Глава 14

Йео

Наши дни

Она ушла.

Просто встала и оставила меня посреди разговора.

Ну да. Я сказал обидное дерьмо, которое не имел в виду.

Я хотел бы взять свои слова назад.

Но я не могу.

И она ушла.

— Черт, — ворчу я и хватаюсь за волосы. Я тяну их так, что они торчат вверх. — Бл****дь.

Входная дверь со скрипом открывается, и мое сердце воспаряет. Она вернулась! Моя Кейди сильная, и она вернулась. Но как только пришедший появляется из-за угла, я вижу, что это вовсе не Кейди.

— А где Кейди? — спрашивает мама, бросая сумочку на стол.

За ней следом проходит папа и садится в свое кресло.

— Мы поссорились. Я сказал ей то, чего не должен был, — признаюсь я и разочарованно вздыхаю.

Папа мгновенно превращается в слух. Облокотившись, как обычно, на колени, он наклоняется вперед, стараясь быть как можно ближе ко мне.

— Что ты ей сказал?

Я сглатываю и бросаю тревожный взгляд на мать. Ей не все известно. Но она знает достаточно. А после того, как в кафе-мороженом мы столкнулись с Кейди, папа начал сопоставлять факты. Родители считают ее просто чокнутой. Только я один знаю, почему она всегда так себя ведет.

— Я сказал ей, что в выживании Боунза нет необходимости. Что прямо в середине наших отношений нам было бы лучше без него.

Мамины глаза расширились.

— Это было довольно жестоко, Йео.

— Я знаю, — рычу я, — но она... — я замолкаю и встаю. — Неважно. Это не имеет значения. Я собираюсь все уладить с ними обоими.

Папа хмурится. Он смотрит на меня взглядом, который я не могу понять. Что он выражает? Обеспокоенность? Он переживает за меня? Черт, я сам беспокоюсь за себя.

Я думал, что хорошо знаю Кейди... Со всем образованием, которое получил... Со всеми этими ротациями в психиатрическом отделении. Я был уверен, что по возвращении домой у меня будет хватка. Что у меня хватит сил на все это.

Но я так же потерян.

Так же расстроен.

Так же растерян.

Почему я не могу все исправить?

— Мы же еще идем на ужин в пятницу? — спрашивает папа. Его голос мягкий и ласковый, хотя это ему совсем не свойственно. И мне хочется забраться к нему на колени, как я делал всегда, когда был маленьким мальчиком.

— Да, Кейди будет. Но я не уверен, кого смогу заставить прийти. Хотя Агата всегда сдерживает данные мне обещания. Она будет готовить. Но, пожалуйста, — говорю я, глядя на каждого из них. — Пожалуйста, передайте Дину, Барку и всем остальным, что они должны быть готовы выслушать меня. Я не позволю им сжечь Кейди на пресловутом костре, как какую-то ведьму. Обещайте мне, что каждый будет готов слушать. Кейди — это часть меня. Я собираюсь жениться на ней. Она будет частью этой семьи. И если вы все любите меня, то должны полюбить и ее тоже.

Мамины глаза наполняются слезами, и она нежно обнимает меня.

— Конечно.

Я перевожу взгляд на папу, и он кивает мне.

— Спасибо. Семь — это хорошо. Напишите мне, кто придет, и я попрошу Агату приготовить достаточно еды, — говорю я и направляюсь к двери.

* * *

В эту теплую ночь прогулка к дому Кейди была неспешной. Сомневаюсь, что она там будет. Она хочет, чтобы я поговорил с Боунзом? Хорошо, я сделаю это. Я положу конец этим странным отношениям. Она избегала меня все эти годы — вот в чем причина. Боунз будет опустошен. Я точно знаю это. Но верный мне Боунз попытается скрыть это за шутками и оскорблениями. И я должен поставить точку. Даже если это убивает меня. Мне нужна Кейди. На все сто процентов.

Приближаясь к дому, я слышу печальные и мелодичные звуки фортепиано. Они просачиваются из открытого окна гостиной и растворяются в ночи. Иногда музыка Боунза и Кейди поразительно похожа. У нее, как правило, печальнее. А у его — больше тоски. У них настолько разные стили, что трудно поверить, что они оба учились у бабушки Кейди, Рут.

Сегодня вечером, хотя музыка достаточно грустная, я знаю, что это Боунз. В том, как он нажимает на клавиши, есть определенная резкость. Ни в чем не повинные клавиши из слоновой кости вынуждены терпеть оскорбления от его рук.

Вздохнув, я не спеша поднимаюсь по ступенькам и вхожу в дом. Внутри темно. Поэтому я продвигаюсь на звук музыки. Единственное, что освещает гостиную, — это вспышка на суставе Боунза. Он под кайфом. Отлично.

— Боунз.

Его музыка замедлилась, но он не останавливается.

Его игра становится громче.

Более жесткой.

Сердитее.

Подойдя к нему, я кладу руки ему на плечи и разминаю мышцы. Он пытается стряхнуть их. Но я сильнее и больше. Я всегда побеждаю. В конце концов, его музыка замедляется. И он останавливается. Совсем. Его плечи опускаются, и он протяжно вздыхает.

— Ты облажался, Пожиратель котят.

— Я знаю.

Он принимает этот удар, но не предлагает объясниться. И мне кажется странным, что он не пытается давить на меня, как обычно.

— То, что я сказал ей — я не совсем это имел в виду. И ты это знаешь. Я был просто зол и расстроен.

— Ты хочешь, чтобы меня здесь не было. Чтобы были только ты и Кейди. Без меня, зажатого между вами.

«Хочу ли я этого?»

Как я буду чувствовать себя, если мне больше никогда не придется разговаривать с Боунзом? Больным. Опустошенным. Сломленным?

— Конечно, я не хочу этого. Ты всегда был частью ее. Ты мой лучший друг, Боунз. Я не хочу этого дерьма, и ты знаешь это. Я просто пытаюсь найти способ проводить с ней больше времени. Она всегда убегает... а ты нет. Прости, ладно?

Боунз стряхивает мою руку и встает. Когда он собирается уходить, я хватаю его за бицепс. В темноте я не могу разглядеть выражение его лица, но чувствую его ярость. Она грохочет и рассекает темноту как ритуальный нож.

— Она уже сказала мне, чего хочет. Чтобы ты пришел сюда. И что теперь, Йео? Трахнешь меня на прощание, а потом притворишься, что меня не существует? Да, пошел ты, Йео. ПОШЕЛ ТЫ!

Боунз никогда не называет меня по имени. Я по-королевски все испортил. Его рука вырывается из моей хватки, и он мчится наверх. А я иду за ним по пятам. С моих губ не слетает ни слова. Каждое извинение, каждое сожаление, каждое обещание — все они так и просятся наружу. Но я стискиваю зубы, чтобы сдержать их.

Дверь его спальни почти захлопывается. Но я протискиваюсь внутрь, и он не успевает ее запереть. Боунз швыряет мне в лицо рубашку, но я отбрасываю ее. Скрип пружин на его кровати сообщает мне, что его сон — это попытка избавиться от меня. Сорвав с себя рубашку и скинув туфли, я забираюсь в кровать вслед за ним.

В спальне кромешная тьма — он всегда закрывает окна плотными шторами. Но мне не нужно видеть его, чтобы понять, что он сейчас чувствует. Его боль густой пеленой зависает в воздухе. Я подкатываюсь к нему со спины, обнимаю его за талию и прижимаю к своей груди. Он чертовски напряжен, но не отталкивает меня.

Достижение…

Я могу исправить это между нами.

— Мне очень жаль, Боунз, — шепчу я ему в затылок. Его запах мне знаком. Запах, который я так люблю.

— Слова, Пожиратель котят. Всего лишь гребаные слова.

Из меня вырывается рычание, и я кусаю его за голое плечо. Я знаю, чего он хочет. В этом вся дилемма. Когда Кейди исчезает, бросает меня и навязывает Боунза, я не знаю, что правильно, а что нет. Правда в том, что Боунз — мой лучший друг. Я люблю его. Это нехорошо и неправильно, но так и есть.

Я снова кусаю его. На этот раз сильнее. Как будто точно знаю, что это ему нравится. Он хрипит, отчего мой член твердеет. Я облизываю болезненный след от своего укуса, а мои пальцы ползут к соску, на котором, как я знаю, вытатуировано мое имя.

Он сделал это для меня.

Я могу сделать это для него.

Мое нежное прикосновение резко контрастирует с тем, как я достаточно чувствительно покусываю его плечо. Я кружу вокруг его соска, пока он не начинает задыхаться.

— Боунз, — шепчу я ему на ухо. Иногда Боуз любит и шепот. — Почему ты делаешь мою жизнь такой чертовски сложной?

Его смех гортанный. Но, по крайней мере, он смеется.

— Вот почему я тебе нравлюсь, Пожиратель котят. Кроме того, — говорит он, и его голос становится серьезным, — я никогда не оставлял тебя. Так что и ты не бросай меня. Ни сейчас, ни когда-либо еще. Мы в этом деле вместе. Помнишь то лето, когда тебе исполнилось пятнадцать? Когда Кейди нашла те семейные фотографии?

Мои глаза закрываются, и я предаюсь воспоминаниям вместе с ним.

* * *

— ЧТО ОН СДЕЛАЛ!? — рычу я, и моя грудь вздымается от ярости.

— Он пришел, разгромил ее гребаную комнату, а затем оставил ей записку. В ней он подробно описал все, что хотел сделать с ней. Это было хреново, Пожиратель котят. Он сказал, что снимет с нее одежду и...

— ПЕРЕСТАНЬ!

— Я просто пересказываю произошедшее…

— Боунз, прекрати, — умоляю я. — Я не могу это слышать. Я не хочу это знать.

Его брови хмурятся, когда он смотрит на меня. Потом делает шаг вперед и, сжимая мой бицепс, притягивает меня к себе. Затем шипит мне на ухо:

— Я должен терпеть все это дерьмо двадцать четыре часа в сутки вместе с ней. Норман — гребаный психованный придурок. Почему бы ему просто не оставить ее в покое? Зачем?

Эмоции душат меня. Я пожимаю плечами. Меня удивляет, что Боунз обнимает меня. А я обнимаю его в ответ.

— Что же мне делать? — спрашиваю я его. — Как мне это исправить? Господи, мне нужно это исправить.

Его тело напряжено.

— Если бы я знал, чувак, то был бы гребаным капитаном оперативной группы, возглавляющим эту чертову бригаду. Но я не знаю. Черт, я не знаю, — он проводит пальцами по волосам, а затем тянет их, как будто может вытащить ответы прямо из своего мозга.

— Что думает офицер Джо о появлении здесь Нормана?

— Он ведет себя как обычно. Говорит, что будет следить. Держать Кейди подальше от дерьма, которое ее расстраивает. Норман, кажется, подпитывается ее дискомфортом. Словно у него есть шестое чувство, и он знает, когда она наиболее слаба. Просто, нахрен, появляется и переворачивает весь наш мир

— Что произошло?

— До того, как появился этот ублюдок-извращенец, Кейди чистила шкаф по просьбе ее бабушки Рут. Кейди наткнулась на свою коробку из старого дома. Дома, в котором не было ни тебя, ни меня, ни бабушки Рут. Ни, черт побери, всех остальных. Видимо, найти фотографии улыбающихся родителей из времен, когда они были счастливее, — это кайф. Я удивлен, что Кеннет не появился и не перерезал ей вены. Е*аный мудак.