Ох, что-то я все о работе!.. Видно и вправду соскучилась. Ответь скорее, ладно?

Алла.

Письмо пятнадцатое

(конец декабря)

Здравствуй, Зеленоглазка!

Так ждал письма, что ночами мучили кошмары! Снилось, будто еду на почту и никак не могу доехать, потому что на мне лежит какое-то заклятье. Вместо почты попадаю то в заколдованный замок, то в подземелье, то вступаю в бой с безобразным чудо­вищем, а вожделенное письмо в золотистом переливающемся конвер­те висит в воздухе, окруженное дрожащим маревом, и я никак не могу до него дотянуться. Чудище, должен сказать, было препро­тивное: походило на огромную гориллу, только вместо морды — од­на из ужасных восточных масок, которые теперь в моде. Я сражал­ся с ним на мечах, как истинный рыцарь, и в конце концов отрубил голову. Оно грохнулось на землю — и превратилось в по­росший лесом холм, а голова откатилась в сторону и сделалась каменным валуном, из-под которого заструился ручей цвета темной крови. Все это было как-то страшно, тягуче и мерзко — настоящий кошмар; когда просыпаешься с облегчением, потом засыпаешь и сно­ва оказываешься в том же самом сне.

Почему ты боишься, что я не пойму тебя?.. Не такой уж я толстокожий! Не спорю, мужчины существа не столь утонченные, как женщины, потому что сама природа создавала их для борьбы, — но не стоит забывать, что в нас присутствуют гены обоих полов, и глухой стены между мужчинами и женщинами нет. Расскажу тебе одну историю... Представь себе сорокалетнего солидного дядю, к тому же бо­родатого. Однажды он рассказал мне, что ему во всех подробнос­тях снилось, как он ... рожает. Ночью его растолкала жена, по­тому что он разбудил ее своими воплями. Обескураженный, он пе­ресказал ей свои... роды — она долго смеялась, но подтвердила, что все точно до последней мелочи. А ведь он не врач и никогда роды не видел.

Не могу похвастаться тем, что слышу голоса растений или предметов — это свойственно поэтам или детям. Дети еще не вы­членяют себя из окружающего мира, а поэты в нем растворены. Но это твое всеобъемлющее чувство... Кажется, оно мне знакомо. Ты читала Уолта Уитмена? Однажды мне в руки попал сборник его стихов "Листья травы". Удивительный это был человек! По-моему сердце его вмещало всю вселенную. Незримые ниточки тянулись от него ко всем живым существам на планете. Одновременно он был частицей всего сущего — и вмещал в себе это сущее целиком. Травы, деревья, животные, люди — он чувствовал себя всем, словно бы он сам сотворил их. Кажется, он ощущал себя Богом... Или же был им?..

Однажды я сдавал очень трудный объект. Начальник стройки огромного комбината — это сплошная нервотрепка, к тому же с самого начала дело не ладилось и меня постоянно дергало и ругало московское руководство. Все только требовали, снимали с меня стружку — и никто не помогал ни техникой, ни людьми, ни... Одним словом, когда я наконец сдал этот объект, у меня было ощущение, будто сбросил с себя неимоверный груз. С радости вскарабкался на склон горы — дело происходило в Средней Азии — и долго смотрел сверху на творение не столько моих рук, сколько моей воли. И вот тогда-то я испытал это всеобъемлющее чувство: казалось, что я огромен и могуч, как Бог; и также всесилен. У ног моих проплывали облака, где-то далеко внизу сновали у созданного мною комбината крошечные самосвалы и микроскопические фигурки людей. Я был один — и я владел всем этим. Ликование, радость, торжество победителя — все эти чувства переполняли меня и требовали выхода. И тогда я вдруг заговорил стихами Уитмена...

Песнь на закате

Величаво кончается день, затопляя меня,

Час пророческий, час, подводящий итоги,

Ты за горло берешь, и пока еще светит твой луч,

Я пою тебя, жизнь, и тебя я пою, земля.

Рот души моей радость вещает открыто,

Взор души моей видит одно совершенство,

Настоящая жизнь моя преданно сущее все превозносит,

Подтверждая навек превосходство вещей.

И да славится каждый! Да славится всё!

И да славится то, что зовется пространством,

и духов несчетная сфера,

И да славится тайна движенья в любом существе,

даже в малой букашке,

И да славится свет мимолетный, — да славится бледная тень

новорожденного месяца в западном небе,

И да славится всё, что я вижу и слышу,

к чему прикасаюсь!

Когда в восьмом классе я впервые написал стихи, они полу­чились такими неуклюжими, что даже я сам это понял. Мало нау­читься рифмовать "собаку" с "бякой" — нужно что-то еще, какая-то высшая мудрость... Стихов я больше не писал никогда.

А теперь расскажу немного подробнее, чем живу сейчас. У нас широким фронтом разворачиваются работы на участке основной магистрали длинной 350 км. Трасса проходит по труднодоступной местности: горные хребты, заболоченная тай­га, многочисленные переходы через большие и малые реки. На этом трехсоткилометровом участке предусмотрено строительство нескольких станций и разъездов.

Еще с осени строительные подразделения заняли отрезок пу­ти примерно в 160 км длиной и начали работы. В ноябре стали готовить десанты для выброски людей и техники на тот участок, где работы еще не велись. На участке этом была только проложен­ная изыскателями тропа, поэтому требовалось пробить через го­ры и тайгу зимнюю дорогу, чтобы затем выдвинуть десанты на про­межуточные станции.

Расскажу об одном таком десанте — ты ведь, наверное, плохо представляешь нашу повседневную работу.

Десант состоял из начальника, трех инженеров, девяти экска­ваторщиков, двенадцати бульдозеристов, шести электриков на электростанциях, двух радистов, четырех поваров и обслуживаю­щих рабочих в столовой, десять-двенадцать шоферов и т.п. Всего около 70-ти человек. Плюс две передвижных электро­станции, установленных в вагончиках, вагон-столовая (из двух вагонов — кухня и обеденный зал) и десять жилых вагончиков. Конечно, бензозаправщики и передвижные автомастерские.

Двинулся десант в половине ноября. Движение организовано следующим образом. Сначала вылетает вертолет с начальником де­санта и инженерами и с воздуха выбирается подходящий маршрут на сутки, который помечается на карте. Затем идут бульдозеры, пробивающие дорогу в тайге. За ними, в случае необходимости, экскаваторы, которые разрабатывают грунт, чтобы в нужных местах делать подсыпки или срезки. После пробивки такой временной до­роги двигается вся колонна. За сутки можно пройти километров во­семь-десять. В труднопроходимых местах, где горы прижимаются к берегу реки, приходится выходить на лед и идти по льду.

В начале декабря подошли к месту одной из будущих станций и на ночь остановились на льду реки,— утром нужно было перейти на другой берег. Толщина льда для тяжелой техники была недоста­точна, и потому сделали просыпку насыпи из грунта с одного бере­га на другой, с расчетом, что если лед провалится — грунт опус­тится на дно и не даст технике затонуть.

Ночью передовой отряд работал на прокладке дороги, а основ­ная часть десанта отдыхала в вагончиках. Под тяжестью просыпки лед за ночь провалился, и опустившийся на дно грунт образовал плотину, создавшую подпор для воды. Вода среди ночи вышла на лед и поднялась почти на метр.

Я приехал к десанту ночью. Смотрю — люди спят, вода под­ходит к уровню пола вагончиков. Подъехал на машине к вагончику и поднял людей по тревоге. Хорошо, что в десанте оказались бо­лотные сапоги. По пояс в ледяной воде люди цепляли вагончики к тракторам, которые оставили на ночь на берегу, — и только к утру все вытащили на берег. Целый день потом отдалбливали лед и сушились. А мороз минус 59 — сплошной туман, трудно дышать!..

Пишу об этом не для того, чтобы выглядеть в твоих глазах героем. На любой стройке зачастую случаются экстремальные ситу­ации. Наша Трасса уникальна по всем параметрам. Но это моя работа, моя повседневная жизнь.

Милая Алла, наши отношения для меня просто бесценны! Ты себе представить не можешь, насколько угнетало меня отсутствие писем. Еще бы день-два — и я бы сорвался с места и полетел к те­бе в Новосибирск.

Я люблю тебя! Люблю!!

Твое молчание совершенно выбило меня из колеи. Я ощутил такое беспросветное одиночество — словно очутился внезапно один в открытом космосе. Моя душа приросла к твоей — и нет ей покоя вдали от тебя. Ты мое проклятье и моя вечная любовь. Я хочу видеть тебя. Я должен тебя увидеть!.. А если я возьму и приеду? Ты не возражаешь?.. Нам обязательно нужно встретиться. Дай свое согласие — и я прилечу в Новосибирск.

Давай поправляйлся скорее и не вешай нос! А смерть... что ж, смерть не за горами, а за плечами... Я стараюсь не думать об этом, отношусь как к досадной неизбежности. Рождение и смерть — равнозначные события для каждого человека, но мы же не пере­живаем из-за того, что однажды появились на свет! Поэтому нуж­но жить, честно исполнять свой долг — для оправдания собствен­ного существования этого достаточно. Сейчас много говорят о биополе, даже вроде бы приборами фиксируют, но мне в это как-то не верится. Вряд ли стоит надеяться, что после смерти останет­ся что-либо еще, кроме пищи для червей и зеленого холмика. Мра­чновато?.. Пусть так! Времени на земле нам отпущено вполне до­статочно: главное его не терять. Если же там действительно будет какая-то иная форма существования — пусть это ста­нет для меня приятной неожиданностью!.. Хотел немного пошутить, но вышло не слишком смешно. И вообще, в последнее время стал замечать за собой, что юмор у меня все больше того-с... черный...

Надеюсь вскорости переболеть им окончательно, как корью. А ты мне пиши, ладно?

Твой Александр.

Р.S. Ну и как мне быть — командировку в Новосибирск брать?..

Письмо шестнадцатое

(начало февраля)

Здравствуй, Александр!

Написала эти два слова и задумалась. Трудно начинать от­кровенный разговор, даже если и необходимо. Мы слишком увлек­лись своей перепиской, прямо как школьники, впервые опьяненные свободой. А в нашем возрасте думать необходимо не только о себе и своих чувствах, но и о чувствах своих близких. Что при­несет наша связь, кроме горя, нашим детям, нашим супругам?.. Рано или поздно наступит момент, когда мы должны будем выбирать между привычным обустроенным бытом и туманном счастьем, которое маячит в неизвестности. Разве мы имеем право разрушить то, что принадлежит не только нам? Как воспримут дети "завих" сво­их почтенных родителей?..