Изменить стиль страницы

Глава двенадцатая

Киран

Кто-то зовет меня по имени, когда я открываю дверь в тренажерный зал, решив потренироваться перед выходными. Обернувшись, я замечаю Ривера, который спешит в мою сторону.

Стыдно признаться, но я избегаю его с момента... происшествия… в раздевалке.

И под «происшествием» имеется в виду лучший минет в своей жизни. Который сделал мне не кто иной, как Ривер Леннокс.

Не то чтобы он тоже искал моего общества.

С тех пор прошло уже несколько недель, но между нами до сих пор сквозит неловкость. Мы не ссоримся и не делаем ехидных замечаний. Даже не смотрим друг на друга, словно пришли к какому-то негласному соглашению. Случая в раздевалке никогда не было, если притвориться, будто одного из нас не существует.

И до сих пор это отлично получалось.

Так почему же Ривер решил все изменить?

Я стискиваю зубы, когда он подбегает ко мне, останавливаясь у подножия лестницы. Леннокс выгибает бровь и кивает на спортивную сумку, висящую у меня на плече.

— Куда собрался? У нас ведь сегодня нет ни силовой, ни тренировки на поле. Следующие два дня мы свободны.

— Я в курсе, — огрызаюсь я, — но матч в Пенсильвании только на следующей неделе, а мне больше нечем заняться, кроме как болтаться без дела.

— Разве ты не собираешься домой? — спрашивает он, не обращая внимания на мой резкий тон.

Я усмехаюсь:

— На два дня? Нет, спасибо.

— Тогда что ты делаешь на День Благодарения?

Я вздыхаю, закатывая глаза, потому что Риверу везде нужно сунуть свой нос.

— Кому какая разница? А теперь, если не возражаешь, я хотел бы попасть внутрь и успеть потягать железо до того, как родятся мои внуки.

Ривер взлетает по ступенькам шустрее, чем гребаный Рокки Бальбоа.

— Придурок, тебя убьет, что ли, если проявишь немного вежливости? Я как раз собирался пригласить тебя в свой дом на День благодарения, раз ты не можешь провести его с семьей.

Я в замешательстве делаю шаг назад:

— Что? С чего бы тебе меня приглашать? — прищурившись, смотрю я на него. — К тому же, я не принимаю приглашений из жалости.

Ривер вздыхает, сцепляет пальцы на затылке поверх кепки, одетой задом наперед, и начинает пятиться вниз по лестнице с дурацкой легкостью, будто нисколько не беспокоится о том, что может оступиться и упасть.

— Ну, прости, если пытаюсь быть вежливым, Рейн. Просто забей.

Он снова зовет меня этим раздражающим прозвищем.

— Кажется, я просил тебя не называть меня так, — бормочу я сквозь зубы, крепче сжимая ручку двери.

Словно задумавшись, Ривер склоняет голову набок:

— Хм, правда? Должно быть, вылетело из головы после того, как ты охотно трахнул меня в рот.

И вот оно.

Ублюдок.

В мгновение ока я спускаюсь по лестнице, обхватив рукой его горло и прижимая к каменной стене. Глаза Ривера сегодня больше синие, чем зеленые, и сияют восхитительным осознанием ярости, которую он только что во мне вызвал.

По какой-то непонятной причине Леннокс любит меня раздражать. И по той же странной причине… Я позволяю ему это делать. Каждый чертов раз.

— Мы не будем это обсуждать. Вообще, — рычу я, стоя с парнем нос к носу. — Никогда.

Ривер наклоняется ко мне, вжимаясь шеей в мою ладонь:

— А то что? — шепчет он, вероятно, потому что не может говорить громче. Его мягкий и дразнящий рот находится так близко, что я чувствую, как мой член оживает. Да что ж это за херня такая? — Что бы ты сделал, Рейн? Трахнул меня в попытке подчинить своей воле? — Я ощущаю, как Ривер ухмыляется, и, да, блядь, это именно то, чего я хочу. — Прости, что разочаровываю тебя, детка, но ты уже должен был понять, что я совсем не послушный.

Каким-то образом Ривер скользит рукой вверх и вцепляется мне в горло, заставая врасплох. Воспользовавшись моим потрясением, Леннокс разворачивается и всем телом прижимает меня к стене.

Я все еще удерживаю руку на его шее, но хватка Ривера на моем горле гораздо более крепкая. Затем я чувствую, как его эрекция трется о мою ногу, и мой предательский член решает, что ему это нравится, потому что болезненно напрягается, несмотря на мое мысленное отвращение.

Да чтоб тебя.

— На самом деле, некоторые сказали бы, что мне нравится иметь преимущество, — глаза Ривера сверкают, а улыбка сияет лукавством. — Быть доминантом. — Он наклоняется к моему уху и мягко прикусывает мочку, прямо там, в гребаном пятачке, чтобы весь кампус видел. Меня пронзает ужас от того, что кто-то может нас поймать. А ещё... Возбуждение. Такое сильное, что я даже не замечаю, как слабеет моя хватка. — Учитывая всё вышесказанное, неудивительно, что обычно я получаю всё, чего хочу, — язвит Ривер, отстраняясь, чтобы посмотреть мне в лицо. — А в данный момент всё, чего я хочу — не чувствовать себя конченным придурком, пока ужинаю с семьей в День Благодарения, прекрасно зная, что ты проводишь его в одиночестве. — Ривер отталкивает меня и отступает, начиная спускаться по лестнице: — Заеду за тобой завтра в четыре. Не заставляй меня ждать.

***

— Разве я не говорил тебе, что не принимаю приглашений из жалости? — Рычание в моем горле очевидно, но Ривер отталкивает меня в сторону, чтобы войти в мою квартиру. — И как, черт возьми, ты узнал, где я живу?

Всего три минуты пятого, но, верный своему слову, Леннокс притащился, чтобы забрать меня и отвезти на семейный День Благодарения. Как будто у нас свидание или еще какая хрень.

Ривер захлопывает за собой дверь и входит в прихожую:

— От тренера, и я, кажется, говорил тебе, что не принимаю отказов, — огрызается он, с мгновение осматривая квартиру, прежде чем снова взглянуть на меня. — И что терпеть не могу ждать.

— Я никуда не поеду, — рычу я, но, похоже, это неверный ответ.

Потому что Ривер тут же хватает меня за шиворот и тащит к двери, точно так же, как в прошлый раз вывел из аудитории.

— Надевай свои чертовы ботинки и садись в машину, Грейди.

Я даже не пытаюсь стереть с лица хмурое выражение, когда он швыряет в меня обувь.

Ну, по крайней мере, я снова Грейди, а не Рейн.

Как только мы садимся в «Рендж Ровер», Ривер выезжает на улицы Боулдера, направляясь к выезду из кампуса. Мы молча проезжаем мимо знакомых достопримечательностей, а мой взгляд прикован к небезызвестным горам Флатирон.

Должно быть, проходит минут десять, прежде чем мы въезжаем на подъездную дорожку двухэтажного дома, который находился в дорогом районе. Он красивый, серо-белого цвета, с большой крытой верандой, дополненной фирменными белыми колоннами. Честно говоря, в доме нет ничего показного, но, учитывая район, должно быть, он обошелся в немаленькую сумму.

Я знаю, что у Ривера определённо водятся деньги, поскольку он учился в Академии «Саммит» вместе с Бенсонами и сыном тренера. Но, судя по всему, Леннокс — один из наименее обеспеченных детей, потому что его «Рэндж Ровер» говорит сам за себя.

Стиснув зубы, я дергаю ручку и с излишней силой толкаю дверь авто. Затем обхожу машину и направляюсь к парадному входу, а Ривер следует за мной по пятам.

Когда мы поднимаемся по ступенькам, он не стучит в дверь, а просто заходит. Меня окутывает аромат из прошлого, который запомнился мне как запах Дня Благодарения, отчего в груди начинает ныть. Прежде чем я успеваю себя остановить, ко мне возвращаются мысли о проведённых праздниках с отцом, до того, как он умер.

Моя мать никогда не была хорошей кухаркой. Честно говоря, в готовке она оказалась не ахти, точно так же как была не ахти и в нынешней жизни. Но когда они с папой поженились, это уже не имело значения. Он прекрасно умел готовить, поэтому каждый год в День Благодарения нас ждал великолепный ужин.

Помню, однажды отец проснулся в три часа ночи, чтобы поставить индейку в духовку. В тот год он решил купить самую огромную из всех. Это был последний год его жизни, мне тогда было почти восемь.

Ежегодно после ужина мы играли в футбол на заднем дворе, а мама смотрела, потягивая вино на веранде. Я полюбил футбол, именно благодаря отцу, пусть даже его любовь к мячу не имела смысла, потому что родом он был из Ирландии. И все же я играл ради него, хотя с самого раннего возраста меня больше тянуло к искусству. Отец даже тренировал мою команду «Чибисов». И с того момента, как поймал свой самый первый пас, я влюбится в футбол. В то, что нас связывало.

Когда отец погиб в Афганистане, я продолжал играть, потому что только так мог ощущать его рядом.

Меня окутывает горе, и я изо всех сил стараюсь избавиться от тягостных мыслей, когда мы проходим через фойе и гостиную, чтобы попасть на кухню.

Там же я нахожу высокую блондинку лет пятидесяти, похожую на типичную Степфордскую жену, в пышном платье, с причёской и... на каблуках. В своем собственном доме.

— Мама, — говорит Ривер, проскальзывая мимо, чтобы обнять ее, пока та суетится на кухне. Женщина останавливается, удерживая в руках противень булочек, прежде чем развернуться с огромной улыбкой на лице.

— Привет, милый, — восклицает она и ставит противень на островок, прежде чем обнять Ривера за шею. Женщина целует его в щеку, и меня снедает что-то вроде... зависти.

Я знаю, что у меня не должно быть такого чувства. Конечно же, мать его обожает. Любой здравомыслящий родитель любит своих детей. Даже когда те шалят.

Но моя мать никогда не была такой ласковой, а после смерти отца и подавно. В тот день, когда двое мужчин в военной форме подошли к нашей двери, чтобы сообщить о том, что мой отец погиб в бою, казалось, будто я потерял обоих.

Я и не подозревал, что смерть отца станет поворотным моментом в нашей жизни.

— Кто это с тобой? — спрашивает мать Ривера, отрывая меня от мыслей.

Она тепло улыбается мне, отстраняясь от своего сына.

— Да, э-э, — явно встревоженный Ривер потирает затылок. — Мама, это Рейн. Рейн, это моя мама, Кэтлин.

— Здравствуйте, Рейн. Приятно познакомиться. Ривер не сказал, что приведет кого-то на ужин. — Она оглядывается через плечо на Ривера, и я стараюсь не морщиться от фразы «домой на ужин», как будто в ней есть какая-то романтическая подоплека. Женщина одаривает меня еще одной улыбкой, прежде чем подойти и обнять меня так же, как прежде обнимала сына.