Молча сгорбившись, они просто слушали. Тошнотворное дыхание становилось все ближе и ближе к ним. Оно звучало так, как будто то, что там было, не было живым. Если бы им только так повезло...

Теперь шум был практически над ними. Ужасное дыхание прошло мимо кабинки, выбранной Чарльзом. Он остановился перед пространством между ними – там, где лежал труп директора Ричардса. Эдмон закончил открывать уже приоткрытую дверь, пока она не открыла склизкое зрелище.

Он, не раздумывая, схватил тело и с силой швырнул его в раковину, отчего уже затвердевшая голова директора столкнулась с фаянсом и разбилась.

Когда раковина оторвалась от стены, вода начала брызгать во все стороны.

Было неясно, решил ли Эдмон, что он играет в опоссума, или просто хотел осквернить труп. В любом случае, это показывало, что пощады не будет даже мертвым. Джесси изо всех сил старалась подавить свое беспокойство, но ее дрожь позволила вырваться тихому, паническому дыханию. Эдмон подошел к их кабинке и на мгновение остановился. Ноа уставил свои блестящие глаза на Джесси с выражением на лице, которое говорило: Прощай.

Он быстро повернул ручку кабинки в незапертое положение и метнулся от нее прямо в объятия Эдмона.

- Беги! - крикнул он, жертвуя собой.

Эдмон схватил его за жопу и ткнул лицом в нижний слив писсуара. Джесси и Чарльз выскользнули из своих кабинок, в то время как Эдмон продолжал давать волю своей ярости. Затем во второй раз он загнал его уже разбитый рот прямо в слив писсуара и начисто проломил дно.

Челюсть Ноа треснула так безжалостно, что развалилась и осталась болтаться разинутой, а количество зубов стало ближе к количеству зубов Наркомана Джима. Когда кровь собралась в лужу мочи, часть убывающего содержимого писсуара вылетела из его разломанного отверстия. Эдмон приостановил хаос и внимательно наблюдал за его повреждением. Как художник, он жил только для того, чтобы создавать различные интерпретации самого себя. Ноа был мертв, но это не имело значения.

Это не помешало Эдмону уткнуть его лицом в оставшиеся чаши с мочой. Если подумать о пути и выборе Ноа в ту ночь, их столкновение было огромной иронией, о которой ни один из них на самом деле не знал в полной мере.

Чарльз и Джесси слушали, как он разоряется, и все еще задавались вопросом, куда им следует бежать. Они пробежали мимо закрытого черного выхода к ряду шкафчиков, которые стояли по обе стороны коридора.

Затем Эдмон потащил вялое мясистое тело Ноа в душ. Он больше не мог ни двигаться, ни стоять, поэтому Эдмон поднял его и запустил в отделанные плиткой разделители душевых кабин.

Он бил его снова и снова, пока в стенах не остались большие дыры, которые вели в заднее помещение. Тело Ноа выглядело как кусок человеческого мусора, который был смят рукой Бога и отброшен в сторону.

Как вопиющая ошибка, которую наконец-то исправили.

- Куда мы пойдем? Они все заперты, черт возьми! - отчаянно завопила Джесси, безрезультатно дергая за каждый шкафчик.

- Ш-ш-ш-ш! Мы должны вести себя тихо, или мы оба умрем. Иди сюда, за мной.

Он двинулся дальше по ряду с левой стороны. Его дрожащие руки все еще могли безупречно набрать комбинацию своего замка. К счастью для них, у футболистов были большие шкафчики для их снаряжения, иначе у них ничего бы не было. Чарльз схватил как можно больше снаряжения и поставил его подальше от своего шкафчика в надежде привлечь к ним меньше внимания.

Когда Чарльз закончил вытаскивать последние вещи из синего шкафчика, Джесси заметила, что на скамейку упала записка. Надпись гласила: "Сдохни, ниггер!" Когда Чарльз направился обратно к их потенциальному укрытию, он заметил ее.

– Я однажды доберусь до этих ублюдков... - пробормотал он, когда ярость наполнила его адреналином.

Если бы это была любая другая ситуация, Джесси сказала бы что-нибудь, но вместо этого она просто быстро подняла ее и затащила с собой в шкафчик.

Топот в соседней комнате наконец прекратился, и они услышали приближающиеся гигантские шаги. Ужасающий, безошибочно узнаваемый ритм дыхания снова приближался. Чарльз тихо вернулся и неловко втиснулся внутрь вместе с ней. Дискомфорт ничего не значил, они просто были рады, что дверь закрылась.

Эдмон расхаживал, проходя мимо бесполезного заднего выхода, прежде чем добраться до последнего ряда шкафчиков. Он протянул обе руки по обе стороны прохода и без усилий отодвигал дверцы шкафчиков. Скип, уборщик выпал вперед из одного и приземлился на пол перед Эдмоном. Его тело явно было лишено самой малой жизненной силы, но это не имело отношения к Эдмону. Он все равно наступил ему на череп и наблюдал, как его адское копыто разнесло череп по всему полу. Он пнул выдолбленную сферу в сторону и продолжил движение вперед.

Эдмон перешел к следующим двум шкафчикам и открыл их двери точно так же, как и предыдущие. Анархический шум снова приблизился к Чарльзу и Джесси. До гибели оставалось несколько минут. Джесси посмотрела на Чарльза, ее пожирало чувство вины, кипящее на ее лице. Было кое-что, что ей нужно было выпустить. Она пукнула. Это было негромко, но Чарльз был достаточно близко, чтобы услышать и, что еще более тревожно, почувствовать запах.

- Серьезно? - спросил он с отвращением.

- Я начинаю задыхаться, когда нервничаю. Чарльз, я знаю, что мы никогда по-настоящему не общались или что-то в этом роде, но я должна тебе кое-что сказать, - объяснила она сквозь сумасшедшие звуки разрушения, приближающиеся к ним.

- Хорошо... тебе лучше поторопиться, пока он не пришел, - сказал он, довольный, что она предложила что-то, что на мгновение избавило его от ужаса.

- На самом деле мне нравится ремейк "Рассвета мертвецов" намного больше, чем оригинал. Я знаю, что Том Савини сделал эффекты в оригинале, и он по-прежнему мой любимый, но это всего лишь один из немногих случаев, когда ремейк превзошел оригинал.

- Ладно... Я даже не знал, что есть оригинал, но круто. Я думаю, что раз уж мы здесь исповедуемся в последний момент, я должен тебе сказать. Не то чтобы это имело значение, я думаю, с тех пор как ей оторвали лицо... - Чарльз начал плакать. - Я трахал мисс Мелло, и она была очень-очень хороша.

Джесси оглянулась на него, наморщив лоб. Никто никогда так не думает, когда речь идет о девушке, но это похоже на педофилию, не так ли? Ее рассуждения были прерваны тем, что прозвучало как какое-то шипение пара. Это было громко и далеко от трепки Эдмона. Внезапно они услышали, как открылась задняя дверь, а затем раздался голос, который они не узнали.

Эдмон обернулся, и Хершел протянул ему руку.

Между его грязными пальцами была зажата потрепанная и забрызганная жидкостью фотография матери Эдмона из его досье в приюте. Это заставило его замереть на месте, как и тогда, когда Хершел вывел его из Института Лэдда.

- Ты хочешь увидеть свою маму, Эдмон? Я могу отвести тебя к ней, я могу отвести тебя прямо сейчас. Просто следуй за мной, и ты увидишь ее, я обещаю тебе это.

Чарльз и Джесси не могли толком понять шепот или то, что именно говорилось, из шкафчика, но они были благодарны, что Эдмон прекратил свое разрушение. Долгожданная остановка после того, как ты признался на смертном одре и поверил, что тебя вот-вот разорвут на куски.

Эдмон начал медленно продвигаться вперед к фотографии, которую держал Хершел, как будто он мог видеть только ее фотографию и ничего больше. Хершел медленно попятился и вышел за школу.

Эдмон последовал за ним с послушанием одержимого, полностью умиротворенный и очарованный. Его охватило чувство ностальгии, такое чувство, которое только его мать когда-либо могла пробудить в нем. Ступив в темноту природы, он почувствовал необъяснимое тепло в холодном октябрьском воздухе.

Хершел держался на безопасном расстоянии, в то время как Эдмон плелся за ним, пока они, наконец, не добрались до кладбища. Он лениво продолжал идти, фотография его матери была кровавой морковкой, а Эдмон был адской лошадью.

К счастью, до кладбища можно было добраться через лес за школой, было лучше пока держаться подальше от улиц.

Неизвестно было, кто уже мог быть предупрежден о несчастье этого вечера.

Они принесли Жнецу бесчисленные души в этот Хэллоуин, но то, что на самом деле знали власти, все еще оставалось самой большой загадкой. Он старался держать след как можно более чистым, чтобы продлить события. Но в наши дни, если говорить о любом публичном убийстве, это было непростой задачей.

Они медленно продвигались к определенному надгробию, на котором небрежно валялась пустая бутылка емкостью 40 унций, и котороe все еще былo влажным от мочи. Хершел положил фотографию перед могилой Эмили. Эдмон уныло уставился на нее, казалось бы, погрузившись в свои мысли.

Воспоминания о крошечных моментах счастья, которые он испытывал рядом с ней, вспыхивали и гасли. Воспоминания о единственном человеке, с которым он когда-либо чувствовал себя непринужденно, накрыли его. Хотя никто не мог гарантировать, что он может принять холодную правду о том, что его мать мертва и гниет, было что-то, что, по крайней мере, находилось на поверхности, резонируя.

Маленькая слезинка собралась в уголке его глаза и бисером скатилась по щеке в мясистый рот. Эдмон наклонился и поднял с земли фотографию своей матери. Внезапно туман начал просачиваться из почвы под их ногами и загораживать все вокруг. Их садистское предприятие, казалось, подходило к концу, и пока они стояли на кладбище, аура начинала граничить со сверхъестественным.

Хершел никогда не видел, чтобы что-то так быстро затуманивало местность. Даже для такого больного, извращенного ублюдка, как он, это было жутко. Внезапно он почувствовал себя не так, как на любом другом кладбище, где он когда-либо был.