Отец Томмазо смеётся от удовольствия.

— О, для потери калорий достаточно немного лыж и хорошего воздуха, — успокаивает он меня.

— Ты катаешься на лыжах? — спрашивает Клаудия.

— Я… катаюсь... — заикаюсь я без всякой уверенности.

— Алессандра брала уроки в детстве, но я не знаю, сколько она практиковалась в последние годы, — уточняет мама.

— Ах, но это же как кататься на велосипеде! — восклицает синьор Радиче. — К тому же очень весело!

— Я совсем недавно каталась на лыжах, — вмешиваюсь я, пытаясь задать тон. Я не упоминаю, что это было всего один раз, несколько лет назад, и что мы с друзьями провели большую часть времени, загорая. Это занятие, в котором я преуспела, как мало кто другой.

Я взяла с собой лыжный костюм только потому, что надевала его два раза в жизни, и поездка сюда казалась идеальной возможностью округлить до трёх, так как прогноз погоды обещал холод. Но я представляла себя на пешей прогулке, а не на склоне. Говоря о детских воспоминаниях — я смутно помню эпические падения и ледяной снег, проникающий за шиворот и кто знает куда ещё. Вместо того чтобы назвать это весельем, я бы определила как травмирующий опыт.

— Томми, ты просто обязан завтра взять Алессандру на лыжную прогулку! — воодушевлённо предлагает Клаудия.

— Но… но… — Я вдруг совершенно потеряла дар речи. Возможно, избыток лазаньи затуманил мой мозг.

— Ты хочешь покататься? — прямо спрашивает меня парень.

Я как раз собиралась произнести «ни за какие коврижки», когда мой отец, который обычно на моей стороне, тоже решает вмешаться.

— Конечно, она хочет!

Наступает момент замешательства, все переговариваются друг с другом и вместе смеются. Я в недоумении оглядываю сидящих за столом.

— Откажись, — шиплю я мистеру Совершенство напротив.

— Сама откажись, — отвечает он.

— Нет, это должен сделать ты, — настаиваю я. Мне кажется очевидным — я не могу выставить себя дурой.

— Нет, ты. — Если кто-то посмотрел бы на нас прямо сейчас, то с трудом принял бы за двух зрелых людей.

С Томмазо так было всегда. Сколько себя помню, в его присутствии я говорила или делала то, что считала несвойственным моему обычному образу жизни. Вот почему я так долго избегала его — я не уверена, что смогу контролировать эту Алессандру. Если честно, я даже не знаю, чем бы хотела заниматься эта Алессандра. Покататься на лыжах? Кто знает…

— Хорошо, — наконец сдаюсь я. — Завтра мы отправляемся кататься на лыжах. — Я произношу фразу так, словно это угроза.

— Хорошо.

— Да, хорошо, — повторяю я. А потом угощаюсь ещё одной порцией лазаньи.

Предположим, я завтра умру. По крайней мере, я хочу сделать это на сытый желудок.

От коматозного сна меня пробуждает звук, с которым кто-то настойчиво стучится в мою дверь. Вчера рождественский обед и ужин практически слились в единое целое, в результате чего мы ели и пили столько часов, что в конце дня я буквально рухнула в эту божественную кровать и позволила укутать себя тёплыми одеялами. Конечно, если бы я воздержалась от поглощения всей той пищи, возможно, мне удалось бы избежать некоторых тревожных снов, о которых я до сих пор почему-то помню. Во многих из них появлялся Томмазо и соглашался со мной по любому поводу. Во сне — невероятно, но факт — я нашла его сексуальным, в то время как он вёл себя, как обычно, в стиле мистера Совершенство. В ужасе от такой мысли я окончательно проснулась и резко села.

Стук не прекращался, вынуждая меня откинуть одеяло и встать. Я буквально тащилась к двери, ощущая холод, хотя и захватила с собой фланелевую пижаму в шотландскую клетку.

— Да? — пробормотала я сонным голосом, открыв дверь.

По ту сторону двери меня ждал Томмазо, в прекрасной форме и готовый к катанию. Одетый в чёрное с головы до ног (что, как я предполагаю, является его личным проявлением нелюбви к цвету). Я не ожидала ничего другого от такого, как он, заметьте.

— В полдень снег тает, — напоминает он. — Подразумевалось, что мы поедем кататься рано. Конечно, теперь будет не так рано, — добавляет он со вздохом.

— Ты не сказал во сколько, — напоминаю я. — Если бы предупредил, я была бы уже готова.

Возможно. А может, и нет.

— Я принял это как должное, — упрямо повторяет он.

— И ты поступил неправильно. Урок номер один на сегодня: не принимай ничего как должное, — с радостью сообщаю ему.

— Никогда не принимать ничего как должное, когда это касается тебя, — добавляет он.

— Это было само собой разумеющимся, — обращаюсь к нему его же словами. Я даже умудряюсь улыбнуться.

Томмазо закатывает глаза.

— Неважно. Сколько минут тебе нужно на подготовку? Пять?

Он серьёзно?

— Пять? — повторяю я со смехом. — Да ты ненормальный... допустим, я смогу сделать это за сорок пять минут.

На мгновение я испугалась, что у него случится инсульт. А потом он решит задушить меня на пороге моей/своей комнаты.

— Ради всего святого, что ты собираешься делать сорок пять минут, кроме как влезть в одежду, и выйти? Нет, нет, вопрос неправильный... не отвечай, пожалуйста, — почти умоляет он. — Не думаю, что хочу знать.

— Жаль, могло бы быть весело. — Да, на данный момент я почти наслаждаюсь происходящим.

— У тебя двадцать пять минут! — в итоге восклицает он. — Ни минутой больше. — И, сказав это, Томмазо поворачивается и уходит.

На мгновение я приклеиваюсь взглядом к его заду, который идеально обтянут узкими лыжными брюками, потом смотрю на красивые плечи.

— А если я переборщу, что ты сделаешь? Ты меня строго накажешь? — насмехаюсь я над ним.

Томмазо останавливается, когда подходит к лестнице, оборачивается и бросает на меня удивлённый, но заинтригованный взгляд.

— Кто знает... может быть. — А потом он исчезает из моего поля зрения.

Вдруг мне стало не холодно, а очень жарко. Наверняка это всё фланель...

 

Само собой разумеется, Томмазо был прав. Мне следовало серьёзно подумать и быстрее шевелить задницей, потому как снаружи царит хаос. Нам приходится отстоять в очереди в прокат лыжного оборудования, затем в очереди в билетную кассу, а затем нам предстоит столкнуться с очередью на канатную дорогу из Понте, в направлении Пассо-дель-Тонале.

— Послушай, как сама видишь, здесь полная катастрофа. Нам потребуется много времени, чтобы подняться на склон, а когда доберёмся, трассы будут забиты лыжниками, — нудит он.

— Да, ну мы не единственные, кто съел слишком много и должен отработать рождественскую еду.

— Говори за себя, — бормочет Томмазо. — Я не переедал.

Конечно, он никогда не перебарщивает.

— А я да, живёшь только один раз. — Я горжусь собой за то, что отнеслась ко вчерашнему обеду без малейшего чувства вины, ведь именно таким и должно быть Рождество — есть без забот. Вместо этого, мы живём в нелепом обществе, которое, с одной стороны, почти навязчиво воспевает культуру питания, а с другой стороны, ожидает, что мы всегда должны быть в идеальной форме. Не нужно быть гением, чтобы понять, — эти две вещи несовместимы. Если вы едите, то толстеете. В определённое время года это совершенно нормально.

— Мы опять отвлекаемся. Ты специалист по запутыванию пути, — почти обвиняет он.

— Только тому, кто не умеет водить. — Откровенно говоря, обычно я не так остроумна с мужчинами (читайте — совсем), но Томмазо Радиче удаётся пробудить мой дремлющий сарказм.

— На твоём месте я бы оставил тему вождения, — безжалостно напоминает мне.

— Но почему же, поскольку вчера я намучилась, сегодня могу позволить себе роскошь пошутить на эту тему.

— Ты абсолютно ненормальная, — бормочет он. — Окажи мне любезность, давай вернёмся к важным вещам. Как мы говорили, очевидно, что попасть на вершину будет непросто, поэтому я подумал, может изменим наш план и покатаемся прямо на склонах Понте.

Томмазо указывает мне на кресельный подъёмник недалеко от нас, с явно очень скромной очередью.

— В чём подвох? — спрашиваю я.

— А?

— Почему все здесь, а не там? — спрашиваю прямо. По моему личному опыту всё обычно очень просто: люди стараются по возможности избегать подставы.

— Потому что трассы в Понте предназначены для опытных лыжников. Какой у тебя уровень? — спрашивает он.

Если Томмазо спрашивает таким тоном, очевидно, что он получит от меня только один ответ.

— Отличный. — Я произношу это почти убеждённо.

— Алессандра, сейчас не время быть суперженщиной. Ты умеешь хорошо кататься на лыжах или нет? — допытывается он, глядя на меня очень пристальным взглядом.

Он такой милый. Жаль, что большую часть времени невыносим.

— Я умею кататься на лыжах.

Томмазо на мгновение задумывается.

— Так мы можем подняться на кресельном подъёмнике?

Что ему нужно, подпись кровью?

— Конечно.

Возможно, прошло несколько лет с тех пор, как я в последний раз каталась на лыжах, но, насколько помню, я была более чем способна спуститься со склона. Возможно, не идеально по стилю, но какое это имеет значение? Важен результат, не так ли?

Мы проходим короткое расстояние до кресельного подъёмника с лыжами на плечах. На финальных метрах начинается проклятый подъём, где я несколько раз поскальзываюсь, так что Томмазо вынужден вмешаться. Он протягивает мне палку, чтобы я ухватилась за неё и позволила тащить себя вверх.

У нас хорошо получается, правда, я запыхалась, а ещё даже не начала кататься. Прогулка в горнолыжных ботинках — это опыт без которого вполне могла бы обойтись.

Томмазо надевает шлем, а затем приступает к закреплению лыж. Мне удаётся справиться с первой частью, но с лыжами возникает небольшая проблема. Левый ботинок не хочет зацепляться за крепление.

— Ммм, что я делаю не так? — спрашиваю, раздражаясь из-за своей нерасторопности. От себя у меня были другие ожидания.

Ещё одно обращение зелёных глаз к небу.

— У тебя, наверное, слишком много снега на ботинке. Подними ногу ко мне, — просит он. — Вношу поправку: у тебя даже есть лёд... но как ты умудрилась?