Получилось так, будто тетя Зита заранее знала, что мы выпустим лошадей, и, чтобы ловить их, везла с собой нужное для выделки шкур.

И я спросила:

— Сначала, в Ленинграде, вы не знали ведь, что пригодится? А почему везли?

— Глупенькая. Ты знаешь, как красиво — шубка из жеребенка или молодой овечки? Я их научу кислотой пользоваться и отдам ее, — конечно, бесплатно, — а они дадут нам за это шкур на шубы…

— Хватит! — сказала мама. — Я, Зита, не желаю в этом участвовать и тебе не разрешу. Афера какая-то. Нам с Кирой жить здесь. Свекровь приедет, может, осенью. Николай сюда переберется.

— Надо написать бабушке, — обрадовалась я.

Мама взяла очередной тяжелый рюкзак и, велев нам нести вдвоем мешок полегче, сказала:

— Мы так долго сюда добирались, что наверняка от папы и бабушки письма уже лежат на почте. Бабушка адрес наш знает, а папе я еще в Ленинграде перед отъездом написала.

Мы принесли с тетей Зитой мешок к калитке.

— Давай внесем, калитка отперта, — предложила тетя Зита маме.

— Ну нет, без хозяев я не пойду, — сказала мама решительно и даже зло.

— Ты посмотри, на кого мы похожи. Надо хотя бы переодеться. Не на улице ведь это делать? Даже собака на нас не лает.

Возле изгороди, со стороны улицы, стояла будка, из нее виднелась собачья морда. «Вроде овчарка, только уши висят», — подумала я. Собака тяжело дышала.

— Миска без воды в такую жару, — сказала мама. — Вот и не лает.

Мама подняла длинный обрезок доски и стала им придвигать миску.

Собака выскочила из будки и в ужасе заметалась на короткой цепи. Пес был очень худой. Тогда мама отбросила палку и взяла миску не боясь.

— Что ты, песик, сейчас водички тебе Кира принесет. Сходи, из речки принеси, — велела мне мама.

— За калиткой колодец, смешно просто, ты уже перебарщиваешь, — усмехнулась тетя Зита.

— Нас, может, за лошадей и на порог никто не пустит. Это лучше, чем мы без спроса войдем и нас выгонят.

Я с радостью ушла: мне не нравилось, что мама и тетя Зита стали часто спорить.

Речка оказалась мелкой, с чистой, совсем прозрачной водой. Стайка рыб размером с нашу корюшку в испуге уплыла от берега. Свинья с прехорошенькими поросятами настороженно смотрела на меня, встав из грязи. По берегу ходила корова, сильно припадая на переднюю ногу. «Вот когда я буду врачом…» Но меня от будущего отвлекла утка на берегу. Несколько уток на середине реки, видимо испугавшись меня, уплывали по течению, а эта утка бежала за ними по берегу, громко крякая, но в воду не входила. С виду совсем целая утка почему-то не хотела или не умела плавать.

Я сняла тапочки, чтобы зачерпнуть воды, где поглубже, и чуть не упала: таким неожиданно сильным было течение на совсем мелком месте.

Пес с жадностью пил воду, благодарно повиливая хвостом.

— Мам, почему утка не плавает? Другие плывут, а одна воды боится… — спросила я.

— Не болтай глупости, все утки плавают, — раздраженно ответила мама.

Мне стало обидно, и я не сразу спросила:

— Где вещи?

Возле калитки лежали только наши вещи: большой желтый рюкзак и две спортивные сумки.

— Зита под навес отнесла, — неохотно ответила мама.

Тетя Зита вдруг заплакала.

— Ну что в этом плохого? — сказала она сквозь слезы. — Что ты ко мне придираешься? Зачем хозяев пугать количеством багажа?

— Прости, Зита, не обращай внимания. Я действительно как с цепи сорвалась. Надо было бы мне сначала одной приехать, устроиться. А так дочку с места сорвала, мужу написала, чтобы приезжал.

Мы шли по поселку, чтобы найти кого-нибудь из людей и спросить, где почта, магазин, чтобы купить хотя бы молока. Мама виновато улыбалась, поглядывая на тетю Зиту:

— Ты знаешь, больше всего на свете хочу увидеть дом, в котором нам жить, и школу, в которой работать, а Кире — учиться. И очень хочу, чтобы Кире понравилось.

В одном из дворов очень старая бабушка кормила кур. На кольях изгороди кверху дном сушились банки.

— Бабушка! — крикнула мама. — Где здесь школа?

Бабка кинула еще горсть курам из мешочка и быстро пошла к дому.

— Бабушка! — опять крикнула мама. — Ответьте!

Только поднявшись по ступенькам крыльца, бабка обернулась к нам, держась за ручку двери.

— Не продадите молочка? — спросила тетя Зита.

— Нет молока, лишнее телятам споила, — ответила бабка, вцепившись взглядом в тети Зитины брюки.

— А где здесь школа? — опять спросила мама.

— Тамока, — махнула бабка рукой в сторону длинной зеленой крыши.

— А почта? — спросила я.

— Вот! — указала бабка пальцем.

— Магазин? — спросила тетя Зита.

Это уже походило на игру, но бабка скрылась за дверью, громко задвинув внутри засов.

— Говорила я тебе, переодеться надо, — упрекнула тетя Зита маму. — Нас люди боятся.

В маленькой комнате почты за барьером сидела девочка младше меня.

— Вы от строителей? — спросила она. — Как хорошо, а то ждать надоело.

— Нет, — сказала мама. — Мы приезжие…

— Переводы я не даю. Мама вечером придет. Она на стрижке, — испуганно ответила девочка.

— Нам до востребования письма только. Если есть, конечно, — сказала мама.

Девочка посмотрела на меня, и я тоже попросила:

— Пожалуйста!

— Тут лежат три письма, несколько дней уже. Мама хотела их назад отправить. Ваши?

Девочка отдала нам письма.

Два из них были от бабушки: мне и маме. Третье письмо было мне от папы. Я так удивилась, что папа адресовал мне. Обычно он передавал мне привет. Но сначала я все же прочитала бабушкино письмо:

«Милая Кирочка, детка! Очень не хватает тебя. Читаю про Алтай, надеюсь приехать к вам осенью. Как вы устроились?»

Дальше бабушка писала, что собирает «вкусную посылку». Спрашивала, что прислать из книг. В конце писала: «Сережа уехал отдыхать с родителями на юг, перед отъездом зашел и попросил твой адрес… Если тебе будет там плохо, ты напиши мне и я за тобой приеду. Если, конечно, мама сочтет это правильным…»

Письмо от папы оказалось просто страшным:

«Привет, дитя. Ты чуть было не стала сиротой. Твой почтенный папаша две недели отлежал в реанимации. Но чтобы ты не волновалась, уже близится выписка, то есть к этому времени я буду уже достаточно здоров, чтобы приехать к вам. С работой змеелова, видимо, придется прекратить, если не совсем, то на длительное время.

А дело было следующим образом. Прогуливаясь вечером в окрестностях в поисках ящериц, пауков и змей и будучи обут в сандалии, я имел неосторожность поставить правую ногу в нескольких сантиметрах от кустика полыни…»

Дальше папа описывал, как его укусила эфа. У него выработан иммунитет на укусы кобры и гюрзы, а эфа оказалась новым и вредным для папы ядом, так я поняла и передала письмо маме.

Мама, прочитав письмо, вернулась на почту. Я пошла за ней.

— Я телеграмму составлю, — сказала мама девочке. — Ты отдай своей маме, чтобы она передала.

— Я сама передам по телефону в Усть-Коксу, — ответила девочка.

«Вылетай на Горно-Алтайск через Барнаул, там на Усть-Коксу. Телеграфируй. Встречу. Целую Кира, Тамара».

— Что ты пишешь? — спросила я у мамы. — Мы четыре дня не могли машину достать. На чем мы встретим?

— Одна, без вещей я свободно доеду на попутках, — сказала мама так уверенно, что я поверила: она встретит.

Дверь в дом, где нам предстояло временно жить, была открыта, но вещи так и лежали у калитки. Тетя Зита заглянула под навес и сказала оттуда:

— Все цело, но я отсюда не уйду, Тамара, сама там договорись, а то, что я ни сделаю, ты недовольна всем.

Мы с мамой подошли к крыльцу, но подниматься не стали. Из дверей будто стреляли клубами пыли. Мы отступили назад, и скоро из проема двери, согнувшись над веником, появился мальчик. Он быстро-быстро обмел площадку крыльца, посылая пыль в воздух, и только тогда выпрямился.

Это был Толя. Тот самый, что сделал машину.

«А вдруг к нему Александр Васильевич приедет, а мы лошадей выпустили?» — испугалась я.

— Мамки нет, — сказал Толя.

— Нас к вам из райисполкома направили, пока пожить, — как взрослому, объяснила ему мама.

Толя, не отвечая, поискал за дверью рукой и вытащил ружье. Мы с мамой стали медленно отступать. Но Толя смотрел на верхушку столба у дороги. На нем сидела большая хищная птица — вроде ястреба, только больше размером — и протяжно кричала: «аню, аню!»

Толя прицелился, а мама как закричит:

— Не смей!

Но Толя уже выстрелил.

Птица шарахнулась с верхушки столба, но не упала, а полетела. Наверное, от маминого крика у Толи дрогнула рука и он промахнулся.

— Зачем же ты стреляешь? — напала на него мама, даже забыв, что Толя здесь хозяин.

Толя ответил недовольно:

— Они цыплят таскают.

Согнул ружье и выкинул из него гильзу в огород.

— И много он у тебя цыплят потаскал?

— У нас пока нет, а тамока утенка сцапал.

— Хочешь, научу, чтобы в поселок ни одна из этих птиц не залетала? — спросила мама.

— Но!

— Мы их к делу приспособим. Не помню, как эти птицы называются. По-моему, судя по крику, канюк. Только не ястреб, я знаю. Поля сусликами здесь кишат. Вдоль дорог как столбики они наставлены. Вот мы канюков и заставим истреблять сусликов…

— Вы живы? — спросила, подходя, тетя Зита. — Слышу, Тамара говорит бодро, а то не знала, куда бежать за помощью.

Толя спрятал ружье на старое место, хотел сесть на ступеньку, чтобы слушать дальше, но мама сказала:

— Можно хоть в дом войти, Толя? Мы очень устали.

— Но! Идите, — не очень радушно, но без открытого недовольства, сказал Толя. — А вон и мамка идет! — закричал вдруг он и так хорошо и никого не стесняясь улыбнулся.

Потом он, оттолкнувшись, далеко, почти до калитки, отпрыгнул с крыльца.

Оказалось, что мы приехали некстати, в день рождения хозяйки. Нам троим хотелось одного — попить чаю и лечь, но в доме была только одна комната, до половины разгороженная печью.

— Может, мы в сарае постелим сенца и ляжем? — спросила мама Татьяну Фадеевну.

— Сарая нет, а баньку мы вчера топили, в ней сыро еще. Да ничего. Ненадолго бабушки придут, посидят, чайку выпьем и разойдемся к приходу коров. Всем доить надо и вставать рано. В восемь коров опять на пастбище погонят, чтоб не в темноте.