ГЛАВА 13 Неделю спустя

— Жак? — позвала Орион, отпирая дверь после того, как в течение пяти минут в нее стучала.

Она подумала, что Жаклин либо спит, либо включила телевизор так громко, что не слышит стука. Для нее это было вполне нормально.

Жаклин решила для себя, что хочет попробовать всю еду, которая появилось за последние десять лет, посмотреть все сериалы и послушать все выпущенные с тех пор песни. Как будто выполняла какую-то миссию по замещению всех воспоминаний о Клетке, утоляя свой голод за прошедшие годы.

Орион навещала ее каждые несколько дней, потому что не была уверена, что Жаклин медленно не сходит с ума. Она беспокоилась за нее. Конечно, она этого не показывала. Она приходила, чтобы вместе с ней поужинать, посмотреть кино, иногда поиграть в видеоигры, и никто из них не упоминал тот разговор о мести и о докторе Бобе Коллинзе. Как будто этого никогда и не было.

В любом случае, ни одна из девушек не умела говорить о своих чувствах. По крайней мере, ни Жаклин, ни Орион. Шелби удавалось это лучше других, она ежедневно писала сообщения с гребаными вдохновляющими цитатами. Орион была уверена, что она станет первой из их троицы, кто наденет смирительную рубашку и будет жить в комнате с мягкой обивкой на стенах. Но оказалось, что она чувствовала себя лучше, чем остальные.

Стало слишком трудно пытаться угнаться за Шелби, разыгрывать для нее спектакль. Надевать эту чертову цепь на лодыжку каждый раз при разговоре с ней.

И так сложилось, что все трое начали разговаривать друг с другом все меньше и меньше. Начали отдаляться друг от друга. Орион не надеялась, что они будут поддерживать связь вечно. Они были связаны невидимой цепью, которая никогда не разорвется и будет тянуться за ними повсюду, куда бы они ни пошли, и даже если они отдалятся, в их разговорах эта невидимая цепь все равно будет греметь немного громче, а боль будет только усиливаться.

Семья Шелби жила в двух часах езды от города. Ни у кого из девушек еще не было водительских прав, но отец Шелби уже начал ее учить. Орион не знала, насколько хорошо все продвигалось.

Ни у Жаклин, ни у Орион не было никого, кто бы мог научить их водить автомобиль.

Разъезжая в машине с Эйприл, Орион узнала основы, которые необходимо было знать любому водителю. Эйприл даже почти удалось уговорить ее пойти учиться на права, потому что её собственные навыки вождения никак бы не помогли Орион. Возможно, свое водительское удостоверение она получила, сверкнув декольте и одарив инспектора комплиментами.

Если Орион не хотела полагаться на кого-то другого, кто бы мог отвезти ее, она не могла навестить Шелби. И просить кого-то она не собиралась. Та поездка с Мэддоксом была единственным исключением, и то благодаря отчаянной ситуации. Он не был ее водителем. Он не был для нее никем.

Родители Шелби казались достаточно милыми, но они как можно яснее дали понять, что не хотят находиться рядом с Жаклин и Орион. В их глазах Шелби все еще была невинной маленькой девочкой, и они не хотели, чтобы ее развратили.

Или, возможно, они просто хотели избавиться от всех напоминаний о том, через что их дочери пришлось пройти.

Орион это понимала. Если бы она могла сделать лоботомию, то обязательно бы сделала.

Она старалась не отставать от Шелби, как только могла, но она устала. И даже немного разозлилась на нее за то, что та постоянно требовала их внимания, хотя у нее были родители, которые давали его ей в избытке.

Они все учились жить в этом новом мире, и им нужно было делать это, не завися друг от друга.

Какая-то часть Орион отчаянно хотела поддерживать связь. Но это был ее секрет. Если бы она смогла купить дом, в котором бы они жили как сумасшедшие старые девы до конца своих дней, она бы так и сделала. Она скучала по ним так же сильно, как ненавидела находиться рядом. Нуждалась в них так же сильно, как убеждала себя, что ей никто не нужен. Для нее не имело значения, что они не смогут исцелиться, если будут напоминать себе о своих ранах. Она была одной кровоточащей, зараженной, гребаной раной, и это не изменится.

Она не хотела, чтобы это изменилось. Она не хотела, чтобы рана затянулась, покрылась коркой и потом исчезла.

Она хотела сохранить это, каждую деталь, каждый порез, чтобы спроецировать на тех, кто причинил боль, дать волю охватившей ее ярости.

Но она не хотела приводить девочек в свой извращенный и темный мир. Она не хотела, чтобы кто-то хоть немного его касался, потому что все они пытались исцелиться по-своему, и со стороны Орион было бы эгоистично и разрушительно пытаться утащить их за собой. Эгоистично пытаться привлечь их к своей кровавой победе, спуститься в яму, которую она копает, обставляет и украшает развращенными и смертоносными планами.

Она не собиралась лгать себе: она хотела, чтобы они были с ней в этом деле. Ей нужны были партнеры, кто-то, с кем можно было бы разделить бремя. Поделиться своим страхом. Кто-то, кто понял бы ее внутреннюю потребность причинить боль их обидчикам.

Хотя ей помогло то, что она уже привыкла к отсутствию партнеров. Она была одна. Одиночка. И чем скорее она привыкнет к этому, тем лучше.

Но это не означало, что она бросит Жаклин. Она была очень похожа на Орион — до того, как ее похитили, ее семья была отбросами, — и это была единственная вещь в этом уродливом мире, которая не изменилась. Трейлерные отбросы оставались неизменными на протяжении многих лет. Они словно горы, непреклонные, неподвижные. Любой, кто появился бы в жизни Жаклин, захотел бы осушить ее досуха и выбросить. Они были одни друг у друга.

Поэтому в руках у Орион была бутылка водки «Tito’s» в качестве предложения мира. Орион не пила крепкий алкоголь с тех пор, как сбежала из Клетки. Она слишком боялась того, что он может с ней сделать. Зависимость таилась в ее крови, она нашептывала ей мысль о том, что так все станет намного проще.

Орион понимала, почему Жаклин нравилось пить. Это был более легкий выход — утопить боль в бутылке, чтобы не сталкиваться лицом к лицу со своими уродливыми частями. Или чтобы эти части казались более красивыми.

Орион решила, что она попробует выпить этим вечером. Последняя попытка отказаться от своих смертоносных планов. Дать себе шанс прожить жизнь без насилия. У нее не было больших надежд, но она решила попытаться. И она больше ни секунды не могла выносить тишину своей квартиры.

Кроме того, она могла попробовать какую-нибудь новую вредную еду и посмотреть фильмы, которые еще не видела.

Не получая вестей от Жаклин в последние несколько дней, Орион поняла, что та по уши погрузилась в фазу «наверстывания упущенного», которую все еще проживала.

По правде говоря, Орион беспокоилась о ней.

Конечно, не было ничего удивительного в том, что Жаклин с головой окунулась примерно в тысячу различных механизмов преодоления посттравматической депрессии, каждый из которых был более разрушительным, чем предыдущий. Орион сама не была образцом выздоровления, строя планы о преследовании и убийстве доктора.

Но дела с Жаклин обстояли еще хуже. При каждой новой встрече с Орион, она выглядела более исхудавшей. Ее волосы казались более редкими, тусклыми и седеющими. И в прошлый раз, когда она упомянула об этом как можно мягче, все закончилось не очень хорошо. Орион никогда не видела Жаклин такой сердитой. Такой безумной.

Орион дала ей пространство, хотя это шло вразрез со всеми ее инстинктами. Не то что бы она доверяла своим инстинктам, поскольку все они были основаны на воспоминаниях о том, как Жаклин сидела в шести футах от нее, прикованная цепью к стене.

— Жаклин, зажги ароматическую свечу или открой окно. Здесь пахнет, как…

Орион замолчала, как только завернула за угол в гостиную. Из нее как будто выбили весь воздух, слова и жизнь. Бледное, неподвижное тело Жаклин сидело на диване, из руки торчала игла.

Орион не закричала. Она уже прокричала на двенадцать жизней вперед. И на самом деле это не оказалось для нее шоком: увидеть Жаклин в таком состоянии. Не совсем. Разве она не подозревала? Потеря веса, пустые глаза, жизнь, медленно покидающая ее тело? Разве она не потеряла бесчисленные ночи сна, представляя именно этот сценарий?

Орион медленно подошла к дивану, пакеты с едой хрустели у нее под ногами.

Она протянула руку, чтобы проверить то, что уже и так знала.

Жаклин была холодной, мертвой и уже начала разлагаться.

Орион положила руку на ее щеку, обхватив с такой нежностью, с которой Жаклин не знала за всю свою короткую, жестокую жизнь.

Затем она опустилась на пол, открыла бутылку водки и начала пить, рыдая и всхлипывая так, как будто ей снова было четырнадцать, крича имя Жаклин в пустоту.

***

Она удивилась тому, насколько это оказалось больно. Как глубоко это ранило её.

Орион уже имела опыт со смертью, с тем, когда близкие подруги умирают. Когда части ее самой гниют и разлагаются изнутри.

Она думала, что где-то внутри нее еще оставалось место, где можно было уединиться, спрятаться от холодного, жестокого мира. Каменное сердце без эмоций, разума или слабости. Сердце, в котором она нуждалась, чтобы пережить всю эту смерть и отчаяние, если это то, что она делала.

Выживала.

Так их называли СМИ — выжившие. Еще одно клеймо. Орион предполагала, что их популярность к настоящему времени уже пройдет. Это случилось достаточно давно. Она узнала, что у общественного внимания бывает короткий срок, но, когда дело касалось серийных убийц и похищенных девочек, захороненных тел и пыток, оно оставалось сосредоточенным на протяжении длительного времени.

Возможно, так происходило из-за всех остальных девушек, которые все еще не были найдены. Это дало родителям, родственникам и друзьям некоторую надежду. Потерянные девочки могли найтись в любой момент, и тогда их родители могли бы покончить с переживаниями и начать свое «восстановление».