— Ты извиняешься? — спрашивает он в замешательстве. — ТЫ извиняешься? За что? В этом нет твоей вины. Ни в чём из этого нет твоей вины.

— Я вела себя как ребёнок, — говорю ему я. — Я не знала, что сказать тебе, и я пыталась быть сильной, но я была так расстроена, что ты целовался с Эленой.

— Элена поцеловала меня, — отвечает он. — Я просто хочу прояснить этот момент. И она поцеловала меня, потому что я только что сказал ей, что больше не могу встречаться с ней. Потому что я хочу быть с кем-то ещё.

— С кем-то ещё? — Мой голос звучит так ничтожно в огромной больничной палате, и внезапно моё сердце снова замирает. На этот раз оно замирает, потому что с надеждой ждёт слов, которые я так отчаянно хочу услышать.

— Да, — кивает он. — С кем-то ещё.

Моё сердце всё ещё ждёт.

Он делает паузу.

Потом снова медлит.

Он ничего не говорит, поэтому говорю я.

— Я её знаю?

Я смотрю вниз, а он вверх, и наши глаза встречаются.

— Я надеюсь, так как это ты, — говорит он.

Моё сердце останавливается.

А потом начинает биться снова.

А затем я наклоняюсь и целую Данте Гили-беэр-ти так нежно и мягко, как только могу (Прим. пер.: в английском слог «беэр» пишется как «bear», т.е. «медведь», «мишка»; Риз вроде как сравнивает Данте с милым медвежонком :)).

— Ты хочешь быть со мной? — спрашиваю я, отстраняясь, и смотрю на него. Он пахнет йодом, спиртом и отбеливателем для больничных простыней. Это посторонний, незнакомый запах. И мне он совсем не нравится. Но его рука сильно сжимает мою.

Он кивает.

— С тех пор, как ты врезалась в меня в аэропорте.

— Это ты врезался в меня, — отвечаю я.

Он закатывает глаза, и я снова целую его.