ОДИН

Мы, афиняне, не склонны к оптимизму, но временами впадаем в него во имя священного хитроумия. Например: Декситей-книготорговец заказал мне историю моего времени за триста драхм в тот момент, когда История входила в моду, а бумага дешевела. Я принялся за дело и писал себе и писал, когда он явился снова и сказал, что раз моя жизнь так удивительна и так переполнена событиями, то было бы разумно опубликовать мою историю в двух томах. Поскольку одним из результатов моей долгой и удивительной жизни оказался здоровый скептицизм, я предположил, что он предпочитает два тома по драхме за каждый одному тому по драхме и три обола, и согласился.. В конце концов, меня это вполне устраивало, поскольку я был уверен, что Декситей останется с кучей нераспроданных копий первого тома на руках и забросит идею второго, и я, таким образом, получу триста драхм за половину работы.

Что ж, ни в чем нельзя быть уверенным наверняка, но я все-таки уверен, что Том Первый по-прежнему занимает большую часть сарая Декситея в Холлиде, где свитки потихоньку грызут мыши; тем не менее он только что заглянул ко мне, чтобы узнать, как продвигается Том Второй, и узнав, что вообще-то никак, принялся издавать невнятные звуки, указывающие вроде бы на возможный разрыв контракта. Его хитроумная душонка нашептывает ему, что если достаточное количество народа купит Том Второй, то они неизбежно захотят купить и Том Первый, чтобы узнать, с чего все началось, и таким образом ему удастся освободить сарай под запасы ячменя на зиму.

Лично я считаю, что рассуждения Декситея не вполне рациональны, но не мне спорить с таким сутягой, как Декситей из Холлиды. Я привожу этот неприятный эпизод лишь в качестве иллюстрации к особенностям афинского характера вообще, и одержимости моих сограждан хитроумными планами в частности.

Вы найдете ее уместной в том случае, если потрудились прочесть Том Первый, и припоминаете, что моя история оборвалась в канун отправки Великой Сицилийской Экспедиции. Я, однако, полагаю, что вы его не читали, и во имя Музы Истории и Декситея дам ниже краткую эпитому содержания этого тома. Прочитав выжимку, вы немедленно захотите прочесть полный текст, поэтому прежде чем начать, подскажу, что прилавок Декситея на агоре находится сразу слева от лавки щитов, если идти с Акрополя мимо Монетного двора. Скажите, что вы от Эвполида.

Я, Эвполид из Паллены, комедиограф, родился через тридцать восемь лет после разгрома персидского флота при Саламине и за одиннадцать лет до начала Великой Пелопоннесской войны между Афинами и Спартой. Я пережил чуму, которая погубила достославного Перикла, заболев, но выздоровев попечением Диониса, и в двадцать лет представил на драматическом фестивале свою первую пьесу, которая заняла третье место из трех. Я не успокоился и через некоторое время завоевал первое место с «Марикой» — без сомнения, лучшей комедией из когда-либо написанных. К этому моменту я был женат на некоей Федре, дочери Феократа, женщине такого дурного нрава, что на ее фоне Медуза выглядела котеночком. Сперва мы ладили не так чтобы очень хорошо, но незадолго до начала этого тома мул пнул ее прямо в ее неописуемо красивое лицо, и в результате ее сходство с Медузой стало полным; после чего наши отношения стали гораздо менее враждебными.

Пока все это происходило, Афины все глубже и глубже втягивались в Великую Пелопоннескую Войну; после короткой, блестящей и катастрофической карьеры достославного Клеона взошло светило достославного Алкивиада. Этот Алкивиад подобрал где-то идею завоевания баснословно богатого острова Сицилия для пополнения нашей отощавшей казны, и до такой степени вдохновил ею своих сограждан, что все они, даже я, хотели принять участие в ее реализации. Была организована великая экспедиция, собрана огромная армия, в которую записались все афиняне, кроме меня и нескольких одноногих калек. Я был взбешен, что меня не взяли, но если говорить откровенно, мои чувства не слишком беспокоили наших лидеров. Затем, накануне отплытия, группа пьяниц (в их числе был мой соперник и злой дух Аристофан, сын Филиппа), превратила все гермы в Городе в каменную крошку, породив волну суеверной истерии. Я, кстати говоря, оказался единственным свидетелем этого святотатства. По каким-то резонам, неподвластным логическому анализу, афиняне решили, что за ним стоял Алкивиад; но не желая лишиться развлечения, они проголосовали за продолжение Сицилийской Экспедиции под началом Алкивиада, с тем чтобы осудить и казнить его после победы.

Это не полное изложение Тома Один, но его вполне достаточно, чтобы войти в курс дела и получить общее представление, кто есть кто. Множество нюансов, например, тот факт, что мы с Аристофаном путались друг у друга под ногами и действовали один другому на нервы с самого детства, и что у Аристофана была интрижка с моей женой до того, как мул лягнул ее в лицо, станет, без сомнения, понятным из контекста, и вы разберетесь, что Калликрат, который со временем здесь появится, был сыном моего дяди Филодема (который присматривал за мной с тех пор, как чума осиротила меня) и моим ангелом-хранителем, и что причудливый персонаж по имени Зевсик стал моим другом сразу после необдуманного обещания засадить три акра его бесплодной земли виноградом после окончания войны. Я безусловно не хочу оскорбить ваши дедуктивные способности и образованность разъяснениями, кто такие Никий и Демосфен, и как я превратился во всадника, оказавшись владельцем обширного участка в результате чумы. Так вот, насчет Алкивиада.