— Садись. — Он тянет меня, пока я не падаю на его голые колени. Каждая мышца в теле напрягается, когда я ощущаю полуэрегированный член между ягодиц. Откидываюсь назад и устраиваюсь на груди Миллера, утыкаясь головой в изгиб его шеи.

— Продолжай, — приказывает он в трубку.

Я улыбаюсь про себя способности Миллера быть со мной таким нежным и заботливым, и таким наглым и резким с кем бы то ни было на другом конце провода. Он обвивает меня мускулистой рукой и крепко прижимает к себе.

— Это Ливи, — шипит Миллер. — Я мог бы говорить хоть с чертовой королевой, но если нужен Ливи, то королеве придется нахрен подождать.

На моем лице отражается смущение, смешанное с легким удовлетворением, и я поворачиваюсь к нему. Хочу спросить, с кем он говорит, но что-то останавливает меня. Из трубки доносится знакомый мягкий, очень дружелюбный голос.

Уильям.

— Рад, что мы прояснили это, — фыркает Миллер, невинно целуя меня в губы, прежде чем вновь прижать мою голову к изгибу шеи, и ерзает на кресле, притягивая еще ближе.

Он замолкает и лениво играет с прядью моих волос, покручивает, затем дергает ее, и я легким тычком по ребрам уведомляю о том, что мне неприятно. Слышу мягкие интонации Уильяма, но не могу разобрать слов, тем временем Миллер раскручивает локон, только чтобы закрутить его обратно.

— Ты что-нибудь узнал по этому поводу? — спрашивает Миллер.

Я понимаю, что они, скорее всего, обсуждают, но тем не менее, слушая его ровный, отстраненный голос, сидя у него на коленях, мое любопытство разжигается еще больше. Мне следовало держаться подальше от кабинета, но теперь я лихорадочно обдумываю, что мог обнаружить Уильям.

— Минуточку, — выдыхает Миллер, и боковым зрением я вижу, как его держащая телефон рука падает на подлокотник. Он отпускает мои волосы, вероятно, оставляя их в полном беспорядке, хватает меня за щеку и поворачивает к себе. Пристально глядя мне в глаза, он на ощупь нажимает кнопку на телефоне и кладет его на стол, не отрывая от меня взгляда. Даже чтобы проверить, куда он положил аппарат или выровнять его.

— Уильям, поздоровайся с Оливией.

Беспокойно ерзаю на коленях Миллера, и безмятежность, которую я ощущала, заключенная в его объятьях, начинает испаряться под натиском других чувств.

— Здравствуй, Оливия. — Голос Уильяма успокаивает. Однако я не хочу слышать ничего из того, что он собирается сказать. Он предупреждал меня держаться подальше от Миллера, едва узнал о наших отношениях.

— Привет, Уильям, — быстро поворачиваюсь к Миллеру, готовая встать с его колен, — оставлю вас спокойно работать.

Но никуда не ухожу, потому что Миллер медленно качает головой и крепче сжимает меня.

— Как ты? — На вопрос было легко ответить... полчаса назад.

— Отлично, — пищу, коря себя за испытываемую неловкость, но еще больше за притворство. — Собиралась приготовить завтрак.

Снова пытаюсь встать... но безуспешно.

— Оливия остается, — заявляет Миллер, — продолжай.

— С момента, на котором мы остановились? — потрясенно переспрашивает Уильям, доводя тем самым мое замешательство до смятения.

— Все верно, — выдыхает Миллер, нащупывает мой затылок и начинает его энергично разминать. Лишь зря тратит время.

На проводе тишина, затем раздается странный звук. Судя по всему, Уильям неловко ерзает в рабочем кресле, прежде чем заговорить.

— Я не уверен…

— Она остается, — перебивает Миллер, а я готовлюсь к возражениям Уильяма... но их не следует.

— Харт, я каждый день подвергаю сомнению твои моральные принципы, — усмехается Уильям. Выходит язвительно, — но всегда полагался на твое благоразумие, какими бы чертовски безрассудными не были некоторые твои подвиги. Всегда знал, что ты в здравом уме и твердой памяти.

Я хочу вмешаться и попросить Уильяма перейти к делу. Если Миллер выходит из себя, можно забыть про здравомыслие. Он становиться необузданным, опрометчивым... совершенно неконтролируемым безумцем. Но так ли это? Я медленно поворачиваюсь в его руках, чтобы взглянуть на своего мужчину. Пронзительный взгляд синих глаз тут же обжигает мою кожу. Даже с бесстрастным выражением лица у него ангельский вид. Голова идет кругом, когда я пытаюсь понять, может ли быть правдой то, что говорит Уильям. Не верится. Возможно, Уильяму не приходилось видеть Миллера в ярости, в какую он впадал после знакомства со мной.

— Я всегда отдаю себе отчет в том, что делаю и почему, — говорит Миллер медленно и лаконично. Он в курсе, о чем я думаю. — Я могу на мгновение выйти из себя, но только лишь на мгновение, — шепчет он так тихо, что вряд ли Уильям его слышит. И очень просто отвечает на другой вопрос, над которым я молча размышляла. — Мои действия всегда обоснованы и оправданы.

Уильям слышит эту часть. Догадываюсь, потому что он смеется.

— В какой вселенной, Харт?

— В моей, — он возвращает внимание обратно к телефону и сжимает меня еще крепче, — теперь и в твоей тоже, Андерсон.

Звучит загадочно. Я не понимаю его, но страх, карабкающийся вверх по позвоночнику, и наступившая жуткая тишина подсказывают, что следует поостеречься. Зачем я пришла сюда? Почему не направилась прямиком на кухню, чтобы перекусить. С утра я была голодна. Но не сейчас. Теперь голод сменяется тревогой.

— Твоя вселенная никогда не станет моей, — в тоне Уильяма слышится едва сдерживаемый гнев, — никогда.

Мне нужно уйти. Это может стать одним из тех случаев, когда их миры сталкиваются, а я не хочу оказаться где-нибудь поблизости, когда это произойдет. Атлантический океан между ними — отличная преграда для физического столкновения, но интонации Уильяма, его слова и содрогающееся тело Миллера подо мной ничего хорошего не предвещают.

— Я хочу уйти, — говорю и безуспешно пытаюсь оторвать руку Миллера от живота.

— Оставайся на месте, Оливия. — Попытки освободиться не увенчались успехом, а излишнее упрямство Миллера, из-за которого я должна у него под боком наблюдать неприятную сцену, приводят к открытому неповиновению с моей стороны.

— Дай. Мне. Уйти. — Челюсть пульсирует от боли. Я сверлю правильные черты его лица сердитым взглядом. И удивляюсь, когда меня незамедлительно отпускают. Поспешно встаю, не зная как лучше поступить: вылететь пулей или уйти спокойно. Поэтому начинаю отряхивать несуществующую одежду, обдумывая затруднительное положение.

— Прости, — произносит Миллер и нежно берет меня за руки, останавливая суетливые движения. — Я хочу, чтобы ты осталась, пожалуйста.

Наступает короткое неловкое молчание, затем искренний беззаботный смех Уильяма нарушает интимный момент, напоминая, что формально он все еще находится в комнате.

— Да, мы закончили, — подтверждает он. — Я тоже приношу извинения.

— Я не понимаю, почему ты хочешь, чтобы я осталась, — признаюсь я. Мне и так есть над чем поразмыслить.

— Уильям пытался разузнать кое-что, вот и все. Пожалуйста, останься и выслушай, что он скажет.

Рада, что Миллер хочет разделить со мной заботы, но в то же время мне страшно. Слегка кивнув, сажусь к нему на колени и позволяю устроить себя так, как удобно Миллеру, то есть боком, чтобы ноги свисали с подлокотника, а голова покоилась у него на груди.

— Хорошо. Значит София?

У меня кровь стынет в жилах от одного только упоминания этого имени.

— Она уверяет, что и словом не перемолвилась с Чарли.

Чарли? Кто он такой?

— Я верю ей, — говорит Миллер. Ответ звучит неохотно, и он удивляет еще больше, когда с ним соглашается Уильям. — Ты заметил какие-нибудь признаки того, что она могла следить за Оливией?

— Не могу сказать наверняка, но все мы знаем, что эта женщина испытывает к тебе, Харт.

Я уж точно в курсе чувств Софии к Миллеру, по большей части потому, что та оказала любезность, рассказав сама. Она бывшая клиентка, которая влюбилась в него. Или, вернее, стала им одержима. Миллер испугался, думая, что она меня похитила. Неужели она любит его настолько сильно? До такой степени, чтобы избавиться от меня?

— Не почувствовал ли я чего-нибудь странного в Софии Рейнхофф? — усмехается Уильям. — В ее присутствии я ощущаю лишь холод. Ты действовал неосмотрительно. Глупо было приводить Ливи в «Айс». А отвести к себе домой и того глупей. Держу пари, она в восторге от знания, что может припереть тебя к стенке, Харт.

Я съеживаюсь под взглядом Миллера. Догадываюсь, что последует дальше.

— Мы с Оливией оба напортачили в наших отношениях. Я приводил Ливи в «Айс» только когда он был закрыт.

— А когда она заявилась без твоего ведома, ее выпроводили? Ты держался от нее подальше, ограничивал общение? — В серьезном голосе Уильяма проскальзывает веселье. Мне хочется скрыться. — Ну так что? — настаивает он, чертовски хорошо зная ответ.

— Нет, — выплевывает Миллер сквозь стиснутые зубы, — я понимаю, насколько это было глупо с моей стороны.

— Итак, что мы имеем? Клуб, под завязку набитый людьми, которые стали свидетелями различных происшествий с участием надменного Миллера, печально известного своей нелюдимостью и вышедшего из себя в компании молодой красивой женщины. Понимаешь, к чему я веду?

Я закатываю глаза на опрометчивое желание Уильяма оскорбить Миллера и в то же время ощущаю, как на плечи опускается чувство вины. Мое пренебрежительное отношение к последствиям своих поступков ухудшило положение дел, загнав моего мужчину в угол.

— Это уже обсуждалось, Андерсон, — выдыхает Миллер, отыскивает мой локон и накручивает его. Наступает тишина. Такая неприятная, что желание убежать из кабинета и оставить мужчин делиться предположениями касательно нашей безвыходной ситуации, только усиливается.

Проходит довольно много времени, прежде чем Уильям вновь открывает рот, и мне не нравиться то, что он произносит.

— Ты должен был предвидеть последствия своего ухода, Харт. Это решение зависит не от тебя.