Глава 20 Кровавая церемония

Сегодня идеальный день. Когда я смотрю в большие голубые глаза Пайка и клянусь быть с ним до конца своей жизни, понимаю, что поступаю правильно. Поднимая взгляд, я вижу перед собой водоворот цветов — радугу обещаний.

Конечно, мои родители портят этот день своим появлением, но все нормально, потому что я знаю, что, даже если они не одобряют наш союз, не смогут нас остановить, лежа на глубине двух метров под землей. Они хорошо выглядят для мертвых людей. Мой разум снова плывет, и в нем пульсируют яркие цвета, словно огни в ночном клубе, но мы далеко от неоновых огней шумного города.

С моих губ срывается смешок, и Пайк переводит свой взгляд на меня. В этих больших голубых глазах, которые предлагают мне спокойствие и утешение, сейчас читается разрешение быть свободной. Он мой муж. Мой. Кольцо на моем пальце сделано из какого-то черного металла. Пайк сказал мне, как он называется, но единственное, о чем я могу думать сейчас, это как искупать свое кольцо в крови. Принести своеобразную жертву.

— Молли, Пайк.

Низкий шепот его отца пугает меня, и я обнаруживаю, что крепко сжимаю Джиджи в кулаке своей правой руки. От вида морщинистой кожи на шее дяди Грега пальцы начинают сводить зуд и покалывать. Они хотят лишить его тело жидкости цвета «Мерло».

— Это святотатство.

От возмущения у него на лбу вздувается толстая вена, и мне интересно, много ли в ней крови. Брызнет ли она струей или будет просто стекать по его лицу?

— Отец, это наш день. Не хотел бы ты хоть раз в своей забытой богом жизни порадоваться за нас?

Голос Пайка холодный и резкий. Положив руку мне на бедро, он держится за меня, словно за самую стабильную в мире вещь, но это не так, потому что я улетаю.

Подняв руку, я провожу гладким серебряным лезвием по столу, за которым мы все сидим. Лицо дяди Грега выражает чистый ужас, когда он видит Джиджи. Все всегда ее боятся, и я не знаю почему.

Молча поднявшись, я обхожу вокруг стола и направляюсь к мужчине, у которого вот-вот лопнет вена. Возможно, мне стоит ему помочь.

— Что ты делаешь, девочка? — хрипит он, когда я хватаю его за горло.

Он стар и тщедушен, но все еще силен. Пытается оттолкнуть меня, но друг Пайка, Джеймсон, удерживает старика.

“Look and see, a gift for me. My Pike gave me a shiny ring, and for you, he’s brought nothing.

— Открой глаза и посмотри на мой подарок, раз-два-три. Мой Пайк вручил колечко мне, а вам он треснет по губе, — говорю я с надутым видом.

Позволяю острому металлу оцарапать его морщинистую шею. Добравшись до вены, которая сейчас сильно пульсирует, я вдавливаю Джиджи прямо в висок. Тетя Ронда кричит рядом со мной.

— Заткнись, сука! — шиплю, пристально посмотрев на нее.

Ее рот широко раскрывается от удивления. Я всегда ее ненавидела. Она смотрела свысока на всех, у кого не было солидного банковского счета. Она сплетничала с моей матерью обо всех женщинах в городе, обсуждая плохие вещи, которые те совершали, только она была намного хуже, чем любая из тех матерей.

Я снова перевожу взгляд на дядю Грега, который пытается вырваться из железной хватки Джеймсона. Глаза Пайка сверкают, когда он смотрит на меня с грязной ухмылкой на красивом лице. Сегодня, войдя в заброшенную часовню, я не могла оторвать от него глаз. Его вишнево-красная рубашка, черные брюки с подтяжками, зачесанные назад волосы — мне потребовалось вся моя выдержка, чтобы не наброситься на него и не показать нашим родным, насколько хорошо мы выглядим, когда трахаемся.

— Молли, — хрипит дядя Грег. Кровь медленно стекает по его лицу, когда он смотрит в мои глаза, словно пытается найти в них мою душу. — Пожалуйста, девочка, — хнычет он, когда Джиджи режет его глубже. Кожа у него тонкая, как папиросная бумага, и это выглядит невероятно красиво.

— Красивый узор, кровавый порез. Покончив с тобой, воткну саморез, — тихо хихикаю я, глядя на Джеймсона, который кажется заинтригованным мной. — Мне нравятся игры с ножами, порежу тебя своими руками. Когда ты увидишь Джиджи, то беги, беги, беги.

— Милая Молли, — зовет меня Пайк.

Я не убираю Джиджи со вспотевшего лба его отца. Кровь сейчас стекает по моей руке, и я знаю, что скоро буду ею пропитана. Тетя Ронда все еще вопящая, словно банши, теперь привязана к стулу.

— Может быть, ты хочешь чего-нибудь выпить?

Смотрю, как Пайк наливает в два бокала шампанское, а в третий — прозрачную жидкость, которая кажется безобидной, но я знаю, что это такое.

С ухмылкой он протягивает его мне, а затем встает позади меня. Его тело прижимается ко мне, когда он, обхватив лицо отца рукой, заставляет того приоткрыть рот. Медленно я выливаю прозрачную жидкость на его язык, который начинает шипеть и пузыриться.

“Big bubbles, little bubbles, it’s all going to burn.” I glance at Aunt Rhonda and smile. “Soon it will be your turn,” I tell her happily.

— Бурли и кипи, тебе все не уйти. — Улыбаясь, я смотрю на тетю Ронду. — Скоро наступит твоя очередь, — радостно говорю я.

Пайк берет меня за руку, и мы вместе, как муж и жена, наблюдаем, как из груди его отца доносятся булькающие звуки от кислоты, разъедающей его рот и горло. Подняв бокал, я выливаю последние капли в его зияющую глотку, наблюдая за тем, как его тело подергивается.

Поставив пустой бокал на стол, я отступаю и наблюдаю за тем, как старик делает свои последние судорожные вдохи, и уже через несколько секунд он мертв. Мертв для мира. Глаза моих родителей, сидящих напротив и наблюдающих за этой душераздирающей картиной, широко раскрыты от шока и ужаса. Но они не должны удивляться — это они создали монстра, они сделали меня тем, кто я есть, и Пайк любит меня. Это все, что имеет значение.

Долгое время я считала, что недостойна любви. Той вечной любви, которую находят люди в фильмах и книгах. И все время, что была с Пайком, я думала, что это будет мимолетным. У меня и у него. Но это не так. Я смотрю на кольцо на своем пальце и улыбаюсь.

Повернувшись к тете Ронде, которая в ужасе уставилась на нас, я беру пустой бокал и машу им перед ее лицом. Она так быстро мотает головой, что у меня начинает кружиться голова.

— Молли, Пайк, — просит она.

Она, нахрен, умоляет. Ее лицо исказилось от страха и душевной боли, потому что она знает, что будет дальше. И я не могу удержаться от улыбки.

— Джеймсон, — зовет своего друга Пайк. — Не мог бы ты наполнить этот бокал? Думаю, моей маме хотелось бы чего-нибудь выпить. Сегодня она празднует вместе с нами.

Я подхожу ближе к дрожащей женщине. Ее тело хрупкое и такое уязвимое. Подняв Джиджи, я прижимаю ее серебристое острие к шее женщины, вдавливая его в плоть, пока не вижу ручеек рубиново-красной крови, который бежит вниз, словно струйка высыхающего водопада. Маленькие капли падают на ее платье, пачкая его.

— Пожалуйста, Молли, тебе не нужно этого делать, — говорит она мне снова, отчего я хихикаю. Ее хриплый голос наполнен страхом перед женщиной, которая знает, что ей скоро придет конец. Она составит компанию моей матери и отцу в загробной жизни, и все вместе они будут гореть в аду.

Джеймсон возвращается с бокалом, наполненным прозрачной смертоносной жидкостью, и передает его Пайку, который становится рядом со мной и своей матерью. Я наблюдаю, как он медленно, тонкой струйкой выливает кислоту ей на голову и ее волосы шипят, собираясь в крошечные локоны, когда промокают насквозь.

Ее вопли звучат как музыка для моих ушей. Я улыбаюсь. Цвета снова перемешиваются, когда я смотрю, как женщина, которая превратила жизнь Пайка в ад, кричит от боли.

— До свидания, мама, — говорит ей Пайк.

— Плохие мамочки и папочки заслуживают смерти, а счастливые Молли и Пайк наслаждаются их криками.

Взгляд ее глаз устремлен на меня, когда Пайк роняет последние капли кислоты ей на колени. Изо рта у нее идет пена, но я знаю, что она меня слышит. Взяв свой бокал, наполненный золотистой пузырящейся жидкостью, я медленно делаю глоток, смакуя шампанское вместе с мужем.

— Итак, малышка, — улыбается Пайк, обнимая меня. — Пришло время нам жить своей жизнью. Как муж и жена.

Наклонившись, он целует меня.

— Я люблю тебя папочка.

— Я тоже люблю тебя, милая Моллс.