Глава 22

«Даниэлла» прекрасна.

Это огромная яхта класса люкс, у которой есть всё, что только можно ассоциировать со словом «яхта». На ней есть комнаты, мебель и палуба. Люстры, хрусталь, постельное бельё, шёлковые занавески. Это практически плавучий особняк.

Невероятно. Это единственное слово, которым я могу её описать. И в своей голове я уже сочиняю письмо для Бекки, в котором описываю свои впечатления.

Не могу дождаться, чтобы узнать, чем же закончится это письмо.

Что произойдёт здесь, на этой яхте?

Я чувствую, как в моём животе начинают порхать бабочки.

— Она прекрасна, — невольно произношу я.

Мы проходим в зону с мягкими диванами на корме, и я сажусь на подушку, глядя на воду. Сегодня море, словно голубое стекло, тихое и величественное.

Данте садится рядом со мной и берёт меня за руку.

— Я рад, что ты здесь, — готовит он. — Я всю неделю думал о том, чтобы побыть с тобой наедине.

— Я тоже, — отвечаю я. А затем даю себе мысленный пинок. Серьёзно? Это всё, что я придумала в ответ?

Данте, кажется, не возражает. Он наклоняется и целует меня самым нежным из всех поцелуев.

И бабочки возвращаются.

Но всё в порядке.

Это хорошо в данной ситуации.

Они просто дают мне знать, что должно произойти что-то хорошее.

Данте легко проводит ладонями по моей спине. Я льну к его прикосновениям, к его рукам, ощущая твердость его груди, и мне интересно, чувствует ли он биение моего сердца. Если да, то это лишь жалкие отголоски того, как я нервничаю на самом деле, как я взволнована.

Звёзды ярко сияют над нами, и я никогда не видела более романтической обстановки, чем эта. Перед глазами встают строчки, которые я напишу Бекке:

«Беккс, яхта невероятна, вечер был идеальным и романтическим. Мы были под звёздами и…»

И затем я слышу голоса.

И затем я слышу голоса? Это не то, что должно было оказаться в письме.

Но я действительно слышу голоса. Я всё ещё сижу и слышу их, и Данте тоже.

Откуда-то из глубины лодки доносятся голоса.

— Здесь кто-то есть? — спрашиваю я. — Это экипаж или…

Данте качает головой.

— У яхты есть экипаж, но так как мы никуда не плывём, то их не должно быть здесь сегодня вечером. Мы должны быть здесь одни.

Мы шепчемся, и я задаюсь вопросом, что нам делать дальше. Я знаю, что охрана Данте находится возле лодки, и впервые это успокаивает — я рада, что они здесь. Где-то рядом. Где бы они ни были.

Данте встаёт и тянет меня за собой. Затем он бесшумно босиком крадётся к дверям, ведущим на корабль. Я иду за ним тихо, как мышь, и могу только надеяться, что никто не услышит, как колотится моё сердце. Потому что это так. И оно стучит не в хорошем смысле, как это было мгновение назад.

Мы пробираемся в столовую как раз в тот момент, когда две темные фигуры врываются в двери на другой стороне комнаты.

— Стоять! — кричит Данте.

И две фигуры останавливаются.

— Данте?

Это голос Мии.

Какого чёрта?

— Мия? — Данте звучит так же удивленно, как я себя чувствую.

Он включает свет, и мы видим Мию и Винсента, смущенных и виноватых, раскрасневшихся и растрепанных. Я сразу же задаюсь вопросом, какого чёрта они здесь забыли, и по ярко-красному румянцу, залившему щеки Мии, понимаю, что они делали.

— Ммм, — я не знаю, что сказать. И, похоже, Данте тоже.

— Что вы тут делаете, ребята? — наконец, спрашивает он. В его голосе нет злости. Лишь любопытство.

— Прости, Ди, — отвечает Мия, её голос искренний и извиняющийся. — Мы хотели побыть в тишине. Мои родители взяли нашу лодку, и Винсент сказал, что хотел бы увидеть твою, поэтому мы пришли сюда. Надо было спросить. Мне очень жаль.

Данте на мгновение замолкает. Но потом он улыбается.

— Всё в порядке. Просто спрашивай в следующий раз, хорошо? Мне бы не хотелось случайно ударить тебя по голове, думая, что ты незваный гость.

— Я слишком сексуальна, чтобы быть незваным гостем, — заявляет Мия. Напряжение спадает, и все смеются вместе с ней. — Что? — требует она. — Зелёные пряди — это сексуально! — и поправляет пальцами свои волосы с зелёными прядками.

Часть меня невероятно и безумно разочарована тем, что мы больше не одни. Я думаю об этом, когда мы выкладываем содержимое нашей корзины для пикника на массивный обеденный стол, и делим его между всеми.

На четверых.

А другая часть меня слегка облегчённо выдыхает.

Совсем чуть-чуть.

Потому что я знаю, что, вероятно, произошло бы сегодня вечером на подушках под звёздным небом.

И, несмотря на то, что я готова к этому, я немного боюсь.

Потому что я девственница.

Но всё разрешилось хорошо. Сидя вокруг одного конца огромного стола, мы смеёмся, шутим и узнаем Винсента, и это похоже на небольшую вечеринку. Мы едим дорогой сыр, хлеб и пьём вино, которые Данте привез с собой вместе с оливками, конечно же, и маленькими бутербродами, нарезанными треугольниками.

Я также замечаю, что вино не принадлежит винодельне Конту. Данте получает за это очко. Даже два. Но это не компенсирует тот факт, что он позволил Элене поцеловать себя. Он потерял миллион очков за этот маленький манёвр. Ему ещё долго придётся отрабатывать этот промах. Эта мысль заставляет меня улыбнуться.

— Почему ты выглядишь как кошка, укравшая канарейку? — спрашивает меня Винсент. Он сидит рядом со мной, а Данте и Мия увлечены оживлённой беседой о плюсах и минусах 3D фильмов. Я понятия не имею, как они пришли к этой теме, потому что я витала в своих мечтах. — Риз?

Винсент возвращает меня с небес на землю. Я смотрю на него.

— Прости. Что?

— Ты была в своём маленьком мире, — Винсент тянется за ещё одним маленьким бутербродом. Я ненадолго представляю себе, как Данте кормит меня этим маленьким сэндвичем. В конце концов, мы должны были остаться здесь наедине.

— Знаю, — отвечаю я Винсенту. — Прости. Я не хотела быть грубой. Я просто думаю о своём лете. Жизнь здесь отличается от моей жизни в Америке. Ты родился и вырос в Кабрере?

Я горжусь собой за то, что могу вести вежливую беседу и вырваться из сладких грёз. Это настоящий подвиг, и, если уж говорить, я делаю это изящно.

Винсент кивает, затем делает большой глоток дорогого вина. А затем ещё один, осушая бокал.

Интересно. Все остальные, кого я встречала здесь, все, кто разбирается в вине и других красивых вещах, потягивают своё вино. Винсент глотает его. Он явно не сын высокопоставленного человека.

Я выпиваю собственный бокал, пока он мне рассказывает о своём доме в долине, о том, что его отец — фермер, а мать хлопочет по дому. Видимо, они довольно бедны, и поэтому его завораживают рассказы о богатстве американцев. Затем я несколько минут объясняю американскую экономику, социальную и политическую структуру и развеиваю мифы об американцах.

Например, не все мы супербогатые и болезненно тучные, и не все мы водим Порше.

— Я вожу подержанную Хонду Цивик, — заканчиваю я. И сейчас это очень даже положительный факт. Ведь то, что я живу на ферме и вожу подержанную машину держит меня на земле или что-то вроде того.

— Интересно, — кивает Винсент. — Ты не такая, как я себе представлял. В хорошем смысле, — спешит добавить он. Я добродушно улыбаюсь. Я часто слышала такие слова этим летом.

После ужина мы ещё немного разговариваем и тусуемся вокруг стола, а затем Мия наконец-то, наконец-то, говорит:

— Винсент, мы, наверное, пойдем. Тебе так не кажется?

Винсент тут же соглашается и отходит от стола. Он поворачивается ко мне.

— Спасибо за урок об американской культуре. Было приятно встретиться с тобой вдали от рощ.

Его улыбка сексуальна, очаровательна и всё такое, но Винсент и в подмётки не годится Данте. Я улыбаюсь в ответ, и мы с Мией обмениваемся взглядами. Я могу сказать, что она тоже рада уехать. Время наедине, по-видимому, очень ценный товар. Мы с Данте провожаем их до пирса. Мы смотрим, как они исчезают в темноте, а потом поворачиваемся друг к другу.

— Что это только что было? — со смехом спрашивает меня Данте. — Это совсем не то, как я представлял себе этот вечер.

— А как ты его себе представлял? — спрашиваю я.

Волны мягко плещутся о пирс, а звёзды всё ещё мерцают над головой. Воздух становится прохладным, и я слегка дрожу, когда ветерок касается моих голых рук.

— Ты замёрзла? Давай вернёмся на лодку, — говорит Данте.

Мы возвращаемся на яхту и снова садимся на мягкий диван на корме. Он накидывает мне на плечи куртку, и я поджимаю под себя ноги, а потом поворачиваюсь к нему лицом, пока он устраивается на подушках.

— На чём мы остановились? — спрашиваю я.

Я волнуюсь. Нервничаю. И не знаю, почему. По какой-то глупой причине я чувствую себя уязвимой. Как будто, даже если я предлагаю ему что-то, что я готова предложить, это может иметь неприятные последствия и раздавит меня. Но Данте никогда-никогда не причинит мне боль. Я знаю это. Я, несомненно, уверена в этом больше, чем в чём-либо ещё. И я снова сказала «несомненно».

Чёрт.

— Не важно, на чём мы остановились, — небрежно говорит Данте. — Важно лишь то, где мы находимся сейчас. И мне нравится то, что у нас есть. А тебе?

Я киваю. Конечно, мне тоже это нравится.

— И я не хочу, чтобы ты когда-нибудь думала, что мы должны торопиться. Ни ради меня, ни ради чего-либо ещё. Ладно?

Лицо Данте такое милое, такое серьезное. Такое заботливое. И я клянусь всем святым, что не могу любить его больше, чем уже люблю. Это физически невозможно. Моё сердце больше не может сдерживать любовь.

И вдруг приходит прозрение, которое поражает меня в раскаленном добела просветляющем порыве. Любовь — это всё, что имеет значение. Всё остальное — детали. Секс/занятие любовью/физическая близость будут великолепны, я уверена. Подчеркните нужное. Это будет офигенно. С Данте. Но любовь сама по себе — важная вещь. И я так, так, так люблю его.

— Ладно, — киваю я. — Ты думал, что торопишь меня?

Он задумывается об этом, прижимая подушку к своей сильной груди. Я ловлю себя на мысли, что хочу быть этой подушкой.

— Не нарочно. Но иногда, вещи могут быть истолкованы иначе, чем они предполагались, — осторожно говорит Данте. — Я не хочу думать, что давлю на тебя. Потому что это не так. Я не буду, обещаю. То, что у нас есть... это так неожиданно. И я думаю, что это удивительно. И я не собираюсь рисковать этим, пытаясь поторопить тебя.