Дуарте, принести во вселенную нечто новое, сильное и величественное.

Это было бы великолепно.

Миллер кивнул, словно в знак согласия с чем-то. Вероятно, так и было.

— Изводить себя, набираясь храбрости поцеловать ту, на кого запал. Или исходить злобой оттого, что квартира сверху имеет лучший вид, чем твоя. И возиться с внуками, и напиваться пивом с придурками-сослуживцами после работы, потому что тоскливо возвращаться в пустой дом... Вся пустая грязная чушь, которая всю жизнь сопровождает тебя, если заперт только в своей голове. Вот что придется принести в жертву. Вот что ты теряешь в обмен на место среди звезд.

На мгновение Джим позволил себе заглянуть вперед на столетия и увидеть сияние, которое человечество могло распространить по вселенной, совершая открытия, создавая и развиваясь в едином хоре. Достижение пределов, недоступных для одинокого разума. Покрывало света, соперничающего с самими звездами. Его физическое тело в ярко освещенном зале на станции рыдало от благоговения.

Он вздохнул.

— Это того не стоит.

— Да, — согласился Миллер. — Я знаю. Но что же тут можно сделать?

— Они отключили врата, — сказал Джим, — но сохранили станцию. Медленную зону. Они оставили все это здесь, чтобы иметь возможность когда-нибудь снова вернуться. Врата Сол не открылись бы, не будь здесь станции для соединения. Они наложили повязку, не извлекая занозу.

Миллер глубокомысленно хмурился, но глаза у него блестели. Где-то там кричала и звала Джима Тереза. Ещё одна первоочередная задача.

— Амос, — произнес Джим.

Здоровяк-механик обернулся и посмотрел на него. В машинном отделении горело аварийное освещение, а кусок палубы просто отсутствовал. В одной руке Амос держал ремонтный комплект, в другой сварочную горелку. Ондатра, ещё пристегнутая в кресле, приветственно лаяла и виляла хвостом.

— Привет, кэп.

— Ущерб серьезный?

Амос пожал плечами.

— Бывало и хуже. А что случилось с тобой?

— Да много чего. Реально много. Ты должен кое-что для меня сделать.

— Конечно.

— Скажи Наоми, пусть эвакуирует пространство колец. Пусть уберет всех. И куда бы кто ни отправился, пусть будет готов там и остаться.

— И о каком сроке мы говорим?

— Остаться там, — повторил Джим, и Амос поднял брови.

— Понял. Сделаю.

На краю пространства колец двигался подступающий враг — вероятно, чуял, что сила Джима уже не та.

— И передай ей, чтобы поторопилась. Я не на сто процентов уверен, что могу долго это сдерживать.

Сжав губы, Амос окинул взглядом машинное отделение, вздохнул и начал упаковывать ремонтный комплект.

— Уверен, что не хочешь сам с ней поговорить?

— Я думаю, мы уже все сказали друг другу, — ответил Джим. — Ещё одно «прощай» не поможет.

— Могу понять. Что ж, я был счастлив летать с тобой.

— И я с тобой.

— Да, кэп, а как насчет остальных?

— Танака мертва, и Дуарте тоже.

— А Кроха?

— Не уходите, пока она не окажется на борту.

— Вот это я и хотел услышать.

Джим переключился на станцию, сложную и активную, как и его клетки. Все в ней для него теперь обретало смысл — и проходы, и стражи, и огромные механизмы, пробивавшие густой свет, открывая отверстия в спектре, генерируя тонкие силовые линии. Столько всего, что люди не видели и не понимали. Они просто вломились внутрь, использовали врата как короткий путь и надеялись, что все обойдется. Самодовольные идиоты.

Он поправил что мог, расчистил проходы. В этом был определенный риск. Тонкие линии завибрировали, и враг закружил, принюхиваясь к вратам. Джим открыл глаза.

Боль была ошеломляющей. Теперь, заново осознав свое тело, он не понимал, как мог ее игнорировать. Онемение конечностей сменилось жгучим огнем. Нити рвали и натягивали бока. Трудно было смотреть — глаза изменялись, и кожа лица дико зудела, но руки были связаны, и почесать невозможно.

Тереза плавала, свернувшись калачиком. Джим знал, что она зовет его — так же, как знал относительную плотность химических элементов или имена греческих богов. Знал, не помня, как этому научился.

— Тереза, — произнес он. Голос прозвучал уныло и равнодушно. Она не ответила. — Тереза!

Она вздрогнула. Лицо было в пятнах от слез. Глаза покрасневшие и несчастные. Она выглядела ужасно. Она выглядела прекрасной до боли. Выглядела очень по-человечески.

— Я расчистил для тебя проход к кораблю, — сказал Джим. — Тебе нужно бежать...