— Я накопила достаточно валюты для своей маленькой половины акра в аду, — сказала Орион. — Так что, я не боюсь смерти, — она посмотрела на него. — И меня никогда больше не посадят в камеру. Ни человек, ни закон, ни кто-либо еще. Так что им лучше убить меня. Тебе лучше убить меня.

Он закатил глаза, уперев руки в бедра.

— Я чертовски рад, что ты не боишься, Орион, — прошипел он с ужасом в глазах. — Но задумывалась ли ты хоть на секунду о том, что твоя смерть или заключение в тюрьму сделают с другими людьми? Что это сделает с моей сестрой? Она наконец-то взяла себя в руки. А Шелби?

Это поразило ее. Потому что она беспокоилась за Эйприл. И она ненавидела себя за это. Она ненавидела себя за то, что недостаточно беспокоилась о ней, чтобы отойти от своего плана. И она гордилась тем, как далеко продвинулась Шелби.

— А как думаешь, что будет со мной, Мэддокс? — резко спросила она. — Ты считаешь, что я буду ходить к психологу всю оставшуюся жизнь, залечу свои раны, вернусь в общество, выйду замуж, рожу детей и буду вести себя так, как будто эти десять лет были просто страшным кошмаром?

Она ждала, когда он заговорит. Предложит реальный, честный ответ. Настоящую честную альтернативу.

Он продолжал молчать.

— Вот именно, — сказала она. — Для меня нет счастливого конца. Так же как для Жаклин. Шелби. Мы никогда не выберемся из Клетки. Так что я делаю все, что в моих силах, чтобы жить с этим. И это уж точно, черт возьми, не значит, что я заведу семью и буду жить в доме с белым заборчиком. Если меня посадят в другую клетку, неважно. Я все равно буду сладко спать по ночам. Итак, ты собираешься надеть на меня наручники?

Он не пошевелился. Он не дышал. Он не надел на нее наручники.

— Тебе нужно сделать выбор, — сказала она. — Можешь заковать мои руки, отвезти меня в центр города и выполнить все те клятвы, которые дал, получая значок. Или ты можешь взять пистолет и выстрелить мне в голову. У тебя два варианта. Не проси любить тебя или отказаться от чего-то ради тебя. Потому что я этого не сделаю. Я забочусь о тебе. Я могла бы любить тебя всем, что у меня осталось. Но я слишком сломлена. Все, что от меня осталось, все кусочки, которые я смогу собрать воедино, — они твои. Но я все равно не остановлюсь. Если ты попросишь меня отказаться от этого ради тебя, я не стану. Потому что так — я двигаюсь дальше. Если ты попросишь меня сделать выбор, тебя я не выберу. Я буду продолжать это делать, потому что это все, что я могу.

— В последнее время поступали сообщения об исчезновениях из других округов Миссури. Даже исчез один полицейский из Сент-Луиса, — он подозрительно посмотрел на нее, приподняв бровь. — Просто так получилось, что все они были в реестре сексуальных преступников штата Миссури, — он позволил словам повиснуть в воздухе.

Она слегка улыбнулась ему, пожимая плечами.

— Ты издеваешься надо мной, Орион? Ты знаешь, сколько шума принесет этот пропавший полицейский?

— Они знают, что это была я?

— Они ни черта не знают, Орион, но дело не в этом, — он отрицательно покачал головой. — Что ты с ним сделала? С ними?

— Не волнуйся. Копы никогда не найдут их тела. Я хорошо научилась заметать следы, — гордо ответила она.

Мэддокс уставился на нее.

Она ждала отвращения. Ненависти. Но ничего этого не было. По крайней мере, она не заметила. Конечно, он выглядел потрясенным. Он пришел сюда со всей этой злостью, гневом, но лелеял надежду, что ошибся.

Он лелеял надежду, что сможет воскресить Ри и снова поцеловать ее, как на том крыльце.

Но мертвых не воскресить.

— Орион, ты больше не можешь этого делать. Ты не можешь ставить меня в такое положение, — сказал он, наконец.

Не было никакого намека на ненависть к тому факту, что она убивала людей. На самом деле, даже никакого отвращения.

— Ты сам поставил себя в такое положение, — ответила Орион, радуясь, что ее голос не дрожал.

Что-то внутри нее вздохнуло от облегчения, как только Мэддокс зашел в ее квартиру. Она больше не была в этом одинока.

Несмотря ни на что, даже монстрам бывает одиноко. Даже монстры жаждали любви.

Она тосковала по Мэддоксу. Она страстно желала сделать из него монстра, такого же, как она сама. Потому что она любила его. Она любила сломленных людей.

— Есть только два способа, как это закончится, — продолжила Орион, ее взгляд не дрогнул, будто электрический разряд пробежал по ее нервным окончаниям. — Либо ты попытаешься арестовать меня прямо сейчас, и я буду сопротивляться и заставлю тебя застрелить меня. Или ты оставишь это между нами и позволишь мне продолжать делать то, что я делаю.

Орион посмотрела на пистолет, висящий на его бедре. Мэддокс проследил за ее взглядом, затем резко убрал кобуру за спину.

Так оно и было. Ужас, которого она от него ждала.

— Конечно, я не собираюсь стрелять в тебя, — сказал он, как будто это было за пределами возможного. Как будто он не был полицейским из отдела убийств, разговаривающим с убийцей. — И я не собираюсь бросать тебя обратно в клетку. Но в какой-то момент ты все испортишь, Орион, кто-то другой тебя раскусит, и я, черт возьми, не буду иметь права голоса. И мысль о том, что я тебя снова потеряю, Ри… это разбивает меня на чертовы части. Я не смогу с этим справиться. Я больше не смогу, — слезы заблестели в его глазах, голос слегка дрогнул.

Орион держалась твердо. С усилием. Она была уверена, что сможет вытерпеть страдания мужчин, и так оно и было. Она слышала, как они звали своих матерей, умоляли сохранить им жизнь, кричали, когда она их убивала. Все это время она не чувствовала ничего, кроме удовлетворения. А теперь она хотела вырвать свои внутренности, лишь бы не видеть, как Мэддокс плачет из-за нее.

— Ну, а я не смогу продолжать жить, не заставив этих больных ублюдков поплатиться, — тихо произнесла она. — Ты это понимаешь? Осознаешь, что они со мной сделали? Через что я прошла за эти гребаные десять лет? Да, может Шелби и достаточно посещать психолога, чтобы ей стало лучше, и, конечно, я чертовски ею горжусь, но она провела там всего два года, Мэддокс. А я в этом аду пробыла десять гребаных лет. Десять несчастных лет, — она резко вздохнула, ее сердце бешено забилось. — Мне нужно это.

Он на мгновение заколебался, позволяя ее словам повиснуть в воздухе. На его лице было написано страдание.

— Хорошо, — пробормотал он.

— Что, хорошо? — парировала она.

Она надеялась на то, что Мэддокс примет монстра, поселившегося в ее душе, увидит тьму и все равно полюбит ее. Она надеялась на это, как надеялась, что он спасет ее в те первые недели, проведенные в Клетке.

— Хорошо, я тебя понял. И я сделаю все, что в моих силах, чтобы замести твои следы. Но Орион… — его голос затих. Он склонил голову набок, заглянул ей глубоко в глаза. — Ты можешь, по крайней мере, придерживаться тех, что живут в округе Кларк? Облегчи немного мою работу.

Орион быстро заморгала. Неужели это происходило на самом деле? Надежда побеждала. Мэддокс не спасал ее. По крайней мере, не в образе обычного героя и девицы, попавшей в беду. О таком не писали ни в одной гребаной сказке и не показывали в диснеевских фильмах.

— Разве это не насторожит копов? Например, тех, кто выше тебя по должности? — уточнила Орион.

Он встретился с ней взглядом, его глаза сверкали от гнева. Да, он был зол на нее.

— Нет, если не будет тел. И не в том случае, если я буду уничтожать улики.

Она кивнула, приложив руку к подбородку. Потом резко протянула руку.

— Договорились.

Он покачал головой, разочаровано и немного удивлено. Затем он взял ее за руку, притянул к себе и целовал долго и крепко.

«У бурных чувств неистовый конец».

Уильям Шекспир