Но не даю ему вымолвить ни слова, потому что бью кулаком в челюсть, и ошеломленный Роланд падает на пол.

— Ривер заслуживает гораздо лучшего, чем такой папаша, как вы, — рычу я на него, прежде чем повернуться и направиться к двери.

Меня обдает прохладным воздухом Колорадо, и я тут же жалею, что не одел ничего, кроме толстовки. Уже смеркается, конец ноября, и я оглядываю освещенную фонарями улицу, прежде чем направиться в сторону кампуса.

Оказавшись в квартале от дома Ленноксов, я достаю телефон, собираясь вызвать «Uber». До моей квартиры недалеко, но я не хочу брести по темноте и холоду.

Как раз в тот момент, когда я собираюсь нажать на кнопку поиска, ко мне подъезжает Ривер и опускает стекло:

— Садись, — только и говорит он.

Я разочарованно вздыхаю, прежде чем положить телефон в карман и, уступая его просьбе, забираюсь в машину.

Ривер смотрит на меня в тусклом свете приборной панели, прежде чем выехать на дорогу, время от времени бросая взгляды на мою руку.

Она в порядке, не сломана, просто с утра будет болеть. Во всяком случае, меня больше беспокоит то, что придется объясняться с тренером по поводу опухших костяшек.

Мы останавливаемся на перекрестке, ожидая, когда загорится зеленый.

— Все в порядке, Ривер, — вздыхаю я, в сотый раз поймав его взгляд.

Он медленно кивает.

Мне хочется изменить прошлое, оказаться в своей квартире и забыть весь этот день.

После самой долгой и тихой поездки в моей жизни, еще более неловкой, чем поездка на ужин, мы тормозим у моего дома. Несмотря на желание оказаться внутри, я чувствую себя плохо из-за Ривера и хаоса, который произошел из-за его приглашения.

— Извини, что ударил твоего отца, — бормочу я, все еще глядя в лобовое стекло. — Я не жалею о том, что сделал. Он — настоящий мудак. Но мне очень жаль, что из-за меня у тебя будут проблемы. Я не собирался так поступать.

Мне ненавистны слова, слетающие с моих губ. Терпеть не могу извиняться и признавать, что не прав. И хотя, в данном случае, я, возможно, не ошибся, все равно был не прав.

А еще мне ненавистно родство, которое я чувствую к Риверу.

Похоже, мы не так уж и сильно отличаемся друг от друга, когда дело доходит до вырастивших нас мужчин. Оба — те еще скоты.

Ривер протягивает руку, убавляя громкость радио и позволяя «Like A Nightmare» Deadset Society мягко раствориться на заднем плане.

— Мой отец… — начинает он, глубоко вздыхая и поворачиваясь в мою сторону. — Ему было трудно принять мой каминг-аут. А поскольку чаще всего меня привлекали парни, все стало еще хуже. — Его взгляд отрывается от колен, и он смотрит на меня с мольбой в глазах.

Что ему от меня нужно? Понятия не имею.

Чтобы я выслушал? Понял его? Принял таким, какой он есть?

— Леннокс, я не хочу выслушивать истории о том, как все узнали, что ты теперь разноцветный, — рычу я себе под нос. Но, глядя на то, как Ривер морщится, тут же жалею о своих словах.

И всё же… какого хрена?

Почему из всех людей, он решил, что должен поделиться этим именно со мной?

Один хреновый День Благодарения с его семьей и общая ненависть к отвратительному папаше не делают из нас друзей.

Тяжело сглотнув, я прерываю зрительный контакт и тереблю дверную ручку. Я закипаю от того, насколько неловко мне сидеть в этой машине.

Ривер издает тревожный смешок, и я бросаю на него взгляд. Он снимает свою кепку и проводит пальцами по волосам, прежде чем надеть ту обратно. Больше похоже на нервное, если честно. Конечно, я видел Ривера взволнованным, но никогда до такой степени. Даже на футбольном поле или в раздевалке перед игрой он не такой нервный.

Я вспоминаю первую игру в сезоне — то, как Ривер сидел, постукивая ладонью по колену в такт своей любимой песне недели, и ловлю себя на том, что наблюдаю, как он дергает рукой, на мгновение задумываясь о том, какая песня звучит в его голове на этот раз.

Наверное, опять Beartooth.

— Что за песня? — шепчу я, прежде чем успеваю себя остановить, и перевожу взгляд с улицы на лицо Ривера.

Он смотрит на свою руку на колене, подсознательно постукивая легкими движениями.

— «Hated¹⁷» Beartooth, — тихо произносит Леннокс через мгновение.

Кто бы сомневался.

И я ненавижу то, что столько о нем знаю. Что думаю о том, как бы его утешить.

Черт бы меня побрал, но это все, что сейчас нужно Риверу. Я ясно вижу это по его лицу.

— Прости, — шепчу я, чувствуя, как во мне поднимается чувство вины. — Если тебе нужно выговориться, ты можешь это сделать. Не могу сказать, что я хороший слушатель, но… — я обрываю себя, взглянув на Ривера.

Он кивает мне и благодарно улыбается, прежде чем продолжить:

— В тот вечер они с мамой поссорились, пока я сидел в своей комнате. Оба кричали друг на друга, и моя мать сказала ему, что тоже не была довольна моим заявлением, но они все еще мои родители. Она сказала ему, что если он не может смириться, то пусть убирается ко всем чертям. Очевидно, отец был настолько взбешен, что последовал её совету. — В глазах Ривера стоят слезы, когда он качает головой, снова разглядывая свои руки. — Потом отец поднялся ко мне в комнату и когда посмотрел на меня, я понял, что будет только хуже. Он отчитывал меня, кричал. Даже имел наглость попросить, чтобы я вел себя, как натурал, пока не уеду в колледж. Когда я сказал ему, что не могу притворяться тем, кем не являюсь, кем-то, с кем он мог бы жить, отец собрал вещи и ушел... Просто взял и ушел. — Ривер откашливается, фокусируя взгляд на ветровом стекле. — Не прошло и недели, как он съехал и подал на развод. Мне было так плохо. Не думаю, что это чувство когда-нибудь исчезнет.

Мой пульс учащается, когда его откровение проникает внутрь, заживо сжигая меня изнутри. Я знаком с этими чувствами больше, чем готов признать.

Собственные родственники могут быть худшими мерзавцами на свете.

Особенно когда просят о том, чтобы ты никому ни о чем не рассказывал.

Конечно же, обстоятельства бывают разными.

Но я слишком хорошо знаю, что сейчас чувствует Ривер.

— Он приезжает на еженедельные обеды, и мы проводим все наши каникулы вместе, что, наверное, еще хуже. Отцу нравится чувствовать, что он все еще контролирует нас троих. И меня больше всех. — Ривер вздыхает и облизывает губы, прежде чем покачать головой: — Я никогда никому об этом не говорил, кроме Тейлора, — шепчет он, заканчивая свои мысли, прежде чем встретиться со мной взглядом.

В словах Ривера я слышу правду. Она покрыта глянцевым блеском, и мое холодное мертвое сердце и в самом деле за него болит.

С его стороны глупо рассказывать мне такое — своему заклятому врагу. Количество информации астрономических размеров, если я когда-нибудь решусь её использовать.

Вот только знаю, что не стану.

Из меня вырывается вздох — тяжесть в груди доказывает, что я тону в боли Ривера.

Я скриплю зубами, пока обдумываю, что сказать в ответ.

Потому что мне нужно что-то ответить.

Я киваю раз, другой, потом вздыхаю и потираю подбородок. Открывая дверь, я готовлюсь сбежать. Но затем решаю сказать правду:

— Ты вовсе не отвратителен, Ривер. А вот он — еще как.