Глава 19

Силу переоценивают.

Так я решаю, погружаясь в ванну в своей огромной ванной комнате.

Эта комната явно должна принадлежать высокопоставленному чиновнику, миллионеру или принцессе. И я не причисляю себя ни к одному из этих людей. Потому что высокопоставленный чиновник, миллионер или принцесса, вероятно, не будут унывать и плакать из-за Данте Гилиберти.

А я буду.

Я хандрю со вчерашнего дня. С тех пор, как я ушла от самого красивого парня на земле и плакала о нём в подсобке сувенирного магазина его отца. Я ужинала в одиночестве в своей комнате, и с тех пор я не разговаривала с Данте, хотя он писал мне и спросил, можем ли мы поговорить.

Я ответила: «нет».

Тогда он сказал: «пожалуйста».

И затем я задумалась над этим.

Но тогда мне не пришлось отвечать, потому что его вызвали на встречу с отцом в Старый Дворец. Так что мне была предоставлена отсрочка. Но она не будет длиться вечно.

Почему быть сильной так чертовски трудно?

Я прижимаю голову к кафелю позади меня и добавляю больше воды в огромную глубокую ванну. А потом ещё пузырьки. Потому что печальная девушка заслуживает пузырьки, чёрт возьми. И мои пузырьки продолжают лопаться. Разве это не прекрасная аналогия моей нынешней жизни? Мои пузырьки лопаются.

Я вздыхаю.

И смотрю на часы на стойке.

8:45

У меня пятнадцать минут, чтобы собраться на работу. Но я чувствую себя истощённой и вялой. Я почти не спала прошлой ночью, перед глазами мутнеет, а мои веки кажутся тяжелыми. Я вижу в зеркале доказательства этому в виде мешков под глазами, когда выхожу из ванны. Ох, отлично. Я не Элена Конту. Я не могу быть идеальной в любой момент дня и ночи.

Я натягиваю одежду, а затем собираю волосы в слабый хвостик.

Мой хвостик вполне может соответствовать моему состоянию духа.

Сущий ужас.

Я тупо иду через дом и говорю «доброе утро» Маринетт, которая смотрит на меня с беспокойством, а затем я встречаю снаружи Мию, когда она поднимается по лестнице.

— Ты выглядишь ужасно, — замечает она.

— Спасибо, — отвечаю я.

— Ты уже поговорила с ним?

Я качаю головой.

— Ты должна это сделать, — говорит она мне.

— Знаю. Но точно не сейчас.

— Хорошо.

Мы садимся в гольф-кар и едем остаток пути до магазина в тишине, и я благодарна, что она позволяет мне хандрить, по крайней мере, сейчас.

Приходят туристы, улыбчивые и счастливые. Поэтому я притворяюсь, что улыбаюсь. Хотя и не выгляжу счастливой. Но ничего страшного. Они не знают меня достаточно хорошо, чтобы заметить разницу.

Я раздаю сырные палочки.

Наливаю образцы вина.

Раздаю крекеры, смазанные изысканным оливковым маслом.

И каждый раз, когда я вижу имя Гилиберти на этих чёртовых бутылках с оливковым маслом, я хочу снова заплакать. Самый красивый парень в мире был в моей власти в течение короткого мгновения, и у меня не было достаточно сил, чтобы удержать его. Что со мной не так?

В магазине звонит телефон, и Мия отвечает на звонок, пока я разговариваю с несколькими туристами. Я даже не знаю, что они мне говорят, потому что не обращаю внимания. Всё, что я знаю, что они счастливы быть здесь и счастливы есть бесплатные образцы. Но, честно говоря, меня это не волнует. Мои мысли только о моих собственных страданиях. Надеюсь, я достаточно хорошо это скрываю. Хотя сейчас меня не очень-то волнует, даже если это не так.

А потом Мия поворачивается ко мне, вешает трубку, а её лицо становится серьезным и напуганным.

— Риз, — начинает она нерешительно и делает шаг в мою сторону.

Моё сердце останавливается.

Случилось что-то плохое.

Я не знаю, почему я так думаю, просто знаю это.

— Что? — шепчу я.

Она пугает меня.

Но она тоже напугана. Я могу видеть это по её лицу.

— Произошел несчастный случай, — шепчет она. — Данте.

А потом она не может произнести ни слова. Потому что мы обе начинаем двигаться.

Мы просим туристов покинуть магазин, переворачиваем табличку на «Закрыто» и прыгаем в гольф-кар, летя к дому.

— Какого рода несчастный случай? — требовательно спрашиваю я, пока мы несёмся так быстро, как только эта маленькая машинка может двигаться. Я почти чувствую, что могу выпрыгнуть и бежать быстрее, чем она едет.

— Сегодня утром он ехал сюда на машине своего отца. По-видимому, он не привык к ней, и машина вышла из-под контроля на повороте. Её занесло.

Я не могу дышать.

Могу лишь неотрывно смотреть на неё.

— Он в порядке, — тихо произносит она. — Он в больнице. Мы сейчас поедем туда. Всё будет хорошо, Риз. И он спрашивал о тебе. Вот почему они позвонили.

Они.

Он.

Хорошо.

Я слышу лишь фрагменты фраз, и мои мысли походят на размытое пятно.

Машину Данте занесло. Где? Вниз по одному из этих неровных холмов? ОМойБог. Я не могу мыслить ясно. Моё сердце, разбитое, расколотое и растоптанное этим утром, замерло.

С Данте всё должно быть хорошо.

Должно.

Мир не будет прежним, пока это не так.

Я шепчу молитву, когда мы выпрыгиваем из гольф-кара, а затем залезаем в маленький красный кабриолет Мии. Я не знаю, что это за марка, и мне всё равно. Я открываю окно и высовываю голову, бездумно глядя на размытый пейзаж, так быстро мы проносимся мимо.

Боже, прошу.

Боже, прошу.

Прошу.

Прошу.

Пусть с Данте всё будет хорошо.

Я сделаю всё, что ты хочешь.

Просто сделай так, чтобы он был в порядке.

Не знаю, сколько времени нам нужно, чтобы добраться до Общественной Больницы Валеса. Время пролетело незаметно, но меня это не волнует. Я знаю лишь то, что мы уже прибыли, потому что перед нами горит огромный синий знак, и я выпрыгиваю из машины Мии до того, как она успевает остановиться.

— Риз, подожди, — кричит Мия за моей спиной.

Но я не останавливаюсь.

Я бегу.

Бегу так быстро, как только могу, пока не оказываюсь у стойки, похожей на регистратуру, с администратором, сидящей за компьютером, а рядом люди, мелькающие в коридорах.

— Данте. Гилиберти, — тяжело дышу я.

— Вы не можете просто так навещать мистера Гилиберти, — любезно говорит она с её приятным Кабрерианским акцентом и вежливым лицом. — Ваше имя?

Она берёт трубку и ждёт, когда я назову ей своё имя, чтобы она могла позвонить кому-то и получить разрешение пропустить меня.

— Риз Эллис, — всё ещё задыхаюсь я.

Её глаза загораются узнаванием, и она ставит телефон обратно на базу, не собираясь кому-либо звонить. Ей уже сообщили обо мне.

— Комната 815, — говорит она. Её тон изменился. — Поднимитесь на лифте справа на четвёртый этаж. Комната будет с левой стороны.

Она больше не просто вежлива. Теперь она смотрит на меня уважительно, интересуясь, кто я, чёрт возьми, такая, но не решаясь спросить. Она считает меня очень важным человеком.

— Спасибо, — говорю я и снова бегу. Я решаю, что лифт будет подниматься слишком долго, поэтому нахожу лестницу и, перепрыгивая через две ступеньки, поднимаюсь на четвёртый этаж.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Умоляю я бога. Мне даже не нужно говорить ему, о чём я прошу. Я просто молюсь, чтобы он знал. У меня не хватает дыхания, чтобы объяснить, потому что эта лестница убивает меня, и я не могу дышать.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Пожалуйста.

Я огибаю угол последней площадки и врываюсь на четвёртый этаж.

Медсёстры у медпункта смотрят на меня с тревогой, но я не останавливаюсь, даже когда они просят меня об этом. Я нахожу комнату 815 и врываюсь в неё.

Я замираю в дверях комнаты 815.

Данте смотрит на меня с больничной кровати.

Вокруг него трубки и иглы, и приборы с чёрными экранами и зелёными линиями.

И он такой бледный лежит в море белых простыней.

Но Данте пристально смотрит на меня. И его глаза такие ярко-синие на фоне огромного моря белых простыней. И самое главное, что он смотрит на меня, потому что это значит, что его глаза открыты.

Боже, спасибо!

— Привет, — тяжело дышу я и, слегка наклоняясь, кладу ладони на свои колени. Я не могу дышать. Я не могу дышать, потому что я чувствую облегчение и потому что я только что взбежала на четыре лестничных пролёта.

— Привет, — тихо говорит он. — Ты пришла.

Я смотрю на него со смесью шока и удивления.

— Ты думал, что я не приду?

Я должна была прийти. Не имело бы значения, даже если бы Земля была в огне и затоплена пылающей лавой и серой. Я оказалась бы здесь, даже если бы это убило меня. Я не смогла бы быть где-либо ещё.

Только здесь.

Сейчас.

С ним.

Он пожимает плечами, а затем вздрагивает. И потом я замечаю, что его лицо, его красивое, удивительное лицо так исцарапано. Его левый глаз уже почернел и опух. На правом виске белая повязка, и я вижу, как кровь проступает через неё.

В его руке капельница.

Но он жив.

— Помнишь, я говорила, что твоё вождение не может меня напугать? — спрашиваю я.

Он кивает, и я думаю, что вижу блеск в его глазах. Боже, я обожаю, когда его глаза блестят.

— Ну, я изменила своё мнение.

Он смеётся, потом вздрагивает, и я пересекаю комнату и беру его за руку так нежно, как только могу.

— Ты меня напугал, — мягко говорю ему я, и мой голос застревает в горле, и глаза наполняются слезами. Ничего не могу с этим поделать. Я знаю, что я сильная, но это выше моих сил. — Ты в порядке?

Он кивает.

— Всё хорошо. Только синяки и ссадины. Благодаря подушкам и ремням безопасности.

— Ты ехал слишком быстро? — спрашиваю я, и, вспоминая тот день, когда мы мчались по извилистой дороге, конечно, это было так.

— Возможно, — говорит он. — Я не особо обращал внимание. Я думал только о тебе. А потом всё вышло из-под контроля. Тормоза не сработали, шины заскользили. Всё произошло так быстро, что я даже не успел ни о чём подумать.

Кроме как обо мне.

Он думал обо мне, а потом попал в аварию.

Ох, отлично.

Он попал в аварию из-за того, что думал обо мне.

— Мне жаль, — говорю я, и слова начинают литься потоком. — Прости меня. Я должна была просто поговорить с тобой, и тогда бы ты не чувствовал себя виноватым, и тогда ты не попал бы в эту аварию. Это моя вина. Мне очень жаль.

Я всё ещё держу его за руку, и он смотрит на меня своими красивыми голубыми глазами.