Протиснувшись в дверь раздевалки, я срываю свою защиту через голову и швыряю ее в шкафчик. Пластик с треском бьется о дерево. Я быстро снимаю остальное и тоже бросаю в шкаф. Затем, схватив полотенце с полки, направляюсь в душ.

Стоя под струей, я пытаюсь позволить ей смыть с себя весь этот день. Но вода никак не помогает обуздать гнев. Вместо этого она подпитывает его. Ярость растекается, словно яд, пока я практически не взрываюсь.

До меня доносится хлопанье двери, а затем звук включенного душа, сигнализируя о том, что Киран, должно быть, пришел в раздевалку. Без понятия, почему Грейди так долго сюда добирался.

И в данный момент мне всё равно.

Пошёл он.

Бушующая внутри ярость — совершенно новое для меня чувство, и я не привык с ним справляться. Я спокойный парень, и предпочитаю плыть по течению. Некоторые сказали бы, что я беспечен. Так что ярость совершенно не вписывается в мою жизнь.

Но, к сожалению, чаще всего Киран Грейди вызывает во мне именно её.

Выключив душ, я выхожу с полотенцем, обернутым вокруг талии, и возвращаюсь к своему шкафчику, чтобы натянуть спортивные штаны и футболку с длинными рукавами. Я вздрагиваю, когда ткань касается моего лица, уже и забыв, что следующие пару недель буду ходить с синяком.

Я подхожу к зеркалу в ванной и смотрю на свою щеку. Она не сильно распухла, но покраснела, а к утру наверняка посинеет.

— Проверяешь, насколько сильно я подпортил твое личико? — звучит позади голос Кирана, вынуждая меня встретиться с ним глазами в зеркале.

Я бросаю на него свирепый взгляд, отмечая, что мудак снова завернут лишь в полотенце. И тут же вспоминаю тот день, всего несколько недель назад, когда я сказал себе «ай, ладно» и сделал Грейди лучший минет в его жизни, пусть даже он никогда в этом не признается.

Склонив голову набок, я поворачиваюсь к Кирану лицом, прислонившись к раковине и скрестив руки на груди:

— Ты остался в дураках, потому что это тебе придется смотреть на него каждый день, а не мне...

Киран постукивает себя пальцем по подбородку, глядя на мое лицо, и преувеличенно вздыхает:

— Ну, в таком случае, жаль, что я не подобрал тебе подходящий комплект.

Я прикусываю язык так сильно, что тот начинает кровоточить, потому что если ничего не сделаю, то определенно сорвусь и ударю этого идиота.

Что было бы очень, очень плохо. Потому что мои руки — билет к бесплатной учебе. Огромная польза, если я собираюсь пробыть в универе достаточно долго, чтобы получить докторскую степень по физиотерапии.

Нооооо, это не значит, что я буду держать рот на замке.

— Как интересно, — отвечаю я с издевкой, затем поднимаю руки и развожу их в стороны, предлагая себя на блюдечке. — Не стесняйся, рискни.

Сузив глаза, Киран делает шаг ко мне — словно змея, готовая напасть. И я очень, очень стараюсь не замечать, как узел на полотенце вокруг его талии слегка расходится, открывая часть татуировки, начертанной на бедре.

Тату, которую я облизывал так, словно это был леденец.

Ты облизывал не только его тату, дурак. Вот почему ты вляпался в эту историю.

— Думаешь, не смогу? — спрашивает Рейн, подходя все ближе и ближе, пока не оказывается прямо передо мной. Его лицо всего в паре сантиметров от моего. Я чувствую тепло, исходящее от его обнаженной груди и проникающее в меня через футболку. Мне ненавистно это ощущение.

Ненавистно то, как его близость влияет на мое тело, и, похоже, у меня нет сил бороться.

Наши взгляды встречаются — его жесткий и решительный — и я ухмыляюсь:

— Нет, уверен, что сможешь. Я даже этого хочу. Давай же. Не стесняйся. У тренера не будет другого выбора, кроме как отстранить тебя от игры. Или еще лучше, вышвырнуть из команды, потому что могу сказать наверняка: я больше никогда не буду с тобой играть. Особенно после того шоу, которое ты устроил на поле. — Я оглядываю Кирана с ног до головы, намеренно задерживаясь на его паховой зоне, прежде чем снова встретиться с его взглядом. — Хрен тебе, а не Хейсман.

И секунду спустя Грейди уже сжимает мое горло. Его лицо всего в нескольких дюймах от моего, и он злобно ухмыляется:

— А может, мне просто убить тебя? Свернуть золотому мальчику его хорошенькую шейку, как и обещал тогда, в аудитории. Потому что без тебя мой мир станет только лучше…

Клин клином вышибают, так что я наклоняюсь вперед, и мои губы теперь в миллиметре от его рта. Хватка, которой Грейди сжимает мою шею, становится еще сильнее, когда я формулирую свой ответ:

— Ну, так давай.

Эти слова — еле слышный шепот, однако Киран вздрагивает от прикосновения воздуха.

Из его горла вырывается рычание, и это самый животный звук, который мне доводилось слышать от человека. Но он быстро обрывается, когда нас прерывает хлопнувшая дверь и звук наших имен.

Тренер.

— В мой кабинет, живо! —кричит он.

Рейн отступает и направляется обратно к шкафчику, чтобы одеться, а я смотрю ему вслед. Ярость, все еще бурлящая внутри, умоляет меня пойти за Грейди и опробовать на нем его собственное лекарство, но мне приходится подавить свой порыв.

С огромным трудом.

Вместо этого я направляюсь по коридору к кабинету тренера Скотта, успевая войти туда всего за минуту до того, как это делает Киран, одетый точно так же, как и я.

— Закройте дверь и садитесь, — выпаливает тренер, едва удостоив нас взглядом.

И я тут же понимаю, что все очень плохо. На моей памяти Грэм Скотт злился так всего лишь раз. То есть с тех пор, как я родился.

И, похоже, сейчас наступит второй.

Не глядя друг на друга, мы с Кираном присаживаемся, ожидая, когда тренер оформит каждому из нас по новой дыре в заднице.

Но он этого не делает. Просто садится за свой стол, опираясь локтями о дерево и кладя подбородок на пальцы.

Какое-то время тренер Скотт просто на нас смотрит. Так долго, что я уже готов начать ерзать на стуле под его пронизывающим взглядом.

— В футболе, — начинает он со вздохом, потирая указательным пальцем висок, — мы выигрываем как команда и проигрываем как команда. Это то, что я вбил в сознание каждого игрока, которого тренировал, потому что то же самое привили и мне, с тех пор как я научился играть в футбол. Ответственность несет каждый, и неважно, выходил он на поле или нет. Мы все в одной связке. — Я знаю. Потому что испытал это на себе. Даже в детстве тренер всегда говорил эти слова близнецам, Тейлору и мне. И это был девиз, с которым я играл в футбол с тех пор как впервые сделал приличный пас. — Но сегодня? Те потери, которые мы только что понесли? — продолжает тренер. Его взгляд скользит между нами, прежде чем он качает головой: — Я не могу позволить, чтобы эти парни несли за это ответственность. Как, если те, кто вел нас к победе, решили, что их личные разногласия являются гораздо более важными, чем команда?

Тренер прикусывает зубами губу, явно пытаясь говорить более спокойным тоном. Может, он и накричал бы на нас, но как еще показать, что значит «держать себя в руках», если не на своем примере?

Его взгляд на мгновение останавливается на Киране, пригвождая его к месту:

— Я хорошо знаю тренера Дональдсона. Он прекрасно о тебе отзывался, поэтому, как только твой перевод появился на моем столе, я ухватился за возможность взять тебя в команду, — вздыхает тренер Скотт, постукивая пальцем по подбородку. — Твой талант не знает границ, и ты можешь попасть в любую команду, если захочешь. Но твое отношение? Обвинения других в своих бедах? В сочетании с взрывным темпераментом всё это приведет тебя к проблемам.

Взгляд тренера покидает Кирана, устремляясь ко мне, и мое сердце замирает. Потому что по его взгляду уже все ясно. Единственное, чего я боюсь услышать от человека, которого боготворил почти всю свою жизнь, — это слова разочарования.

— А ты, — вздыхает тренер, пронзая меня разочарованным взглядом. — Я знаю тебя с детства. Растил вместе с собственным сыном. Ты для меня как сын во всех отношениях. И я точно знаю, что никогда тебя такому не учил. То, как ты вел себя на поле — это не тот квотербек и человек, которого я знаю. — Тренер Скотт снова замолкает, потирая лицо рукой. — Разочарование даже не то слово, которым можно описать мои чувства.

И вот оно. Боже!

Мое сердце болит, и, если честно, я бы предпочел, чтобы он накричал на меня, даже вышвырнул из команды. Все, что угодно, лишь бы не говорил, что разочарован во мне.

— Сначала тот случай на тренировке, а теперь это? — ворчит тренер Скотт, стаскивая с себя кепку и швыряя ее на стол. — Не знаю, что с вами делать. Совершенно. Но, это не значит, что я оставлю все на самотек. Не то чтобы я жажду оставить вас на каком-нибудь острове или заставить ходить на терапию, чтобы вы смогли разобраться со своей драмой.

Ой, тренер, не вынуждайте меня смеяться над иронией, стоящей за последним утверждением.

Тренер Скотт снова замолкает. Его взгляд скользит от одного к другому, пока он обдумывает наказание. Из того, что я понял, мы проиграли игру, а это значит, что наш сезон официально закончился. Возможно, тренер решит перенести дисквалификацию на следующий сезон.

Честно говоря, не знаю.

Кажется, проходит целая вечность, однако тренер Скотт все же находит решение, которое его устраивает:

— Знаете, возможно, вам все же стоит куда-нибудь… уехать. Разобраться между собой в более... непринужденной обстановке. — Он продолжает наблюдать за нами, а затем произносит слова, которые практически останавливают мое сердце. — К счастью для вас, у меня есть такое место.