Глава одиннадцатая

Киран

По моим венам проносится паника, когда полотенце скользит вниз, приземляясь на пол, между нами.

Нет, не между нами. Под ним.

Потому что гаденыш стоит передо мной на коленях и смотрит на мой член, как на леденец. Словно только и ждет, чтобы провести по нему языком.

И это еще не самое худшее.

К своему ужасу, я тверд. Тверже камня. Гранита. Алмаза, мать его.

Нет, нет, чтоб меня! Нет!

Ривер ухмыляется, прежде чем обхватить мои бедра прямо под ягодицами, и мне приходится ухватиться за стенку шкафчика, чтобы не потерять равновесие. Потому что взгляд, которым он на меня смотрит — на мой член — как у ребенка рождественским утром. И весь мой мир фактически кренится на бок.

— Похоже, ты все же готов принять мое предложение, да, детка? — усмехается он, прежде чем скользнуть языком по головке в мучительно мучительном темпе.

С моих губ срывается неконтролируемый стон, и я проклинаю себя — и его — за то, что оказался в таком положении. У меня бледнеют костяшки пальцев, когда Ривер проводит языком от основания к головке одним долгим томным движением, задевая чувствительную нижнюю часть.

Это и мучение, и блаженство, завернутые в один шестифутовый пакет.

— Черт, — выдыхаю я.

Мои глаза умоляют закрыть их и позволить разуму насладиться блаженством, которое я испытываю. Но я не могу отвести взгляд.

Прежде чем успеваю сделать хоть движение, чтобы оттолкнуть Ривера, потому что это то, что я должен сделать, его язык путешествует вдоль одной из моих косых мышц. Сначала скользит вниз, останавливаясь чуть выше паха, а затем снова вверх по другой стороне. Ривер обращает особое внимание на строчку текста на моем бедре, покусывая татуировку своими идеально ровными зубами, прежде чем провести языком по следам, которые оставил.

— Добро сгубить нас может, грех — спасти, — обдавая кожу горячим дыханием, читает он в слух цитату Шекспира, выведенную готическим шрифтом.

Ту, которую я набил в день своего восемнадцатилетия, для того чтобы помнить поганую правду: мерзкие и продажные ублюдки всегда будут пробиваться наверх, а хорошие люди никогда не получат заслуженных почестей.

Уж мне ли не знать. Я лично видел эту неприглядную правду. И, к своему стыду, воплотил ее в жизнь.

Ривер покусывает слово «грех», и, Боже… реакцию моей плоти можно назвать именно так.

Грешной.

От его прикосновений покалывает каждый дюйм моей кожи. Даже там, где Ривер не касался. С каждым взмахом его языка и покусыванием зубов, по венам струятся огонь и лед, и разум замирает от эйфории.

Удовольствие, которое вызывает агонию и отвращение к самому себе.

Господи, я умер и попал прямо в ад.

Двигаясь вниз от моего пупка, Ривер скользит губами по тонкой дорожке, ведущей обратно к моей умоляющей о внимании эрекции.

— А я-то думал, что не нравлюсь тебе, — смеется Леннокс мне в лицо. Его голос хриплый и пронизан желанием.

— А ты и не нравишься, — бормочу я сквозь стиснутые зубы, взывая к здравомыслию своей плоти. Но у моего члена свой собственный разум, и он твердо стоит на том, чтобы очутиться во рту у Ривера. Тело продолжает меня предавать, пульсируя и отчаянно желая получить освобождение, когда Леннокс касается моей промежности, а затем смыкает пальцы на члене.

— Хм, твоя реакция говорит об обратном.

А потом самым восхитительным образом его рот обволакивает мою плоть. Не припомню, чтобы чье-то прикосновение так действовало на мои нервные окончания, что казалось, будто те горят.

Его рот… сведет меня с ума.

Я неосознанно закрываю глаза, когда Ривер вбирает меня глубоко в свое горло. Он не нежен и не стесняется того, как прикасается, сосет и трахает меня своим ртом, двигаясь быстрее и увереннее, чем любой другой, кто был со мной.

Кроме одного.

И когда я снова открываю глаза, на меня смотрят не бирюзовые глубины Ривера, а два шоколадных озера, которые я презираю.

Мои губы кривятся в оскале, когда я смотрю, как с каждым движением бедер моя длина исчезает в его горле, но он ни на мгновение не отрывает от меня своего взгляда. Как будто не хочет пропустить ни секунды.

Мои пальцы взлетают к темно-русой макушке, путаясь в прядях, пока я изо всех сил пытаюсь ухватиться за них получше. Вцепившись в волосы парня, я начинаю двигать бедрами, попадая в стенку горла с каждым размеренным толчком. В уголках его глаз собираются слезы, но он, по-прежнему, пристально на меня смотрит.

Опусти взгляд, мать твою. Отведи его.

Но он не сдается, и неважно с какой силой и скоростью я трахаю его рот, притягивая руками все ближе и в то же время толкаясь в горло. Он обхватывает рукой мои яички и нежно разминает их в ладони, оттягивая в нужные моменты, когда мой член находится в самой глубине, чтобы я увидел звезды.

Но тут происходит нечто странное.

Его глаза на долю секунды меняют цвет с коричневого на голубой, а потом... закрываются. Парень смыкает веки, отпуская мой член и двигаясь ниже, прежде чем вобрать в рот одно из яичек.

Раньше он никогда так не делал.

Пальцы нежно касаются внутренней стороны моего бедра. В легкой дразнящей ласке его язык кружит вокруг моей мошонки, облизывая и посасывая так, будто это последнее, что парень делает в жизни. При мысли о том, что это больше не повторится, с моих губ срывается стон.

Потому что так и будет. Это последний раз.

Когда его рот отрывается от моих яиц, я снова издаю стон.

Черт бы его побрал за то, что мне сейчас так хорошо.

Я ощущаю, как язык парня прокладывает ленивую дорожку по моей промежности, прежде чем скользнуть вниз по внутренней стороне бедра.

К моему бесконечному кошмару добавляется новая деталь:

— У меня такое чувство, что тебе нравится, когда ласкают твои яички, детка, — бормочет он, но голос звучит так же странно, как и слова. Недостаточно низкий и не наполнен воспоминаниями о словесных перепалках. К тому же он никогда со мной не заговаривал. По крайней мере, до этого момента. — Уверен, что с пальцем внутри тебе бы понравилось больше. Или, может, ты предпочел бы язык?

Мои глаза распахиваются, ошеломленные и растерянные. Я замечаю каштановую макушку. Аквамариновые глаза Ривера на мгновение встречаются с моим взглядом, прежде чем закрыться, когда тот снова обхватывает губами длину.

Ривер.

Я вздрагиваю не только от удовольствия, которое дарит мне его рот, но и от облегчения.

Слава богу. Это всего лишь Ривер.

Черт. Погодите. Нет.

Чертов Ривер.

Все это время… был только он.

Меня накрывает головокружительное унижение, потому что, черт возьми, я просто... он... и я...

Нужно остановить Ривера, пока все не зашло слишком далеко — дальше, чем уже случилось, но мой разум не позволяет сформулировать мысль после экстаза, который дарит его рот.

Мои пальцы скользят по каштановым волосам в попытке оторвать парня от себя. Но ничего не получается. Он мне не позволяет. Просто продолжает обрабатывать меня своим языком, который хлещет в ответ на мои самые жестокие оскорбления. Своими губами, которые ухмыляются каждый раз, когда Ривер понимает, что загнал меня в угол.

Именно туда, где хочет видеть.

Вот и сейчас, словно почувствовав мои мысли, парень снова открывает глаза.

Синие, как океан. Не карие.

Не. Карие.

Завороженный, я наблюдаю, как, не сводя с меня глаз, он скользит вверх и вниз по моей длине. От этого вида — эрекции, между его розовыми губами, и пристального взгляда, который касается моей души — я еле сдерживаюсь, чтобы не пролиться в его рот.

— А тебе идет… когда ты стоишь передо мной на коленях… — двигая бедрами, я толкаюсь в его горло, вынуждая принять меня еще глубже.

Своими пальцами, все еще запутанных в его волосах, я хватаюсь за пряди и крепко удерживаю его голову, в очередной раз толкаясь в горло.

И на этот раз я вижу Ривера.

Только его.

Он позволяет мне взять на себя контроль, которого я жаждал с самого начала, и со мной что-то происходит.

Во мне разгорается огонь, которого я никогда раньше не чувствовал, пылающий ярче солнца и пожирающий меня изнутри. Это опасное напряжение грозит обуглить каждый дюйм моего идеально выстроенного фасада безразличия.

Потому что, как бы мне ни претила эта мысль, я неравнодушен к Риверу. Между нами гудит мощная связь, напоминающая кипящую лаву. И нужно быть глухим и слепым, чтобы ее не чувствовать.

Но, это не значит, что я должен быть в восторге.

Ривер издает низкий стон — мой член погружается глубоко в его горло, так глубоко, что, клянусь, вижу движение за его кадыком. Он ловит мой взгляд, когда практически заглатывает длину целиком, и я проливаюсь в его горло, прежде чем могу себя остановить.

Ривер продолжает сосать мой член и кружить по нему языком, пока я всхлипываю, распыляя самый долгий оргазм в своей жизни. А он все лижет меня так, будто я чертов леденец, не прекращая свои нападки, пока мне не удается отпустить его волосы.

Осознавая, что высосал меня досуха, Ривер откидывается на пятки и смотрит на меня пристальным взглядом. Его грудь вздымается, пока он пытается выровнять дыхание. Между нами витают невысказанные слова, из которых наиболее походящей является фраза «это больше не повторится». Говорю я себе мысленно, но мои губы не могут произнести ни слова. Все, на что я способен, это стоять с отрытым ртом, уставившись на крошечное пятнышко спермы в уголке губ Ривера.

Он высовывает язык, чтобы облизнуть их, и, должно быть, ощущает ее вкус, потому что касается уголка большим пальцем и стирает пятнышко, прежде чем поднести подушечку к лицу, чтобы взглянуть на влагу молочного оттенка.

И тут происходит самое странное.

Ривер ухмыляется. Расплывается в широкой ухмылке, как будто вид моей спермы на пальце — самая забавная на свете вещь.

Внесу ясность, это не смешно. Вообще.

На самом деле это охренеть как плохо.

Ривер держал мой член во рту. Пробовал на вкус мою кожу. Мою сперму. Мое желание к нему.