Во избежание новых инцидентов с побоями, я перевернулся на живот и стал читать бестселлер Карлоса Сафона «Тень ветра», который хвалили, но мне только сейчас удалось до него добраться. Одолев книгу за полтора часа, я предложил сообществу посетить Барселону, благо она тут рядом, буквально в паре часов на скоростной яхте, особенно учитывая её 1700 лошадиных сил и уж больно смачное описание автора одного из самых красивых и необычных европейских городов.

— Без проблем! — сходу ответил Валера, подняв руку, щелкнул пальцами. К нам с полупоклоном подошел странный человек в темно-синем костюме, получил команду подготовить яхту к круизной гонке, кивнул и растворился в жарком мареве. — Мой помощник, — пояснил член элитного клуба путешественников, иронично улыбнулся и спросил: — В твоей библиотеке случайно книжек Мураками нет? А то бы смотались в Японию, он тоже смачно пишет.

— Нет, в Японию не хочу, — закапризничал я. — Не нравится ковыряться палочками в сырой рыбе в перебродившей соевой бурде. Все-таки каталонцы пользуются привычными вилкой и ложкой, а рыбу едят термически обработанную, чтобы глистов не подцепить. Да и Мураками, насколько мне известно, предпочитает проживать в Лондоне, любуясь родиной издалека.

— Согласен, — кивнул Валера, уронив капли пота на грудь. — Снимаемся с якоря, мой старпом наверняка уже все приготовил, он у меня шустрый.

3

Конечно, глиссировать в белоснежной пене на скоростном катере — занятие увлекательное. На каждой высокой волне, лодка выпрыгивала из воды и летела по воздуху, приводняясь с легким ударом днищем по упругой воде — Вика с непривычки взвизгивала, я вздрагивал, клацая зубами, яхтсмен с ростовчанкой сохраняли на физиономиях покерное бесстрастие. Я вспомнил, что мы с Валерой так и не поговорили о его делах, спросил:

— Нельзя ли нам посидеть в каюте, а штурвал передать старпому?

— Ну что ты, Юра! Да я только ради скоростного экстрима и купил эту лоханку. Да ты хоть минуту посиди за рулем, сам всё поймешь.

Я выдержал минуты три — остерегался, что на форсаже улечу в горячие синие небеса, или сердце разорвет грудную клетку и покинет хозяина, в том же направлении. Ощущения оказались выше среднего, одно слово — восторг, причем тот самый, о котором рычал Высоцкий: «чую с гибельным восторрргом, пропадаю, прррропадаю-уууу!»

— Кэп, — обратился я к Валере, — раз уж мы летим в Барселону Карлоса Сафона, давай пригласим туда и нашего Ивана Павловича. Он писатель, который называет себя «летописец», ему тоже это может быть полезным.

— Без проблем! — крикнул он, перекрывая рёв двигателя, подозвал «старпома»: — Человек! Летописца Юры доставить в Барселону Сафона первым же рейсом. — Я выдал исходные данные, «Человек» кивнул и спустился в каюту исполнять команду.

А Барселона оказалась именно такой, какой я и ожидал увидеть, а не такой, как ее описывал в книге Сафон. Широкие площади, просторная набережная с пальмами, дома в мавританском, романском стиле, вперемежку с готикой, модерном, похожие на дворцы или замки, и конечно удивительные и необычные сооружения Гауди, презирающие каноны архитектуры, напоминающие нечто среднее между стартовыми сооружениями космодрома и оплавленными толстыми ажурными свечами.

На огромной площади Каталонии меж двух фонтанов нас ожидал Иван Павлович, с рожком мороженого в руке, темных очках, в белых брюках и черной футболке. Чтобы поместить его в автомобиль, пришлось старпому с ростовчанкой остаться на судне. Я его позвал в автомобиль на четыре человека, он выбросил мороженое в урну, сел на переднее сиденье, вытер руки платком, исполнил ритуал рукопожатия.

— Как это у вас, у любимчиков, всё так просто получается! — сказал Иван, обозревая автомобиль, нас и окружающее пальмово-фонтанное пространство.

— Так ведь, это же так просто! — сказал я, хлопнув его по влажному плечу.

Оказывается, он успел поймать такси, проехать по туристическим местам, поэтому нам ничего не мешало погрузиться с головой в Барселону, описанную Сафоном в романе «Тень ветра».

Сперва, взобрались на гору Монтжуик, где веками стоит крепость, в которой находилась тюрьма — это в ней пытали паяльной лампой Фермина де Торрес, друга юного Даниеля. Отсюда открылась широкая панорама города, обласканного солнцем и голубой морской волной. Вика с восторженным повизгиванием показывала пальчиком, то на мексиканскую агаву, то на финиковую пальму, то на седую оливу, стройный кипарис, разлапистое пробковое дерево, а рядом с кустарником в плотно облегающих фиолетовых цветах предложила остановиться и погулять повнимательней.

— Жэншчина, слушай, да!, — прошипел я сурово, — мы сюда не цветочки нюхать приехали, да!, а отделять гармонию от хаоса в мировом литературном пространстве, вввах!

— Вы поезжайте отделять, а меня, товарищ комиссар, оставьте здесь, пусть я умру в этой красотище!

— Ну уж нет! — Рубанул я рукой по-комиссарски. — Умирать нужно за Веру, Царя и Отечество, а не за цветочное убранство на европейском кладбище. Ну да, и на кладбище бывает красиво, но тут из могил выползают модные зомби и… как там у Иоанна в Откровении: носят имя, будто живы, а на самом деле мертвы. …И крадутся, потрясая конечностями с отваливающимся гниющим мясом и пугают маленьких доверчивых девочек, и обольщают мертвенной красотой, утаскивая в разверстые могилы.

— Ой, ну ладно, поедемте, раз так, — пропищала новобрачная, скривив симпатичную мордашку, — никогда зомби не нравились.

— Юра, а можно я запишу твои глаголы, «жгущие сердца людей», — пробубнил Иван Павлович, открыв блокнот.

— Во, видите! — показал я на заскучавшую Вику. — Как временная красота мира сего действует на неокрепшие умы молодежи! А ведь глядя на такие места Барселоны, залитые солнцем и зеленью, модный нуар «Тени…» представляется несколько надуманным, — продолжил я вещание. — Понимаю, что это модно, допускаю, что и здесь бывают серые дождливые дни, но, чтобы, как у Сафона, один природный мрак и ужас — это слишком.

— Погоди, мы еще не побывали в средневековой части города, где и происходят основные события романа, — резонно заметил Иван. — И не забывай, что в романе описываются бедные, запуганные, страдающие люди, а мрачный пейзаж должен подчеркивать их незавидный статус.

Остановились на минуту на площади Плаза Реаль — здесь стоял дом, в котором жил преуспевающий букинист Густаво Барсело, где юный Даниель познакомился с Кларой и, став свидетелем неприличной сцены, надолго разочаровался в женщинах. Дальше пришлось оставить автомобиль и пойти пешком — улицы в средневековой части города были узкими и напоминали ущелья. Вот здесь, на улочке Арк дель Театр находился вход на Кладбище забытых книг, где десятилетний мальчик Даниель выбрал себе книгу таинственного автора.

— Но как это описал наш гениальный автор! — воскликнул я, открывая книгу и зачитывая отрывок:

«В полусвете мы смотрели друг на друга, пытаясь найти слова, которых не существовало. Тогда я впервые понял, что отец стареет и что его затуманенные и опустошенные глаза смотрят только назад. Он потянулся к занавеске и впустил в комнату тихий утренний свет.

– Давай, Даниель, одевайся. Я должен тебе кое-что показать.

– Сейчас? В пять утра?

– Некоторые вещи видны только в сумерках, – произнес отец, улыбаясь мягкой, загадочной улыбкой, которую, возможно, позаимствовал из какой-нибудь книги Александра Дюма.

Когда мы вышли из дома, безлюдные улицы все еще тонули в тумане. Мерцающий свет фонарей на бульваре Лас-Рамблас обозначал лишь его контуры, покуда город постепенно пробуждался от сна, утрачивая акварельную размытость. Дойдя до улицы Арко-дель-Театро, мы направились к кварталу Раваль, под аркаду с небесно-голубым сводом. Я следовал за отцом по узкому проходу, скорее напоминавшему шрам, пока отсветы бульвара Лас-Рамблас не остались позади. Окна и карнизы отражали косые утренние лучи, скользившие поверх все еще темных тротуаров. Наконец отец остановился перед резным деревянным порталом, потемневшим от времени и сырости. Перед нами возвышалось строение, напоминавшее развалины заброшенного дворца, где мог бы располагаться музей отзвуков и теней.

– Даниель, ты никому не должен рассказывать о том, что увидишь сегодня. Даже твоему другу Томасу. Никому.

Дверь открыл человечек с седой шевелюрой и птичьими чертами лица. Его орлиный глаз неподвижно уставился на меня.

– Здравствуй, Исаак. Это мой сын, Даниель, – сказал отец. – Скоро ему исполнится одиннадцать, и рано или поздно именно он станет хозяином моей лавки. Ему пора познакомиться с этим местом.

Тот, кого звали Исааком, кивком пригласил нас войти. Во дворце царил голубоватый полумрак, в котором едва угадывалась мраморная лестница и галерея, расписанная некогда фресками, изображавшими ангелов и химер. Мы проследовали за нашим провожатым по дворцовому коридору и вошли в круглую залу, где царил церковный полумрак, из-под купола которой в окна били снопы солнечного света. От пола до самого верха вздымался лабиринт полок, забитых книгами; их расположение напоминало расположение сот в улье, с проходами, ступенями, плитами и мостиками; это было нечто вроде огромной библиотеки с хаотическим нагромождением книжных полок. Разинув рот, я посмотрел на отца. Он улыбнулся и подмигнул мне:

– Добро пожаловать на Кладбище Забытых Книг.»

— Силён! — не без легкой зависти констатировал Иван. — А можно чтобы и нам вот так, но еще лучше?

— Обязательно! — сказал я. — Если, конечно, проще! В простоте — великая сила.

Не без труда, вдоволь попетляв по ущельям, вышли на улочку Святой Анны, где располагался книжный магазин Семпере. Такая же узкая, метров семь в ширину с редкими усталыми прохожими, трехэтажные дома вытянулись в нестройный ряд, смешивая стили и вычурность фасадов. Здесь обнаружили целых четыре книжных лавчонки, в какой именно автор прописал магазин наших честных нищих букинистов, можно лишь догадываться.