ГЛАВА 20

— Брат, ты все еще зациклен на убийстве Коллинза? — спросил Эрик из-за спины Мэддокса.

Поскольку он был хорошо натренирован, ему удалось скрыть свою дрожь. Это было плохое качество детектива — не ощущать, когда кто-то подкрадывается к тебе сзади. Особенно кто-то с пистолетом, висящим на бедре.

Да, это был его партнер и, возможно, самый близкий друг, но дело было в принципе. Кроме того, у Мэддокса, вероятно, была скрытая враждебность, направленная на его лучшего друга и партнера за то, что он встречался с его сестрой. Несмотря на то, что Эрик был хорошим человеком и правильно обращался с женщинами. Обращался с его сестрой так, как с ней никогда не обращался другой мужчина. Но Эйприл была его младшей сестрой и лучшим другом. Это все меняло.

— Знаю, что это очень важно, и что он был богат и пользовался уважением мэра, который теперь давит на шефа, но у нас ничего нет. Мы не можем предоставить им преступника из ничего.

Эрик был прав. У них ничего не было, несмотря на то, что на месте преступления они обнаружили ужасные вещи, которые имели все признаки убийства на эмоциональной почве — обычно они были самыми небрежными и легко раскрываемыми. Это произошло в довольно людном месте, но им не удалось найти свидетелей. Убийство произошло в дерьмовом, но оживленном районе, в переулке, где не было ни укрытия, ни уединения.

Само по себе убийство не было быстрым. На руках доктора были обнаружены раны, так что, скорее всего, там произошла борьба. И все же они не нашли никакой другой ДНК. Никто не проходил мимо, поблизости не было никаких камер видеонаблюдения. Интуиция Мэддокса подсказывала, что убийство было спонтанным, но жертву не ограбили. Часы за двадцать тысяч долларов остались у него на запястье. Это было что-то личное.

Многих людей удивило бы, какую важную роль при убийстве играет удача.

Он слишком хорошо знал, насколько наличие удачи или ее отсутствие может быть решающим для жертвы.

Мэддокс узнал об этом, когда Ри не появилась в школе на следующий день после того, как он наконец предложил ей встречаться. Он понял это десять лет спустя, когда узнал, как ей не повезло, что в тот вечер она ехала домой на велосипеде одна, и никто не смог ей помочь.

Но в преступлениях на эмоциональной почве имелась какая-то логика. Случайные убийства были далеко не так распространены, как любили рассказывать широкой публике СМИ. Было легче смириться с мыслью о том, что сумасшедший человек с разбитым прошлым убьет тебя только потому, что он разозлился. Это было намного проще, чем думать, что твой муж может сорваться и зарезать тебя до смерти, потому что ты трахалась со своим личным тренером.

А жена Боба трахалась со своим личным тренером. Но у них обоих было алиби. Они были на другом конце страны, в отеле в Калифорнии, и камеры видеонаблюдения это подтвердили.

Мэддокс и Эрик глубоко погрузились в изучение отношений доктора. Его все уважали и любили, хотя он и был немного высокомерен, но ничего такого, из-за чего кто-нибудь захотел бы зарезать его, как свинью.

В полиции по нему не было никаких записей, за исключением нескольких своевременно оплаченных штрафов за парковку и штрафа за превышение скорости, также оплаченного. Обвинение в вымогательстве в восьмидесятых годах не вносили в его досье.

Его финансовые показатели были впечатляющими, соответствовали машине, дому и часам за двадцать тысяч долларов, которые остались на его запястье после того, как он был убит. Было несколько крупных платежей, которые уходили с семейного счета и направлялись в частную корпорацию, но они прекратились несколько месяцев назад, и, вероятно, это было ерундой. Хотя Мэддокс сделал мысленную пометку изучить эти платежи подробнее, потому что это была единственная отдаленно любопытная вещь в этом человеке.

Ничего не складывалось. Мэддоксу чего-то не хватало.

— Всегда есть что-то, — ответил Мэддокс своему партнеру, не отрываясь от первоначального отчета.

Эрик хлопнул его по плечу.

— Да, — согласился он. — Всегда есть что-то, где-то. Но мы всего лишь люди, и мы упускаем какое-то дерьмо. Либо мы в конце концов найдем его, либо нет. Разглядывание этого отчета ничего не даст, только вызовет мигрень, и ты впустую потратишь эту ночь, — Эрик сделал паузу. — Думаю, у тебя есть дела поважнее.

Мэддокс поднял на него глаза из-за скрытого смысла, скрывающегося за тоном его партнера.

— Что может быть важнее, чем раскрыть убийство известного доктора, у которого есть жена, пусть и неверная, и дочь? — Мэддокс бросил ему вызов с большей враждебностью в голосе, чем требовалось.

Он не спал, потому что был расстроен. Не только из-за этого дела, но и благодаря делу Орион. Все девушки говорили о том, что мужчины приходили и уходили, были «постоянные клиенты», и это звучало скорее как бизнес, чем что-то другое.

Так оно и было. Двое привратников были подонками-наркоманами. Они жили в нищете, но подвал под домом был просторным и безупречно чистым. Они выяснили, что первоначальный строитель дома был параноиком по поводу холодной войны и ядерных последствий, поэтому построил целый второй дом под основным, с двумя спальнями.

Однако холодная война так и не наступила, и то, что должно было спасти семью, прокляло многих девочек.

Он подводил семью этого доктора, и он подводил Орион. И, в довершение всего, он влюблялся в поврежденную, сломленную женщину, которая была совсем не похожа на девушку, которую он поцеловал десять лет назад. Та ночь, когда он видел ее два гребаных месяца назад, преследовала его. Он увидел что-то внутри нее, что-то, что напугало его до чертиков. Что-то, что заинтриговало его, потому что пробудило в нем нечто темное.

Эрик никак не отреагировал на гнев Мэддокса. Он привык к тому, что друг был жалким ублюдком. Эрик игнорировал, что бы ни происходило. И вместо этого творил чудеса для Эйприл, которая наконец-то начала налаживать свою жизнь. Мэддокс задавался вопросом, имеет ли к этому какое-то отношение Орион?

— Знаю, что связываться с жертвой морально сомнительно, и ты знаешь, что я глубоко уважаю правила, — сказал Эрик. — Но ситуация с этой девушкой иная. Исключительная. Я не верю в такое девчачье дерьмо, как судьба и романтика, я для этого слишком циничный старый полицейский.

Мэддокс фыркнул на слове «старый». Эрик был его ровесником, но в каком-то смысле он был прав. Этот ублюдок был стар душой.

Эрик не обратил внимания на фырканье.

— Я циник, но я не слепой. Орион — больше, чем жертва. Черт, и глядя на нее, становится ясно, что этот ярлык ей не подходит. У нее никого нет, Мэддокс. Никакой семьи, кроме тебя и Эйприл. Вы двое… это опасно. Просто хочу сказать, чтобы ты был осторожен. Не только из-за того, через что она прошла, это, само собой разумеется. Но из-за твоей истории. Ты носил ее с собой все эти годы. Вот почему у тебя в постели не было женщины дольше одной ночи, что бы ты себе ни говорил.

Мэддокс уставился на своего партнера, который был ему как брат, которого у него никогда не было. Он был его лучшим другом. Эрик знал об Орион. Мэддокс отправился на День благодарения к себе домой, когда солгал родителям и сказал, что ему нужно работать. Но у них не было глубоких и содержательных бесед о чувствах.

Эрик происходил из семьи полицейских. Его отец только что вышел на пенсию и пользовался большим уважением в обществе. Его дед был одним из первых чернокожих полицейских в Сент-Луисе, говорившим по-английски как на родном языке. Баптисты эмигрировали с Гаити два поколения назад, приехав в страну с одной только одеждой на спине и поколениями рабства и зверств, свежими в памяти. Они обещали чтить свой народ на этой новой земле.

Эрик свободно говорил по-французски, потому что его отец был полон решимости, чтобы его сын сохранил свое прошлое, свое наследие. Как и все его сестры, одна из которых была патрульным полицейским.

Его сестры души в нем не чаяли, что делало его чувствительным и добрым по отношению к женщинам. Казалось, он был чертовски чутким. Они никогда раньше не заходили так далеко в своих разговорах. Это было негласное соглашение между ними, не говоря уже о том, насколько тяжелыми были последствия этой работы. Невозможно слишком углубляться в это дерьмо. Это могло погубить.

Первым порывом Мэддокса было разозлиться. Защититься. Его кулаки сжались, готовясь. Эрик наполовину ожидал этого. Но, черт возьми, он устал. Устал притворяться дерьмом. Устал надеяться на удачу, которая в наши дни выпадает только убийцам и педофилам.

Он вздохнул, проводя рукой по волосам, вспоминая, как робко, испуганно Орион проделывала то же самое со своими длинными волосами. Ему пришлось замкнуться в себе, держаться за каждый из своих врожденных инстинктов, чтобы позволить ей сделать это, позволить ей сохранить контроль. Все шло медленно. Потому что, как бы его разум ни говорил ему, что ему нужно не спешить, ведь эта девушка прошла через многое, его член и сердце были с ним не согласны. Он мог бы солгать самому себе и сказать, что не испытывал искушения той ночью два месяца назад, но не стал этого делать.

— Да, — сказал Мэддокс. — Я стал полицейским из-за нее, — это он уже говорил Эрику раньше, без всяких подробностей. — Потому что хотел что-то изменить, сделать так, чтобы это дерьмо больше не повторилось. Она была всегда со мной. Та четырнадцатилетняя девочка по имени Ри… Она больше не такая.

— Нет, это больше не та девушка, — согласился Эрик. — Не перетрудись здесь, на работе.

Затем он ушел.

Мэддокс устал. Они оба устали. Это было не единственное убийство, над которым они работали. А этому делу было несколько месяцев. Миссури переживал волну преступности. В основном они и так были заняты в «обычный день», но в последнее время без вести пропало много людей. Технически это не входило в отдел расследования убийств, но у Мэддокса была теория об исчезновениях, учитывая, что у жертв было много общего. Все они входили в регистрационный реестр сексуальных преступников. И все исчезли без следа. Без каких-либо признаков борьбы в их домах.