Она не могла сбежать.

Нет, она должна была смириться с этим.

На ватных ногах она подошла к двери и открыла ее.

И она была права. Это были копы. Точнее один из них. Пистолет был пристегнут к поясу, а не направлен на нее. Глаза, полные мягкости вместо холодной ненависти. В руках только кофе и бумажный пакет. Исходящий от него запах вызвал у нее тошноту.

— Мэддокс, что ты здесь делаешь? — прохрипела она, слабая попытка прозвучать нормально.

Он приобнял ее. Быстро, вероятно, как его учили в полиции, но она знала, что он увидел запавший, пустой взгляд в ее глазах. Она приняла душ. Три раза. Вымыла руки разбавленным отбеливателем. Ее волосы тоже были вымыты три раза, и еще влажными были заплетены в косу, спускающуюся по спине.

На ней были чистые спортивные штаны.

Но она все равно была убийцей. Она все еще была тем человеком, которого Мэддокс был обучен ловить, убийцей, который скрывался прямо перед его глазами.

— Я принес завтрак, — сказал он, поднимая стакан кофе вместе с пакетом. — Чтобы поздравить тебя. Нам не удалось по-настоящему отпраздновать твою сдачу экзамена по вождению. — Тяжелая пауза, воспоминание о том, что произошло в этом самом дверном проеме. — С тех пор я не мог до тебя дозвониться. Тебя трудно прижать к стенке, — он улыбнулся, показав ей свои зубы.

Орион словно проглотила кинжалы. Ее не тошнило от того, что она сделала. Ее тошнило при мысли о тюрьме. От того, что её поймают. И Мэддокс больше никогда ей не улыбнется.

Его улыбка дрогнула от ее молчания, сменившись озабоченным хмурым взглядом.

— Ты в порядке? Выглядишь так, будто совсем не спала.

Орион выпрямила спину. У нее не могло быть никаких отношений с этим мужчиной. Он слишком легко все замечал. Слишком сильно заботился.

— Я не разбираюсь в правилах этикета, но даже я знаю, что не стоит говорить что-то подобное женщине, — теперь ее голос звучал сильнее. Холоднее.

Орион была убийцей. И ей нужно было начать вести себя соответственно.

Мэддокс выглядел должным образом отчитанным.

— Прости, я не это имел в виду. Я просто беспокоюсь о тебе, — он сделал паузу. — Я забочусь о тебе, Орион.

На нее это никак не повлияло. Это признание, произнесенное тихо и с нервозностью, которая просачивалась сквозь слова. Это сработало, если бы она не закрылась в своем каменном сердце — месте, где она ничего не чувствовала и думала только стратегически. Она позаимствовала этот прием. Время от времени она позволяла себе читать для удовольствия и погружалась в серию фэнтези Патрика Ротфуса. Ей понравилась идея создать подобное место в своем воображении. Как миры, в которых она обычно скрывалась, когда причинённые страдания становились невыносимыми.

Конечно, она не обладала магическим даром. Она смогла вернуться в это бесчувственное состояние, потому что была немного психопаткой. Родилась ли она такой или стала благодаря ужасной жизни? Это не имело значения. Орион знала, кем она была, и смирилась с этим фактом, когда засунула отрезанный член доктора в его же рот, и ей это понравилось.

— Ты не должен заботиться обо мне, — сказала она, стараясь произносить слова медленно, следя за тем, чтобы каждое из них было заострено так, чтобы у него пошла кровь. — Тебе и не нужно этого делать. Я не твоя работа. Я не твоя школьная подружка. Я не какая-нибудь девица с проблемами, которую ты должен спасать. Я — для тебя никто.

Рот Мэддокса сжался в жесткую линию.

— Ты знаешь, что это чушь собачья, Орион. Ты для меня не пустое место.

Наконец-то, хоть немного стали в его голосе.

Она приподняла бровь.

— Хорошо, тогда кто я для тебя? — потребовала она. Но не дала ему шанса ответить. Она не собиралась позволять этому случиться. — Ты хочешь, чтобы я была жертвой, — выплюнула она. — Потому что тогда ты, Мэддокс Новак, сможешь стать героем.

Он не дал ей той реакции, которую она хотела. Он не был жесток, и не проявил никакой ярости.

— Нет, Орион, я не хочу защищать тебя, — тихо сказал он. — И я чертовски уверен, что не хочу, чтобы ты была жертвой, — он шагнул вперед. — Я знаю, что ты совсем не такая. Ты — воин.

Орион затаила дыхание, но он остановился недалеко от того, что она считала своей невидимой границей, необходимой между ней и другими людьми, чтобы остановить постоянную потребность содрать с себя кожу, которая болела от воспоминаний о том, что происходило, когда другие люди — другие мужчины — приближались к ней.

— Ты — гребаный воин, Орион. В сердце. В сознании. В душе. Весь мир уже знает об этом. Тебе просто нужно наверстать упущенное.

Поцелуй у двери был разовым явлением. И был вызван текилой. Она больше не будет этого делать. Так что она отстранилась от него, ненамного и нерешительно.

— Я хочу, чтобы ты стала героиней своей собственной истории, — тихо произнес Мэддокс.

Если бы он ударил ее физически, то причинил бы меньше боли. Зрительный контакт, тон, сами слова — все это было словно маленькие кинжалы, пронзающие ее кожу.

Она не могла этого вынести. Не могла вынести, что он смотрел на нее так, будто она была кем-то, кого нужно спасти. Будто она была достойна его. Достойна счастья.

Орион почти осмелилась кое-что сделать, прямо тогда, просто чтобы он остановился. Она чуть не сказала ему, что убила человека. Забрала отца у детей. Сделала женщину вдовой. И что ей это понравилось. Что это каким-то непонятным образом зарядило ее энергией. В каком-то смысле она была зависима от этого. Она хотела сказать ему, что планирует сделать это снова. Тогда, это чертовски точно стерло бы это выражение с его лица. Отправило бы ее в полет с того гребаного пьедестала, на который он и весь остальной мир ее воздвиг.

Ее рот открылся, слова готовы были сорваться с языка, но она остановила себя. Она могла лгать ему, всем окружающим, но не могла лгать самой себе. Небольшая, но определяющая часть ее должна была стоять на этом пьедестале. Ей нужен был этот взгляд. Нужен был Мэддокс.

Она остановилась, не приступив к признанию.

— Я не главная героиня, Мэддокс, — сказала она, отступая назад. — Я злой персонаж. Ты просто еще этого не видишь.

Она потянулась вперед, хватая кофе и пакет, а затем захлопнула дверь прямо у него перед носом, чтобы доказать свою точку зрения.

***

— Ох, жаренные равиоли, — сказала Эйприл, глядя на пакет с едой на вынос, который держал Мэддокс.

Она наклонилась вперед и выхватила его у него из рук. Он был полицейским. Он должен был обладать лучшими рефлексами, чем это. Но ничто, кроме сверхспособностей, не помогло бы ему одолеть свою сестру, когда речь шла о жаренных равиоли.

— Ты пытаешься меня задобрить, — сделала правильный вывод Эйприл, каким-то образом, уже жуя равиоли, обмакнутые в соус маринара. Она закатила глаза от удовольствия. — Ладно, неважно, что тебе нужно? Закопать тело? Как только доем, возьму свою лопату.

Мэддокс усмехнулся, направляясь к холодильнику, чтобы взять пиво. Холодильник был полностью заполнен продуктами, согласно организационной «системе» Эйприл, о которой ему не разрешено было знать. Ему было наплевать. Он был просто счастлив, что его сестра была помешана на чистоте, а это означало, что ей нравилось убираться. Но она не любила готовить. Так что в основном там были обычные закуски и прочая ерунда, которую она добавляла в свои коктейли.

Он знал, что было странно жить со своей сестрой, будучи взрослым мужчиной, но, если твоя сестра была Эйприл, а в твоем прошлом была Ри, это имело смысл. Пройдя вместе через все дерьмо, они каким-то образом стали друзьями. До случая с Ри, они вечно ссорились и подкалывали друг друга. Эйприл была просто его раздражающей, драматичной младшей сестрой, а он был придурошным старшим братом. И конечно, за эти годы, у них было много разногласий, например, когда ему приходилось вытаскивать ее из бара в Теннесси или, когда она следовала за гребаной рок-группой по всей стране. Они много ссорились, но быстро мирились, потому что знали, что нуждаются друг в друге, знали, что, несмотря на то, что родители любили их, в этой жизни они были одни друг у друга. Ни один из них не оправдал надежды своих родителей. Так что они держались вместе. Исцелялись вместе. И в процессе сблизились.

— Я полицейский, Эйприл, — сказал он, потягивая пиво. — Я могу избавиться от тела самостоятельно, большое тебе спасибо.

Она фыркнула.

— Да, конечно, мистер «Свод Правил». Тебе не одурачить меня своим внешним видом и брутальной щетиной. Я знаю, что твоя «мораль» и «этика» слишком непоколебимы, чтобы ты смог убить человека и попытаться выйти сухим из воды. Ты был бы первым, кто умер от гребаного беспокойства.

Он сел на диван.

— Не обязательно впутывать мораль и этику. У большинства людей есть эти качества.

Она закатила глаза.

— Большинство людей просто скучны. Итак, чего ты от меня хочешь?

Он вздохнул и сделал еще один глоток пива.

— Мне нужна помощь с Орион.

Эйприл замерла, не донеся последние равиоли до рта. Маринара капнула ей на колени.

— Она пытается оттолкнуть меня. Я беспокоюсь за нее. Я… — он замолчал.

Он не собирался рассказывать Эйприл о поцелуе, обо всех этих сильных, всепоглощающих чувствах, потому что это шло вразрез с моралью и этикой, которыми Эйприл только что его дразнила. Его учили хорошим манерам. Уважению. Он не болтал о поцелуях. А еще он был эгоистом. Он знал, насколько редким был этот поцелуй. И как это было сложно для нее. Он хотел, чтобы все это принадлежало ему и Орион. Если быть честным с самим собой, он хотел большего, но сегодняшний день показал ему, что она не была готова. Если бы он надавил, она бы сдалась. У нее было бы достаточно времени, чтобы возненавидеть его за то, что он стал еще одним мужчиной, который отнял у нее всё. И он сам возненавидел бы себя за это.

— Да, ты все еще питаешь к ней старые добрые чувства, — закончила за него Эйприл. — Или, может быть, они новые, потому что это совершенно новая Орион?