Здесь красиво и тихо.

Почти благоговейно.

Данте стоит прямо перед огромными двойными стеклянными дверьми, ведущими к одной из многочисленных веранд. Лучи солнца падают на него, освещая его золотым, блестящим светом. Когда он поворачивается, чтобы улыбнуться мне, с его широкими плечами и стройными бедрами, он действительно кажется потусторонним, таинственным. Он такой красивый. И вдруг я снова чувствую, что не могу сказать и слова. Всё это снова кажется таким нереальным.

«Тебе здесь не место», шепчет крошечный голос в моей голове.

«Заткнись, чёрт возьми», тихо шепчу я своему глупому внутреннему голосу. «Что ты вообще знаешь?»

— Что ты думаешь об этом месте? — спрашивает Данте, идя в мою сторону. Я не могу не смотреть на него, пока миллион мыслей проносится в моей голове.

— Оно прекрасно. Просто прелесть. Я никогда не хочу уезжать отсюда. И я не могу в это поверить! На твоем месте я бы всё время оставалась здесь.

Он печально улыбается.

— Я бы хотел, если честно. Могу ли я рассказать тебе один секрет?

Он приближается ко мне и говорит ещё тише, низко и хрипло шепча мне в ухо.

— Здесь я чувствую свою маму, — произносит он. — Я чувствую её здесь вокруг себя. Она украшала многие комнаты, и мой папа не стал изменять их. Это одна из причин, почему мне так нравится быть здесь, потому что я знаю, что она тоже здесь.

Я смотрю на него, и всё внутри меня тает. Как оно может не таять, когда кто-то говорит такую милую вещь? Это невозможно. Я слышала, как другие девушки жалуются, что их бойфренды — маменькины сынки, и как это раздражает. Но у этого парня, этого прекрасного парня, никогда не было шанса стать маменькиным сынком. Это разбивает мне сердце.

И на этот раз я протягиваю руку и убираю волосы с его глаз. Он прижимается к моей ладони, и его лицо прохладно под моими пальцами. Я чувствую лёгкую щетину на скуле и трепет ресниц, когда он закрывает глаза.

Я хочу его поцеловать.

Я хочу, чтобы он меня поцеловал.

Меня устроят оба варианта.

Но его невероятно голубые глаза открываются.

— Эй, хочешь остаться здесь вместо Старого Дворца? — спрашивает он, на его лице отражается волнение. Он теперь воодушевлённый, энергичный. Полон надежд. — Нам всё равно придётся ездить сюда каждый день.

Он смотрит на меня, и нет ни единого шанса, что я скажу ему «нет».

— Конечно, — говорю ему я. — Я бы хотела остаться здесь. Кто не захочет?

Данте радостно улыбается и тянется к ближайшему беспроводному телефону. Он звонит отцу и просит разрешения, и пока он говорит, я блуждаю по большой комнате, рассматривая различные гобелены и картины. Через две минуты Данте подходит ко мне.

— Мой отец одобрил идею, — говорит он мне. — Мы останемся здесь на лето. Это будет совершенно приемлемо, я обещаю, — говорит он. — Дариус и Маринетт ночуют в доме, так что мы не будем одни.

Это было самое меньшее, о чём я переживала в своих мыслях.

На самом деле, когда он ведет меня наверх, чтобы показать мне спальни, я молча надеюсь, что моя комната будет рядом с его. И потом я чувствую стыд, думая о таких вещах, но это правда. Я хочу знать, что он спит где-то рядом со мной. Мне просто нравится эта мысль, идея, что его кровать близко к моей.

Это кажется таким интимным.

Он ведёт меня в широкий коридор с портретами предков Гилиберти, висящих на каждой из стен. Все они, кажется, хмурятся, глядя на меня, как будто знают, что в моей голове крутятся нечистые мысли об их потомке.

А так оно и есть.

Когда мы продолжаем идти по коридору, я чувствую, что сотни пар глаз прожигают дыру между моими лопатками. Я оглядываюсь назад и вижу сотни пар нарисованных глаз.

И они все, кажется, смотрят на меня.

Потому что так и есть.

Это жутковато.

— Я должен, вероятно, упомянуть, что здесь не так много сотовых вышек, — извиняясь, говорит Данте. — Ты всё ещё хочешь остаться?

Опять же, я никак не могу сказать ему «нет». Не тогда, когда мысль остаться здесь делает его таким счастливым. И, честно говоря, отсутствие приема сотовой связи не так уж и важно. Мы с Беккой в ссоре, так что мне не нужно будет писать кому-то два раза в минуту.

— Конечно же, хочу, — уверяю его я. — Здесь есть домашний телефон. И есть беспроводной интернет, верно? — Он кивает головой. — Итак, со мной всё будет хорошо, пока я могу написать родителям, чтобы они не волновались.

— Я думаю, тебе здесь понравится, — понимающе говорит мне он.

— Думаю, ты прав, — отвечаю я.

А потом он открывает дверь в мою спальню.

И ОБожеМой.

Это просто девичий рай.

Сказочная кровать с балдахином стоит в центре комнаты с белыми полупрозрачными шторами, окружающими её. Кровать застелена мягким белым постельным бельём, а тяжелая мебель искусно размещена в прекрасно оформленной комнате. И у меня есть балкон.

Я пересекаю комнату и открываю стеклянные французские окна.

— Боже Мой, — выдыхаю я.

Из моей спальни открывается вид на заднюю часть поместья, и я вижу оливковые деревья на мили и мили вдаль. Они простираются ровными линиями по холмам. И всё вокруг такое зелёное, тенистое и красивое.

— Это мой балкон, — Данте указывает куда-то рядом со мной. — Чтобы мы могли смотреть друг на друга, когда пьём утренний кофе.

И вот тогда я замечаю, что в углу каждого из балконов есть небольшой столик. Я могу сидеть здесь в безмятежном одиночестве и пить кофе, завтракать, писать в дневнике или думать о Данте.

Я, наверное, буду много думать о Данте.

Особенно теперь, когда я знаю, что его комната буквально по соседству с моей.

Я люблю его.

Я вздрагиваю, осознавая это.

Потому что это ошеломляет.

Возможно ли любить кого-то, кого ты знаешь всего пару недель?

Должно быть, возможно. Потому что я люблю его.

Я люблю произносить его имя в своих мыслях.

Я люблю произносить его имя вслух.

Я люблю смотреть на него.

Я люблю в нём всё.

— Данте, — шепчу я.

Он поворачивается ко мне, такой прекрасный на солнце.

— Да?

Срань господня. Я сказала это вслух? Я пытаюсь придумать, что сказать.

— Я люблю твой дом.

Он улыбается.

— Я тоже. Я рад, что ты здесь.

Я тоже.