улыбаюсь, полноценная счастливая улыбка. Дверь закрывается. У меня нет мыслей, почему это так

меня радует, но это правда, правда так.

Я поднимаюсь на ноги, когда направляюсь в коридор, восхищаясь светом в стиле фонариков

вдоль дорожки, интересуясь, используются ли за ними комнаты, планируя позже провести небольшое

исследование места, если Кейден не против. Я достигаю места, где зал соединяется с проходом под

аркой в жилую зону, и ступаю внутрь отверстия, потолок переходит от высокого и плоского до

высокого и конического. Комната большая, с современной коричневой кожаной мебелью, что

соединяется со средневековой архитектурой неожиданным изяществом.

Мои ноздри раздулись от пряного замечательного запаха, перемещая мое внимание к еще

одному проходу под аркой. Я иду в том направлении, проходя мимо маленького стола по пути, и

останавливаясь, когда достигаю входа на кухню. Она прямоугольная, с ошеломляющей серой мебелью

и гранитный стол справа от меня, который растянулся на несколько футов, под навесом из

нержавеющей стали. Но декорации и замки – это не то, что у меня на уме. Это Кейден, стоящий слева

от меня, спиной ко мне, пока он кажется уставился на темноту за окном от пола до потолка.

Напряжение течет из него; его широкие плечи находятся под сейчас надетой на него военно-морской

футболкой, и я уверена, что он на войне со своими воспоминаниями, которые он объявил своим

врагом.

- Ты должно быть Элла!

Мой взгляд с неохотой покидает Кейдена и опускается на пятьдесят с чем-то лет темноволосую

женщину, которая стремительно приближается ко мне. – Чао, дорогая. Я – Марабелла. Очень рада с

тобой познакомиться. – Она обнимает меня, ее присутствие притягательное и теплое, в то время, как

я чувствую внимание Кейдена горячим и тяжелым.

- Чао, - говорю я, когда она отпускает меня. – Рада познакомиться.

- Я слышала, у тебя амнезия, - объявляет она, - и тебе нужна стабильность и моя хорошая еда

вылечит тебя.

Я смеюсь. – Да. Я верю, что это именно то, что прописал доктор.

Она одаривает меня критическим осмотром. – И хорошенькая. Ты очень худая. – Она бросает

взгляд на Кейдена. – Ты морил ее голодом?

- Кто голодает, а кто спорит, - сухо отвечает он, его глаза опускаются на меня на несколько

ударов, пока он не протягивает чашку кофе в своей руке Марабелле. – Пока это все, чем ты меня

накормила.

Комментарий направлен на Марабеллу, но мой желудок делает сальто от уверенности, что он

разговаривает со мной, хотя она не заметила. Вместо этого, ее глаза загораются и падают на меня, как

будто он только что сделал предложение, которое она нашла замечательным. – Не желаешь капучино?

- Да, конечно, - говорю я. – Это было бы восхитительно.

Этот свет в ее глазах становится ярче, и она снова исчезает где-то около стола, оставляя меня с

полным влиянием внимания Кейдена, толстое тяжелое одеяло, которое и приглашает, и душит

одновременно. Вдыхая, я поворачиваюсь к нему лицом, мои глаза встречаются с его, и воздух

заряжается, возможности между нами – провод под напряжением, который и соблазняет, и смущает

меня.

Я иду к столу, останавливаясь прямо перед ним, мои руки ложатся на спинку кожаного стула.

– Ты сказал, ты не играешь в игры.

- Не играю.

- Я не согласна.

Он поднимает брови, его руки ложатся на стул напротив меня. – Что ты имеешь в виду?

- Твой комментарий. Твой взгляд. Кто кого отвергает?

- Я бы сказал, это взаимно.

- Ты подразумеваешь, что это я избегала тебя.

Его глаза заостряются, намек грусти в их глубинах, который мгновенно исчезает. – Эту беседу

лучше делать в одиночестве, - говорит он, опуская свой подбородок, чтобы показать на документ на

столе. – Ты оставила это в машине, - добавляет он, в его тоне осужденная гравировка.

Наш словесный спарринг забыт, в моем животе начинается раздражение. – Думаю, что да.

- Ты знаешь….

- Не говори, что это важно. Я знаю это. Я просто… становясь Рей Элеаной Вод, чувствую, как

уходит Элла, я, и я не хочу, чтобы это случилось. Что действительно нелепо, т.к. я даже не знаю, кто

«я» есть. – Мои пальцы впиваются в кожу сиденья. – Ясно, что это означает, что я не хочу ее назад.

Он кладет свое кофе на стол и движется к кожаному сиденью с высокой спинкой слева от меня, и отодвигает его. – Присоединяйся ко мне.

Его голос смягчился к нежной ласке, что позволяет успокоить несколько моих обтрепанных

нервов и заставляет меня почувствовать себя чуть менее одинокой. Я смачиваю свои губы и киваю, заявляя права на сиденье, и разрешаю ему пододвинуть меня вперед. Я жду посмотреть, какое из семи

стульев он выберет, успокаиваясь, когда он садится рядом со мной. – Держи, - объявляет Марабелла, устанавливая чашку перед мной, ожидая, когда я попробую ее.

Поднимая чашку, я пробую теплый напиток, богатый кофейный вкус взрывается у меня во рту.

– Хммм, - бормочу я. – Вкусно. – Я делаю еще один глоток. – Правда вкусно.

Она наклоняет голову, изучая меня, хихикая, как будто она позабавилась над шуткой, которую

я пропустила. – Салаты будут через минуту, - говорит она, глядя на Кейдена и говоря ему на

итальянском перед тем, как убежать.

Хмурясь, я опускаю свою чашку, интересуясь, что ее так развеселило. – Посмотри на меня, -

говорит Кейден, смех в его голосе, и тот факт, что он ушел от дурного настроения к веселому, заставляет меня подчиниться.

Моя голова поворачивается в его направлении, и он хватает мою кисть, протягивая и прижимая

ее ко мне. – Что ты делаешь? – спрашиваю я, когда он поднимает и гладит мои губы своим пальцем, отправляя мое сердце на скачки.

- Вытираю пену с твоих губ, как приказала Марабелла.

Краска приливает к моим щекам. – Пожалуйста, скажи мне, что это не были усы.

- Только маленькие.

- Как унизительно.

- Часть, где я вытер пену с твоих губ вместо того, чтобы поцеловать их, как я хотел? Или часть, где Марабелла сказала мне сделать это?

Мои глаза округляются. – Она сказала тебе поцеловать меня?

- Да, - бормочет он, его дыхание веет теплом на мои губы, где я хочу его рот. – Она сказала мне

поцеловать тебя.

- Но ты не поцеловал.

- Хммм. Я боялся, что не остановлюсь, а это было бы унизительно. – Он улыбается. – Для тебя

и Марабеллы. – Он отпускает меня, грешное тепло в его взгляде, когда он тащит папку перед собой. –

Давай посмотрим, что ты помнишь. Напомни мне. Когда у тебя день рождения?

Я моргаю, ошеломленная от внезапного перехода с тепла на холод. – Ты собираешься дать мне

кнут, чтобы пройтись по моему сотрясению.

Его выражение становится мрачным с его настроением. – Да, хорошо, у меня нет выбора, кроме, как дать тебе кнут. Галло приходил сюда, ища тебя, пока мы были у Маттео. Он снова вернется, и нам

надо быть готовыми. Поэтому я повторяю. Когда у тебя день рождения?

- Двадцатого июля.

- Какого года?

- 1988.

- Когда ты вернулась в Рим?

- В феврале…. Я не уверена с днем. – Я тянусь к папке.

Он опускает свою руку на нее. – Первого февраля, - добавляет он. – Кто твои родители?

- Родители, - повторяю я, слова режут ножом по моему сердцу. – Я не знаю.

- Керри и Майкл Вод. Убиты в автокатастрофе год назад. Ты унаследовала большую сумму

денег от них.

- Я не имею в виду фиктивных родителей. Я имею в виду моих родителей. Я думаю, они мертвы, но, что если нет и они беспокоятся обо мне?

Его рука накрывает мою, где она лежит на столе, его прикосновение отдается во мне. Я смотрю

на его руку, этот мужчина, который является моим самозваным защитником, а еще между нами есть

стена, на которую я не могу взобраться. – Тогда мы найдем их, - говорит он, возвращая мой взгляд к

нему. – Я тебе обещаю, но твоя безопасность на первом месте, и я уверен, они тоже так думают. Мне

надо, чтобы ты была готова к Галло.

В его голосе слышится искренность, и когда я ищу его лицо, я нахожу понимание, которое

выходит за рамки его требования роли защитника. Такое понимание, которое проникает глубоко в

душу человека, выстрогано душевным страданием и болью. Я поднимаю руку и обхватываю его щеку, позволяя его бороде тереть мои пальцы. – Что ты мне не рассказал?

Он накрывает мою руку своей, и он рассматривает меня мгновение, его выражение нечитаемое.

– Мы не такие уж разные, - начинает он, и я хватаюсь за эти слова, очень желая любую пикантную

подробность об этом мужчине, которую могу собрать.

- Ваши салаты прибыли, - объявляет Марабелла, крадя момент.

Выражение Кейдена вспыхивает тем, что я думаю является облегчением, но я не могу быть

уверенной. Он отпускает мою руку, и я поворачиваюсь вперед, когда Марабелла кладет тарелки перед

нами. – Здесь свежий перец и пармезан наверху, - объясняет она. – Дайте мне знать, если захотите

добавки.

- Спасибо, Марабелла, - говорит Кейден, и я быстро шучу, добавляя: - Да. Спасибо. Я точно не

помню свой последний настоящий прием пищи.

- Не удивительно, что ты такая худая, - ругает она. – Но мне нравится вызов. Дай мне неделю, и я добавлю несколько фунтов тебе.

- Значит я не залезу во все вещи, которые Кейден только что купил мне. – Мои глаза

округляются. – О, вы выбирали ее, правильно, Марабелла?

- Да. Хорошо я справилась?

- Еще как. Мне нравится все, особенно эта мыльная ванна. – Напоминание меня голой и без

полотенца, прежде чем я смогла остановиться.

- Это жимолость, - говорит она. – Такой сладкий замечательный запах. Там также входят духи.

Ты нашла их?

- О, духи. Нет, не нашла, но звучит замечательно. Не могу дождаться испробовать их.

- Тебе нужны знакомые вещи, поэтому я закажу тебе больше, чтобы быть уверенной, ты не

израсходуешь их, - говорит она, и то, как она ведет себя по-матерински шевелит в моей груди забавное

чувство. Она указывает на мою еду. – Ешь, дорогая. – Она глядит на Кейдена и на меня, и хмурится. –

Вам обоим нужна вода. Я сейчас вернусь. – Она снова убегает, и мой комментарий о моей ванне

выскальзывает в воздух прямо назад, вдохновляя меня притвориться заинтересованной в своем салате,