— Я приготовила для тебя комнату Томмазо, так как мы не ожидали, что он приедет... — объясняет мне синьора Радиче, поднимаясь по лестнице. Меня ведут в светлую комнату с двуспальной кроватью из цельного дерева. Возможно, это лишь моё воображение, но кажется, я распознаю в воздухе мужской аромат; это что-то очень характерное и соблазнительное, приятное, но не дерзкое, интенсивное, но не удушающее.

— А как же он? — смущённо спрашиваю я, с возрастающей неловкостью указывая на мужчину, который остался стоять в дверях комнаты, наблюдая, как я занимаю его пространство.

— Меня отправили в так называемую маленькую комнату, — отвечает он.

— О, не слушай его, — отмахивается синьора Радиче. — Совершенно обычная комната, просто в ней односпальная кровать вместо двуспальной.

— И и… — Я не знаю как сказать, чтобы не показаться бестактной. — А как же Лаура? — наконец спрашиваю я.

Моя мать бросает на меня неодобрительный взгляд. Что я сказала? Я чего-то не знаю?

Синьора Родиче вздыхает, ожидая, что скажет сын.

— Мы с Лаурой расстались, — в итоге вынужден признаться Томмазо.

И премия самого неделикатного гостя в это Рождество достаётся... барабанная дробь... мне самой!

— Ну, теперь, когда он здесь, мне не имеет смысла занимать комнату Томмазо. Мне замечательно подойдёт комната с односпальной кроватью! — Я пытаюсь их образумить. Неявное послание заключается в том, чтобы не заставить их сына ненавидеть меня больше, чем он уже ненавидит.

С решительным настроем я собираюсь выйти, демонстрируя своё твёрдое намерение вернуть хозяину его кровать — должна заметить великолепную кровать, и кто знает, что он в ней вытворял... — но вход преграждает сам Томмазо. Скрестив руки, он стоит, прислонившись к дверному косяку. Томмазо был таким же высоким, когда я видела его в последний раз? Или, может, он нарастил какие-то мускулы… Короче, он точно, что-то сделал, потому как внезапно его фигура кажется мне довольно внушительной.

Парень смотрит на меня загадочно, словно тоже изучает меня и качает головой:

— Нет, можешь спать здесь, — произносит он таким тоном, который на мгновение кажется мне соблазнительным.

Боже, я потеряла рассудок ещё до того, как начала напиваться.

— Серьёзно, я сплю везде. Не то чтобы у меня были проблемы.., — вякаю, заливаясь румянцем.

Томмазо поднимает тёмную бровь. Даже юношей он носил довольно длинные волосы, но его нынешняя стрижка выглядит очень эффектно. Красиво градуированные волосы касаются плеч. Я почти соблазнилась узнать имя его парикмахера; моим прямым волосам не помешало бы чудо.

— Везде? — повторяет он, краснея. В его взгляде появляется что-то чувственное.

— О, не суетись, дорогая, — вклинивается синьора Радиче. — В этом доме гость всегда имеет право на лучший матрас. Без возражений. — И на этом, можно сказать, что тема закрыта. — Мы ненадолго оставим вас в покое. Вам нужно распаковать багаж и как следует поздороваться, — говорит хозяйка. — Я собираюсь проверить наших мужей, — смеётся она, обращаясь к моей матери. — Следовало отказаться от идеи жарить на гриле в Рождество.

— Эти двое никогда не отказываются от сумасшедших идей. Ты права, лучше проверить. Не хватало, чтобы они сожгли филе, пока рассказывают друг другу свои байки.

Оставшись наконец одни, первым делом набрасываюсь на мать.

— Ты знала?

— Что приедет Томмазо?

— А что ещё? — бормочу я.

— Говори тише, — одёргивает она. — Да, я узнала об этом прошлым вечером, когда мы приехали.

— И ты мне ничего не сказала?

— Я не думала, что это важно, — нетерпеливо отвечает она. — Почему это должно иметь какое-либо значение? — Похоже на классический вопрос с подвохом. Начинаю подозревать, что мама поняла больше, чем она хочет показать мне.

— Что за вопрос, — бормочу, запинаясь. Если бы она сказала, что Томмазо будет здесь, я бы провела Рождество в одиночестве на диване за просмотром депрессивных фильмов и питаясь замороженной едой, как худшая Бриджит Джонс. — Выходит, ты знаешь, что он мне не особенно нравится! — решаю противостоять ей.

А я-то думала, что она туповата. Теперь понимаю, что она только притворялась.

— По, безусловно, нелогичным и ребяческим причинам. Вы давно не виделись. Не думаешь, что пришло время дать ему шанс?

Такое впечатление, что часть этой речи вообще не имеет смысла.

— Шанс какого рода?

— Ну, для начала, дружеский. Радиче — наши самые близкие друзья. Как думаешь, ты сможешь вести себя вежливо два дня подряд?

Чувствую себя оскорблённой, и намерена дать ей почувствовать всю степень.

— Конечно, да! За кого ты меня принимаешь?

— Не знаю, за человека, который пропускает рождественский обед и ужин со своей семьёй просто из вредности, — безжалостно напоминает она.

Когда мама так говорит, я почти начинаю думать, что она права.

— Возможно, я немного всё усложняю, — признаю я. А также потому что синьора Радиче, как известно, отлично готовит, и весь этот окружающий холод, снежные горы и мои автомобильные злоключения заставили меня проголодаться.

— Без шуток, — дразнит меня мама. — Итак, обещаешь впредь быть более дружелюбной с Томмазо? Бедняга… похоже, разрыв с Лаурой прошёл плохо.

На самом деле кумушка во мне хотела бы узнать больше об этой истории.

— Кто кого бросил? — спрашиваю с любопытством, понизив голос.

— Он бросил её. Но видимо, это произошло не совсем преднамеренно. Завязалась ссора, которая переросла в... — шепчет моя мама.

Как же скучно. А я надеялась на что-то более захватывающее. Например, на измену, тайных любовников или что-то в этом роде.

— Они помирятся после Рождества, — успокаиваю я. — Люди ругаются.

— Клаудия утверждает, что нет. Это окончательный разрыв.

— Синьора Радиче — всего лишь его мать. При всём уважении, матери через некоторое время перестают быть надёжным источником информации. Тем более, если речь о ребёнке мужского пола.

— Ты хочешь сказать, что хранишь от меня, кто знает какие секреты?

— Мам, я бы хотела, — отвечаю, рассмеявшись. Печальная правда заключается в том, что мне нечего скрывать. В последнее время я встречалась с несколькими мужчинами, но ни один из них не произвёл на меня впечатления. Как и я на них, если честно. Незаинтересованность была взаимной и полной.

По правде говоря, я почти впадаю в депрессию. Когда же я наконец почувствую эмоцию, достойную этого чувства? Когда на сцене появится кто-то, кто заставит меня дерзнуть?

И под дерзостью я не имею в виду то, что произошло недавно на заснеженной дороге… хотя, как теперь понимаю, тот прилив адреналина и чувство вызова, по крайней мере, заставили меня почувствовать себя очень живой.

— Я собираюсь помочь Клаудии, — говорит на прощание мама. — Ты можешь закончить раскладывать свои вещи, а затем спускайся немного поболтать с нами.

— Будет сделано, — обещаю я.

Когда наконец остаюсь одна, я не могу удержаться и прыгаю на огромную кровать, чтобы проверить хвалёный матрас дома Радиче. На самом деле тест не разочаровывает: матрас представляет собой правильное сочетание необходимой жёсткости и приятного релакса. Надеюсь, сегодня я буду спать как убитая, и мне не приснятся кошмары. Искренне надеюсь, что мне не приснится и законный владелец...

  Синьора Радиче стала моим новым любимым человеком в мире в тот момент, когда после разнообразных закусок, полных всевозможных вкусностей (включая мои любимые канапе с копчёным лососем), она принесла на стол лазанью. На мгновение я замерла в религиозном молчании, глядя на дымящийся противень.

— Ты в порядке? — спросил Томмазо, сидя напротив меня.

— Это улёт мозга, — ответила ему не смущаясь.

— Это просто лазанья, — поддразнил он.

— Наконец-то.

— Ты очень странная, — задумчиво сказал он. К счастью, наши родители были слишком заняты подкалыванием, над не знаю каким общим знакомым, чтобы слушать наш разговор.

— Почему? — спросила я, не отрывая взгляда от лазаньи. — Только потому, что говорю прямо?

— Сейчас это так называется? — улыбнулся он. — Я думал, что более подходящее слово — «не в себе».

Я оторвала взгляд от стола, чтобы увидеть его глаза. Они зелёные, чёрт возьми. Мне всегда нравились мужчины с зелёными глазами.

— Мама наставляла меня быть с тобой милой. Так что, если не возражаешь, я буду благодарна, если и ты будешь мил со мной. Так мы сможем выполнить то, что обещали.

Кажется, Томмазо на мгновение задумывается.

— Неа, не будь со мной милой. Будь спонтанной, — соблазняет он.

— Я не уверена, что ты сможешь справиться с моей спонтанностью, — пытаюсь напугать в ответ.

— О, без проблем.

— Уверяю тебя, не сможешь. Потому что, если бы могла вести себя так, как обычно, я бы уже беззастенчиво спросила тебя, почему ты снова один.

Понятно, такого поворота парень не ожидал, и незаметно отодвинул свой стул.

— Ты позволил ей уйти? — продолжаю давить на него. В конце концов, сам напросился.

— Ладно, вношу поправку: я не имел в виду именно такую спонтанность. — шипяще произносит он.

На моём лице, как я подозреваю, заметно замешательство.

— Какую же?

Но Томмазо не успевает мне ответить, нас прерывает его мать, чтобы подать очень щедрую порцию лазаньи. Кто я такая, чтобы отказываться от этого добра?

— Вы должны простить её, — извиняется моя мама, после того как я приступаю к дегустации лазаньи, возможно, не очень изящно, но зато искренне. — Алессандра большая любительница лазаньи.

— Божественная. Синьора Радиче, вкус восхитительный, — делаю я комплимент, почти готовая расплакаться от эмоций.

— Хватит с этой синьора Радиче. Пожалуйста, зови меня Клаудией, — настаивает она.

— Клаудия, эта лазанья наивкуснейшая. Я возьму добавку, даже если мне придётся возвращаться в Милан пешком, бегом с горы, только чтобы избавиться от всех этих калорий.

Этого может быть даже недостаточно, если подумать. Мне придётся пройтись пешком до Сантьяго-де-Компостела или чего-то подобного, когда вернусь после праздников.