Глава 17
Сельская местность прекрасна. Я с трудом могу отвести от неё взгляд, когда мы прокладываем себе путь по ровным просёлочным дорогам. Я родом из Канзаса, и мне трудно поверить, что здесь нет грунтовых дорог. Но в Кабрере даже просёлочные дороги асфальтированы и безупречны, как и всё остальное.
Передо мной открывается неровный рельеф, покрытый зеленью, с каменными глыбами, усеивающими холмы, и высокой травой. Шоссе, по которому мы проносимся, проходит над океаном, а под нами синее море врезается в скалы. Небо над нами такое же синее. Это действительно захватывает дух.
Ветер развивает мои волосы, и воздух пахнет морем. Солью, землёй и простором. Я знаю, что никогда не забуду этот запах. Это запах Данте.
Он смотрит на меня.
— О чём ты думаешь? — спрашивает он с улыбкой.
Теперь он счастлив, когда мы мчимся прочь от Старого Дворца. Я вижу это по его лицу, по тому, как он расслабляется в кресле водителя.
И я ещё не покидала Валеса, поэтому я впервые вижу Кабреру за пределами шумного города. Он знает, о чём я думаю. Я вижу это по его улыбке.
— Думаю, Кабрера прекрасна, — подтверждаю я его догадки. — Тебе так повезло жить здесь. Здесь так мило. Всё идеально.
— Всё идеально, только когда здесь ты, — серьёзно говорит он. И я смеюсь. У Данте талант говорить так много банальных вещей и не звучать при этом слащаво. Это настоящий дар. Он протягивает руку и берёт мою ладонь, прижимая её к своей ноге.
Я резко втягиваю воздух.
Мои пальцы на бедре Данте.
Это кажется таким интимным.
Это так интимно. О, Боже мой.
У меня перехватывает дыхание, и мне буквально не хватает воздуха.
Говорила ли я ему, что я — девственница?
Дыши.
Дыши.
Почему я такая идиотка?
Мы просто держимся за руки.
На его бедре.
Он смотрит на меня и злобно ухмыляется. А потом жмёт на газ. Мы кружимся по извилистой дороге, и мои волосы, подхваченные ветром, закручиваются вокруг моей головы. Я хватаюсь за ручку двери, но не говорю ни слова. Автомобиль обнимает землю, и Данте умело управляет им.
— Если ты думаешь меня этим напугать, то ты сумасшедший! — перекрикиваю я ветер. — Я выросла, скользя по грязевой жиже на фермерских грузовиках.
Данте смеётся, затем переключает передачи, и мы мчимся ещё быстрее по серебристой дороге. Я крепче сжимаю ручку двери, но действительно не боюсь. Я просто не хочу, чтобы меня болтало на сидении. Я доверяю ему. Он слишком ответственный, чтобы выпустить машину из-под контроля.
Мы сворачиваем на прилежащую дорогу, и пейзаж вокруг нас становится извилистым и ещё более рельефным, но всё же великолепным. Похоже, что вдоль дороги располагаются сады. Но я приглядываюсь и замечаю крошечные оливки на ветках деревьев. Отсюда они выглядят почти как галька.
— Это всё твоё? — спрашиваю я, обводя рукой вокруг себя.
Данте кивает, и я понимаю, что машина замедляется. Я тщетно пытаюсь поправить причёску, но это безнадежно. Поэтому я сдаюсь, затягивая волосы в конский хвост. Я разберусь с ними позже.
Мы подъезжаем к двум массивным кованым воротам, которые раскрыты настежь. На каждом из них красуется буква Г.
Гилиберти.
Я смотрю на эти величественные арочные железные ворота, а затем представляю старую выцветшую белую деревянную ограду, которая окружает мой собственный дом, и вздыхаю. Единственные ворота, которые у нас есть, нужны, чтобы сдерживать коров и лошадей. Они скреплены между собой толстой цепью, и временами коровы жуют забор, поэтому повсюду следы укусов.
Здесь нет следов укусов, в этом я уверена. То, на что я смотрю, несомненно, напоминает сюжет картины. Каменные стены в четыре фута высотой, и даже при том, что они, вероятно, очень старые, находятся в безупречном состоянии.
Когда мы проходим через арку, нас окружают деревья, высаженные вдоль каждой стороны тенистой аллеи, но это не оливковые деревья. Это деревья с какими-то белыми цветами. Цветы мирно парят над нами и трепещут на ветру, красивые и спокойные.
— Это грушевые деревья сорта Каллери, — говорит мне Данте, прежде чем я успеваю спросить (Прим. пер.: разновидностью грушевого дерева родом из Китая и Вьетнама; её плоды несъедобны и имеют размер до 1 см в диаметре).
Я чувствую сладкий запах вокруг себя. Он витает в воздухе, пропитывает мою одежду, впитывается в мои волосы. В сочетании с прохладным ветерком, который приносит ароматы океана, это удивительно. Листья на деревьях над нами успокаивающе шелестят, и я снова протягиваю руку Данте.
— Твой дом прекрасен, — произношу я. — Словно рай.
— Знаю, — отвечает он. Его золотистые волосы развеваются на ветру, а лицо такое счастливое, такое совершенно безмятежное. Я действительно вижу, что здесь он чувствует себя на своём месте. Не в Старом Дворце в Валесе. А здесь. В прохладных, успокаивающих оливковых рощах. Он даже выглядит здесь как дома. Он мог бы сказать, что хочет иметь выбор в будущем, но я знаю здесь и сейчас, что его выбор всегда будет связан с этим поместьем.
Слева перед нами виднеются очертания огромного дома. Он похож на те постройки, которые вы найдете на старой Южной плантации, за исключением того, что он облицован белой штукатуркой. И он больше. Дом также великолепен, как всё вокруг. Он простирается вдаль и вширь и имеет массу окон, выходящих в нашу сторону. Он выглядит тёплым и гостеприимным.
Он выглядит как дом Данте.
Я смотрю на него, и он практически светится, заворачивая на полукруглую парковку перед домом. Шины скрипят по гравию, и машина останавливается.
Данте выскакивает из машины и уже через две секунды подлетает с моей стороны, чтобы открыть для меня дверь. Он хочет, чтобы я увидела его дом, и я думаю, что это выглядит мило. И, честно говоря, мне тоже не терпится его увидеть. Я хочу как можно больше узнать о Данте, и у меня такое чувство, что именно здесь я смогу это сделать.
Звучит глупо, но я буквально чувствую здесь его присутствие в каждом предмете. Во всём, что меня окружает, я чувствую Данте. И я понимаю, что это глупости, зато правда.
Мы подходим ближе к дому, и передо мной показываются широкие белокаменные ступени. Крыльцо занимает большую часть переднего фасада здания, что является необычным для домов такого типа. Здесь есть плетеная мебель с белыми шелковыми подушками и большими антикварными коврами. Входные двери из красного дерева огромны, тяжелы, что также необычно для дома такого типа. Понятно, что этот дом был кем-то лично спроектирован, и он имеет эклектичный, уникальный вид (Прим. пер.: эклектичный — характеризующийся внутренне несоединимыми элементами; сочетание не сочетающегося).
Данте раскрывает передние двери и, слегка кланяясь, рукой делает движение «Только после вас».
Я делаю шаг вперед и останавливаюсь внутри, оглядываясь вокруг.
И, практически пораженная, застываю, глазея вокруг.
Здесь просто замечательно. Тепло и солнечный свет кружатся вокруг, и кажется, что я завернута в уютное одеяло спокойствия. Меня накрывают чувства безмятежности и мягкости, как будто я шагнула в красивую картину или заколдованное место. Я чувствую себя умиротворённо, как дома.
— Добро пожаловать в Дом Гилиберти, — с гордой усмешкой говорит Данте. — Это фойе. Деревянные перила, — он указывает на огромную лестницу, спускающуюся с верхних этажей в фойе, — сделаны из шестисотлетних деревьев. Мрамор, на котором ты сейчас стоишь, представители семейства Гилиберти лично привезли сотни лет назад. Гилиберти построили этот дом и Гилиберти до сих пор живут в нём.
Гордость в его голосе согревает меня. Это так необычно приятно. Я хочу дотянуться и убрать волосы с его глаз, но не делаю этого.
В комнату входит крошечная пожилая женщина с седыми волосами, и Данте приветствует её объятиями и поцелуями в обе щеки.
— Маринетт, — усмехается он. — Прошло слишком много времени, мами. — Он поворачивается ко мне. — Маринетт — француженка. Когда-то давно она переехала в Кабреру, чтобы выйти замуж за молодого жениха. И они до сих пор счастливы в браке. Её муж, Дариус, здесь главный мастер. Он уже очень долгое время работает на нас.
Маринетт кивает, и вокруг её улыбающихся голубых глаз появляются морщинки.
— Oui (Прим. пер.: «да» по-французски), — кивает она. — Мой муж работал на дедушку Данте. Вот как долго мой Дариус был с семьёй Гилиберти. Мы с ним как одна семья. — Она обхватывает Данте за плечи крошечной ручкой и сжимает его. — Я знала его бабушку до того, как она умерла. — С этими словами Маринетт крестится. — Да упокоится она с миром, да благословит Бог её добрую душу.
— Также ты должна знать, что она свободно владеет английским языком, — говорит мне Данте. — Время от времени она может притворяться, что не знает его, но не позволяй ей обмануть тебя.
Маринетт шлёпает его по руке, и она выглядит забавно, потому что она такая маленькая, а Данте такой большой.
— Не думайте, что вы достаточно большой, чтобы превзойти меня, мистер Гилиберти, — отвечает она ему. — Но скажи мне, кто эта прекрасная девушка, которой ты хвастаешься?
— Где мои манеры? Прости, мами. Это Риз Эллис. Она будет работать в Гилиберти Оливках этим летом. Риз, это Маринетт Папоу. Она железной рукой управляет всем поместьем. Не переходи ей дорогу. Она может и покусать.
Она снова шлёпает его, и я не могу не рассмеяться. Она пожилая, крошечная и очаровательная. И ясно, что она любит Данте. И он тоже её очень любит. «Мами» же по-французски означает «мама»? Я такая невежа. Но я решаю, что моё предположение верно. Должно быть, он очень близок с ней. Я делаю мысленную заметку.
Они показывают мне остальную часть нижнего этажа, и, очевидно, что они оба очень гордятся домом Гилиберти. Как и должны. Он прекрасен. И идеален. Прямо как его владелец. Ну, будущий владелец. Я предполагаю, что когда-нибудь всё это будет принадлежать Данте. После экскурсии Маринетт уходит за свежим лимонадом. И я стою на месте, впитывая атмосферу этого места. Оно действительно спокойное и необычно приятное.