Той ночью Дэниэл отвратительно спал. Ему снились солнечные лучи, разноцветные в преломлении руанских витражей. Гобелены в просветах стен, изображавшие сцены охоты – их явно привезли издалека, потому что даже во сне в тех местах Дэниэл не помнил такого леса и таких зверей.

А потом его поднимали рывком и бросали на пол – не на кровать, которая стояла рядом, а просто на холодный каменный пол. Грубые руки срывали с него одежду, и в ту ночь это было в десятки раз больней – потому что он уже отвык от подобных снов.

И чёрные глаза не переставали смотреть на него. Чёрные глаза, в которых плескались ненависть, боль и, как хотелось верить Данстану, любовь.

Он проснулся абсолютно разбитым. Джек, пытавшийся соорудить яичницу за перегородкой, казался неуместным, вклинившимся в его малюсенький мирок.

Дэниэл сел на кровати, подтянул к груди колени и какое-то время сидел так, пытаясь собрать себя по частям.

За окном всё так же накрапывал мелкий противный дождь, и всё было серым-серо.

Наконец Дэниэл поднялся, натянул на себя джинсы и свитер и, наматывая на ходу шарф, вышел в общую часть помещения.

- Ты далеко? – поинтересовался Джек, наблюдая издалека, как он подходит к двери и начинает натягивать сапоги.

- Не знаю, - сказал Дэниэл. Накинул куртку и вышел вон.