ГЛАВА ШЕСТАЯ

Когда выставка всё же состоялась – Дэниэл не поверил до конца, что это происходит с ним.

Уже наступила зима, и по улицам вовсю барабанил дождь вперемешку со снегом – где-то бился со звоном о стёкла домов, где-то падал мягко - и тут же таял.

Погода стояла редкостно серая и редкостно отвратительная – как ни старался, Дэниэл не мог увидеть красоты в том, что вдохновляло многих приверженцев декаданса – мрачной безнадёжности английской зимы.

Прогулки стали реже, да и на вернисаж он выходить перестал, потому что холсты промокали под дождём. Сидел, укутавшись в плед, у окна и читал, лишь изредка уговаривая себя выбраться и сделать на холсте несколько мазков.

Дэниэл никогда не задумывался о том, что такое «вдохновение» – может, потому что оно никогда не покидало его. Он хотел рисовать - утром, вечером, днём. Ему всегда не хватало только времени и красок, чтобы класть на холст те картины, которые роились в его голове. И ещё – мастерства. Он сам чувствовал себя неуклюжим танцором на пиру, кое-как собиравшим всполохи цвета в кусочки картины. И хотя Джек и все его друзья, видевшие картины Дэниэла, говорили, что рисует он «просто отпад», самому ему всегда казалось, что получается что-то не то.

Теперь, став посещать индивидуальные занятия с Рейзеном, он обнаружил, что то, что раньше требовало десятка эскизов и всё равно получалось с трудом, выходит неожиданно легко. И в то же время что-то менялось. Он переставал ощущать живопись как магию – она становилась ремеслом. Больше не нужно было гадать, как должна была лечь на камень солнечная тень – он точно знал, как двумя штрихами рассчитать нужный угол и спроецировать нужную форму. Но и тень переставала быть живой, превращаясь лишь в кусочек математической формулы, росчерк пера.

- Это пройдёт, - говорил Дэвид, которого теперь можно было называть Дэйв, – искусство и есть ремесло. Как для дикаря покажется то, что наши машины ездят сами по себе, так и для зрителя, несведущего в живописи, картина – это нечто запредельное, происходящее из вдохновения и таланта. Ничего этого нет. Вдохновение – просто верный эмоциональный настрой. Талант – задатки, интуиция, которая позволяет видеть чуть больше, чем видит обычный глаз, ловкость руки, точно делающей мазок. Нет никакой магии и «талант» бессилен, если нет умения рисовать. Прежде всего – нужно мастерство.

Дэниэл не мог спорить. Слова Рейзена выглядели слишком логично, да и практика показывала, что он прав – три картины, которые он нарисовал ещё осенью под его руководством, продались неожиданно легко. Вот только на эти картины не жалко было вешать ярлык. Продавать их тоже было легко, потому что в них не было ни грамма души.

Все три изображали замки – Виндзор, Лидс и Бодиам. Когда Рейзен спросил, какую тему он хочет взять, Дэниэл нарочно взял замки, которые не говорили ему ничего. Почему-то не хотелось делиться с Рейзеном тем, что до сих пор существовало только для него – и вскоре Дэниэл понял, что не ошибся. Все три картины, будучи нарисованными, стали выглядеть схемами, почти фотографиями, в которых не было ничего живого. Он жалел только о том, что не сдержался, и Бодиам написал в утреннем тумане, как он любил – очень уж хотелось прояснить с Рейзеном вопрос перспективы в такую погоду.

Туман перестал быть чудом, потому что теперь, благодаря Рейзену, Дэниэл знал про него всё.

Это осознание – понимание, что магия уходит из его картин – стало для Дэниэла чем-то новым. Ступором, которого он не испытывал никогда. Он думал, что нарисовав терзавший его мир, сделает его реальным – но теперь знал, что только изгонит его из себя. Перенесёт на холст. И всё равно этот мир останется так же недостижим.

Он сидел у окна, потягивая грог, и думал о том, какой промозглой может быть зима, и о том, что где-то на востоке – например, в Вене – зима бывает белой, а не серой, как всё вокруг.

Встреча с Грегом начинала казаться сном – и в то же время стоило подумать о нём, как в груди начинало потягивать болезненно и резко. Так что, когда зазвонил телефон абсолютно безо всяких причин, Дэниэл вскочил с дивана и бросился к трубке, уверенный в том, что это он.

Уверенность была глупой и бессмысленной, потому что он не давал Грегу телефон, как и тот не давал ему свой, и рухнула мгновенно, как только Дэниэл произнёс:

- Алло!

- Привет, Дэниэл. Можешь говорить?

Это был Рейзен, и Дэниэл мгновенно ощутил, как в его едва освободившееся сознание возвращается прежняя безнадёжная тоска.

- Да.

- А приехать можешь? Скажем, через полчаса.

- М… Ты хочешь провести внеплановый урок?

- Вроде того. У меня тут есть кое-что для тебя.

- Хорошо.

Дэниэл повесил трубку и отправился одеваться, а через двадцать минут уже стоял у дверей особняка Рейзена.

Домработница встретила его и помогла избавиться от мокрой куртки, которую держала при этом на вытянутых руках – как будто та была ядовитой змеёй.

Рейзен появился через полминуты – он спускался по лестнице и, завидев Дэниэла, улыбнувшись, раскрыл руки, будто бы для объятий, но Дэниэл решил этого не замечать.

Рейзен выглядел ухоженно и свежо. Обычно на занятиях он появлялся в потёртых джинсах и джемперах с оттенком бохо, хотя ухоженные руки и пальцы, на которых никогда не было и следа краски, внимательному взгляду могли бы открыть привычку к другим стандартам. Сейчас на Рейзене был светлый классический костюм, и принадлежность его к богеме выдавали лишь плотный шерстяной шарф серовато-зелёного цвета и вечная аккуратная бородка, обрамлявшая лицо.

- Дэниэл. Привет. Поднимешься со мной?

Дэниэл кивнул, и когда, развернувшись, Рейзен двинулся прочь, последовал за ним.

Они поднялись не в мастерскую, как обычно, а в кабинет, где Рейзен зачем-то взял в руки бумажник и, отсчитав четыре тысячи пятьсот фунтов, протянул их Дэниэлу.

- Что это? – Дэниэл поднял бровь.

Рейзен не переставал улыбаться.

- Картины проданы. Все три из трёх. Я отдал тебе за них по тысяче пятьсот фунтов за каждую, но, думаю, было бы нечестно присваивать всё – у меня забрали их по две тысячи. Из того я вычел тысячу пятьсот для себя – как организатора выставки – а остальное отдаю тебе.

Дэниэл, всё ещё не до конца осознавая, что произошло, машинально протянул руку и, взяв купюры, спрятал их в карман.

- Я думал… - произнёс он в недоумении. Оборвал себя на полуслове и покачал головой, а затем улыбнулся и окончательно замолк.

- Мне кажется, ты немного ошарашен. Нам нужно выпить – повод есть, а тебе это поможет всё осознать, - Рейзен откинул крышку глобуса, стоявшего на столе, извлёк оттуда два стакана и бутылку скотча. Поставил всё на стол рядом с глобусом и принялся разливать.

- Это ещё не всё, - сказал он, протягивая Дэниэлу полный бокал. Тот машинально сделал глоток. – Купили весьма серьёзные люди. Одна картина пойдёт на выставку в Париж. Ещё две будут висеть в хороших особняках, а это значит знаешь что?

Дэниэл покачал головой. Вообще-то он знал, но поверить до конца боялся, и потому хотел, чтобы Рейзен сказал это вслух.

- Это выход на новый уровень, Дэниэл. Картины будут висеть в гостиных, их будут видеть гости – а значит, твоё творчество заинтересует совсем другой круг, – Рейзен улыбнулся краешком губ, - я даже завидую тебе. Молодой малоизвестный художник – это особый статус. Ты можешь увязнуть в трясине, а можешь рвануться вперёд.

Дэниэл рассеянно улыбнулся.

- Чему завидовать вам? У вас уже был рывок.

- Этому и завидую, - улыбка Рейзена стала грустной, - у тебя ещё всё впереди. Но! Не будем омрачать грустными мыслями твою удачу.

Рейзен приподнял бокал, салютуя Дэниэлу, и тоже сделал глоток, но дальше пить не стал.

Они поговорили ещё – как всегда, с Рейзеном говорилось легко, хотя от его слов и становилось грустно на душе. Дэниэл не заметил, как время перевалило далеко за полночь, и понял, что задержался, только когда часы уже показывали два. О том, чтобы ехать на автобусе в такое время, речь не шла, и Дэниэл попросил дать ему телефон, чтобы вызвать такси, в ответ на что Рейзен с улыбкой покачал головой.

- Я сам тебя отвезу. Мне будет приятно посмотреть, где ты живёшь.

Дэниэл слегка смутился, но кивнул – в конце концов, Джек тоже частенько водил гостей, и далеко не всегда время было дневным.

Впрочем, заходить в лофт Рейзен не стал – довёз его до двери и, слегка приобняв, напоследок выпустил из машины.

Дождь продолжал лить, а Дэниэл остановился, хлопая себя по карманам и пытаясь отыскать ключи.

Машина уже отъехала, когда от стены отделилась тень, и сердце Дэниэла замерло – Грег стоял прямо перед ним, мокрый насквозь, но живой.

Дэниэл даже протянул руку, чтобы пощупать и понять, не снится ли тот ему. Пальцы прошлись по твидовому воротнику – Дэниэл видел на Греге это пальто всего пару раз, как и видневшийся из-под него край пиджака. Тут же рука Грега перехватила его запястье и сжала до боли, наверняка оставляя вдавленный след.

- Я тебя ждал, - сказал Грег. Голос его Дэниэл узнал с трудом. От тяжёлого, напряжённого давления, скрытого внутри него, но готового вырваться наружу, по телу Дэниэла пробежала дрожь.

- Я вижу… - Дэниэл не знал, что ещё сказать. Несмотря на этот голос, на тяжёлый взгляд чёрных глаз, в груди закипало невыносимое чувство тепла и свободы, будто птица, трепыхая крыльями, рвалась прочь из клетки его рёбер.

Грег явно не собирался ему помогать. Просто стоял и вглядывался в лицо Дэниэла, слегка прищурясь, будто пытался что-то отыскать в его глазах.

- Ты, наверное, прав, - сказал он.

- Прав в чём?

- Ты имеешь право на свою жизнь, - пальцы Грега резко исчезли с его руки, а сам он шагнул вперёд и вбок. На секунду поравнявшись с Дэниэлом, коснулся его плеча своим плечом, рассылая по телу новую волну дрожи, а затем двинулся прочь.

- Грег! – крикнул Дэниэл, поворачиваясь к нему и глядя, как фигура Грега исчезает в темноте.