Глава тридцать первая. Танака

Майор Ахмади была специалистом по посттравматическому синдрому в психиатрической службе базы «Гевиттер». Невысокая, полная, с коротко стриженными седеющими волосами и очень темной кожей. Она производила приятное впечатление. «И напоминает учительницу, которую я ненавидела. И напоминает мою любимую жену», — твердил хор далеких голосов в голове у Танаки, причем последняя мыль сопровождалась легкой щекоткой сексуального возбуждения.

— В той части вашего досье, к которой у меня есть доступ, говорится, что в детстве вы осиротели.

— Да, — подтвердила Танака.

Она неловко поерзала в кресле. Темные стены и мягкие поверхности в кабинете Ахмади должны были внушать чувство безопасности, комфорта и близости. Он выглядел в точности так же, как любой другой кабинет мозгоправа, хотя обычно Танака заглядывала в них только на окончательной фазе допроса. После того как полностью она ломала волю человека с помощью агрессивной техники, нужно было установить с ним такие отношения, будто она близкий друг, которому можно излить душу.

Так и не дождавшись дальнейших объяснений, Ахмади сказала:

— И больше сорока лет службы на передовой в боевых частях. Хотя суть этих заданий в основном засекречена.

— Да, — повторила Танака.

— И недавно вам выстрелили в лицо, вы прошли здесь курс реконструктивной хирургии.

Танака тронула бинты, скрывающие пол-лица.

— Это тоже написано в досье? Или вы просто потрясающе наблюдательны?

Ахмади не заглотила наживку. Она улыбнулась и пощелкала по лежащему на коленях планшету, будто просто так совпало и она не делает заметки.

— Вашу жизнь постоянно сопровождают какие-либо травмирующие события.

— Спасибо за лесть, но лучше пропустим эту часть.

— Я вам не льщу, — сказала Ахмади. — Я просто держу зеркало и прошу вас в него заглянуть. Вы с детства живете в режиме «дерись или беги». Все, на что должен опираться ребенок, у вас отняли без предупреждения.

— Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о своих родителях.

— Можем начать с чего угодно. Всё связано.

— Похоже, вы уже поставили мне диагноз.

— До этого еще не дошло, но... — Она повела плечами. — Я знаю свое дело. Бо́льшая часть вашего досье засекречена, но то, что доступно, рассказывает впечатляющую историю. Никаких длительных отношений. Вы нигде не жили дольше года. Отказались от научной карьеры в пользу армии. Несколько раз отказывались от повышения, чтобы остаться на передовой. Вы уже долго бежите, не останавливаясь.

Танака почувствовала, как ладони сжимаются в кулаки.

— От чего бегу?

— Не знаю, — сказала Ахмади. — Но, похоже, вы впервые решили с кем-то об этом поговорить.

— Да.

— Почему вы здесь? — спросила Ахмади, делая новую заметку в планшете.

Похоже, она долго отрабатывала этот навык — писать, не отрывая взгляда от пациента. Это производило жутковатое впечатление.

Желание сменить позу в слишком мягком кресле наконец пересилило, и Танака встала. Ее ноги звенели, как будто по мышцам пустили слабый ток, и она прошлась по кабинету, делая вид, что рассматривает картины на дальней стене — компьютерный неоимпрессионистский пейзаж маслом с изображением лаконийской столицы ночью, с густыми мазками. Художник явно изучал Имоджин Батиа или кого-то из ее школы. Нарисовано было так, будто зритель смотрит из окна на проливной дождь. Танака задумалась, не сама ли Ахмади это нарисовала, а может, привезла картину из Лаконии, когда ее назначили на базу «Гевиттер». «Когда-то я рисовала», — произнес голос в голове Танаки.

Ахмади откашлялась, и Танака поняла, что доктор задала ей вопрос и не получила ответа.

— Вы сами это нарисовали? — спросила Танака.

— Почему вы здесь? — повторила Ахмади.

Танака снова повернулась к ней и пристально посмотрела прямо в лицо, ожидая, что доктор вздрогнет. Тристан однажды сказал, что, когда она раздражена, то буквально излучает «Не играй со мной». Большинство людей невольно делали шаг назад.

Ахмади улыбнулась и положила ладонь на планшет. У Танаки появилось смутное и неприятное чувство, что ее переиграли.

— Я была свидетелем... чего-то, — наконец сказала Танака. — И мне необходимо в этом разобраться, это часть моего задания.

— А вы не можете разобраться?

Танака снова повернулась к картине. Если бы тетя Акари позволила ей изучать историю искусства вместо того, чтобы записываться в армию, кем бы она сейчас была? И кто сейчас искал бы Первого консула? Что еще, сколько тысяч других вещей изменилось бы?

Перед глазами мелькнула женщина, очень похожая на Ахмади, моргающая сонными глазами на кровати с белыми простынями. Боже, как же мне нравилось просыпаться рядом с ней, подумал кто-то в голове Танаки.

— Кое-что случилось, — сказала Танака, удивившись, услышав собственный голос.

Ахмади кивнула. В ее взгляде не было сочувствия. Не было жалости. Она тоже выглядела усталой. Как будто всю жизнь у нее из-под ног выдергивали ковер, и она знает, насколько это больно. Она пригласительным жестом махнула на кресло.

— Расскажите об этом.

Танака села. А в голове спорили голоса: «Не говори ей, она злая». «Скажи ей, она всегда тебя любила».

— В пространстве колец произошел инцидент, — тихо начала Танака. — Я при этом присутствовала. Но вы не должны об этом знать.

— Полковник, из-за характера своей работы у меня высокий уровень доступа к секретной информации. Империя может доверить мне государственные тайны, которые способен раскрыть пациент на приеме. Я очень серьезно отношусь к этому аспекту своей работы.

— Иначе вас отправят в Загон. Отправили бы. Наверное, сейчас просто расстреляли бы.

Ахмади кивнула и отложила планшет. Проницательный следователь в Танаке понимал, что все это — спектакль, но каким-то образом это работало. Ахмади хотела ее выслушать. И поэтому Танаке захотелось рассказать.

— Речь идет о проникновении. Когнитивных эффектах. Как когда теряешь сознание, но не только. Находящие там люди... оказались связаны. Разум с разумом. Память с памятью. Я находилась в сознании других людей.

— Это не такая уж редкая галлюцинация...

— Я проверила. Всё оказалось правдой. Я нашла всех, кто в этом участвовал. Мы находились друг у друга в мозгу. По-настоящему. — Она дрожала. Сама того не осознавая, она дрожала. Ахмади замерла. — Вы мне верите?

— Да.

Танака медленно кивнула.

— Я не могу выносить посторонних у себя в голове.

— Потому что она ваша, — сказала Ахмади. — Это единственное место, принадлежащее вам.

— У меня есть... отдушины.

— Отдушины?

— У меня есть секреты. Они... только мои. Так я выделяю свое пространство в мире. Только благодаря этим секретам я еще существую. Я люблю Лаконию, потому что, если меня застукают, последствия будут серьезными.

— Хотите рассказать мне о своих секретах?

Танака покачала головой.

— После инцидента у меня бывают... видения.

— Видения? — эхом повторила Ахмади.

— Голоса, но не как при групповых галлюцинациях. Образы из чужих жизней, лица людей, с которыми я никогда не встречалась. Чувства. Глубокие, переполняющие чувства из-за событий, в которых я никогда не участвовала. И я опасаюсь, что где-то там, кого-то посещают подобные видения... обо мне.

Ахмади сделала глубокий вдох и медленно выдохнула. Ее лицо стало серьезным.

— Хочу спросить вас, могу ли я обращаться к вам по имени? — сказала Ахмади. — Можно?

Танака кивнула. По какой-то причине говорить ей было трудно. Что-то мешало в горле.

— Алиана, я хочу спросить, могу ли я взять вас за руку. Можно?

— Да, — ответила Танака едва слышным шепотом.

Доктор Ахмади наклонила вперед плотное, тучное тело. Ее пальцы оказались сильными, а кожа сухой. Танака поежилась.

— Алиана, мне кажется, вы описываете психологическое насилие.

— Никто до меня не дотрагивался.

— У вас очень четкие личные границы, и они очень важны для вас. Их нарушили без вашего согласия. Это так? Пожалуйста, скажите, если я не права. Я хочу разобраться.

— Они у меня в голове. Я не могу их изгнать. Они узна́ют то, чего знать не должны.

Ей казалось, что она говорит очень спокойно, учитывая обстоятельства. Ахмади кивнула.

— Хотите сказать, что все это... продолжается? Еще происходит, прямо сейчас?

Танака застыла. Ахмади выпустила ее руку и медленно отодвинулась, пока их не разделил стол. Глаза психиатра были широко открыты, а щеки пылали. Реакция жертвы. Какую бы подготовку не прошла Ахмади, ее точно учили распознавать опасность. В это мгновение Танака как раз задумалась, как может убить эту женщину. Способов было несколько. Ни один не угрожал ей лично, а два сулили катарсис.

На миг другие ее «я» притихли, словно испугались так же сильно, как и мозгоправ. И это любопытно, но она обдумает это после. А пока, в этом кабинете, Танака раскинула руки, расставив пальцы. Универсальный жест «я не вооружена». Ахмади все же не вышла из-за стола. Умница.

— Полагаю, теперь вы поняли, в чем дело, — сказала Танака, проговаривая слова так осторожно, словно они могли порезать губы.

— Понимаю, что вы пытаетесь побороть. Все это звучит... кошмарно.

— Да. Вы можете это исправить?

— Мне кажется, мы могли бы попробовать кое-что...

Танака отмахнулась от ее слов, и Ахмади замолчала.

— Я должна это остановить. Не могу больше терпеть. Понимаете?

— Да.

Ахмади облизала губы, и Танака смутно вспомнила кого-то похожего, только с более широким лицом и высоким лбом, в точности с такой же позе. Она отбросила эту мысль.

— Лечение возможно, — сказала Ахмади. — Есть препараты, помогающие от навязчивых мыслей. Если предположить, что механизм аналогичен, они способны помочь.

— Хорошо.

— Если возможно стационарное лечение, можем попробовать магнитную терапию. Она притупит ощущения.

— Но не прекратит все это.

— Я не знаю, что это такое. Но помогу вам узнать. Обещаю, Алиана. Вы не останетесь наедине с этим кошмаром.