Марка и раньше пытали током, и он мог поклясться, что видеть, как это проделывают с близким тебе человеком, намного хуже, чем терпеть мучения самому.

— Люди, я вас не понимаю, — вздохнул Станковский и отступил назад.

Кингсли уронил голову на грудь, но Марк слышал его прерывистое дыхание.

— У вас ведь ничего не осталось. Алмазы исчезли, девчонка мертва. Что вам защищать? Чего вы ждете?

— Да! — крикнул Марк, придвинувшись к нему на стуле. — Да. Это пи*дец как глупо. Ты прав — алмазов больше нет. Девушка больше не проблема. Так какого хрена ты тратишь наше время? Или отпусти нас, или вышиби мне мозги, потому что я уже слышать не могу твой мерзкий голос.

— Эй, постой, это он только про себя. Я еще немного послушаю, — вмешался Кингсли, хотя его речь была немного невнятной.

Марк расхохотался, но похоже, Станковского это только разозлило. Он явно был человеком, привыкшим внушать людям страх. Марк и Кингсли работали наемниками уже давно. Со страхом они справлялись каждый день, для этого им было достаточно просто переглянуться или попросту от души похохотать. Чтобы напугать такого человека, как Лоу Кингсли требовалось нечто пострашнее проводов для прикуривания и жутких подвалов. А Марк, ну, он был совершенно уверен в том, что ему уже ничего не страшно.

«Она не может умереть. Не может умереть. Я только ее вернул. Мне без нее не справиться, больше не справиться. Она не может умереть ».

Станковский прорычал что-то по-русски и, прошествовав к хитроумному генератору, изо всех сил крутанул переключатель.

— Посмотрим, как ты посмеёшься после пяти миллионов вольт! — заорал он, кинувшись к Кингсли.

— Ну давай же, уёб*ще.

Но только Станковский собрался «дать», как вдруг раздался отчётливый звук. Два выстрела. Близко, но точно не в доме. Все трое повернули головы к расположенному в стене окну. Станковский бросил в него недовольный взгляд и вернулся к столу, на котором стоял генератор. Рядом с ним лежала рация, и он тут же ее схватил.

— Что происходит?! — рявкнул он. Из рации раздавался только фоновый шум. — Я спрашиваю! Что там происходит?! Отвечай!

На минуту воцарилось молчание. Марк мог поклясться, что слышит, как русский скрежещет зубами. Пробормотав несколько ругательств, Станковский переключил рацию на другой канал и попробовал еще раз. Потом еще.

Пока Станковский орал в рацию и мерил шагами комнату, Марк сидел неподвижно. Он закрыл глаза и весь превратился в слух. Слух у него был отменный, и сейчас он пытался воспользоваться этим по максимуму. Он слышал... движение. Где-то наверху, но не прямо над ними. Затем раздался грохот. Открылась и захлопнулась дверь.

— Похоже, приятель, тебя бросили, — усмехнулся Кингсли.

Но он ошибался. Марк был уверен, что практически все люди Станковского вернулись к конюшне. Здесь их осталось совсем немного. Кингсли и Марка притащили в дом всего четверо мужчин, и он был готов побиться об заклад, что на этом всё. К тому же, когда он напряг слух, то совершенно точно уловил шаги всего одного человека. Из дома явно не выбегал табун крупных охранников.

«Не может быть...».

Станковский снова схватил рацию и принялся возиться с кнопками. Он минут пять пытался хоть кого-нибудь найти, но ответа не было. Только он собрался переключиться на очередной канал, как всё вдруг погасло, и подвал погрузился в темноту.

Марк запрокинул голову и сделал глубокий вдох. До этого момента он сохранял спокойствие, но теперь почувствовал, как его охватывает нечто похожее на панику.

Он изо всех сил старался перевести дыхание, и, как ни странно, ему хотелось плакать. Вместо этого он рассмеялся. Гортанным, раскатистым смехом.

— Что, черт возьми, происходит? — раздался голос Кингсли.

— Заткнись! А ты! Хватит ржать! — заорал Станковский.

Но Марк не мог остановиться.

— Срань господня, — выдохнул он. — Я, бл*дь, знал. Я, мать вашу, это знал. Господи, когда мы отсюда выберемся, я женюсь на этой чертовой женщине.

— Это невозможно! — почти что взвизгнул Станковский.

— Скорее невероятно, — поправил его Кингсли.

— Заткнись нахрен!

Марк заморгал, стараясь привыкнуть к темноте. Окно было совсем крошечным, да и на улице уже стемнело. Растущие у дома деревья еще больше усугубляли дело. Он с трудом видел одетого в льняной костюм Станковского, правда уже грязный. Теперь он был скорее блуждающим по комнате силуэтом, натыкающимся на темные предметы призраком.

Кингсли вдруг резко запел, чем здорово напугал Марка. Пел он до смешного громко, почти горланил, причем вроде бы с акцентом кокни. Если Марк не ошибался, то это была песня «Генрих VIII».

«Ради всего святого, какого хрена он делает?! Господи, да его, наверное, слышно аж в Ньюарке! Зачем он так громко орёт? Громко. Громко . Зачем ему так орать? Какой шум он пытается заглушить?»

Вдруг Марк с удивлением почувствовал, что стягивающая грудь веревка на секунду натянулась, а затем упала. Он резко повернул голову, пытаясь что-нибудь разглядеть, но тут внезапно ослабла веревка на его левой ноге. Через мгновение то же самое произошло и с правой ногой, и он наконец почувствовал то, о чем так мечтал: по его запястью скользнули пальцы. Тонкие, маленькие. Нежные. Пальцы быстрых, ловких рук, у которых так здорово получалось выворачивать его наизнанку.

«Слава богу, дорогуша. Слава богу, ты жива».

Как только ему развязали запястья, Марк вскочил со стула и врезался в Станковского. Он ударился о его спину, и они оба упали на стену. У Марка заныли раны в плече, но он не обратил на это внимания и, схватив Станковского за волосы, ударил его головой о каменную стену.

Однако он напрочь забыл о проводах, и пока сосредоточенно вышибал русскому мозги, тот умудрился завести руку за спину. Зажим скользнул по груди Марка, и одного удара тока было достаточно, чтобы он дернулся назад и упал на пол.

Марк увидел, как Станковский развернулся, увидел, как он схватил еще один зажим. Держа в каждой руке по зажиму, русский начал наклоняться к Марку. Но тут раздался крик, и по воздуху пронесся стул. Он обрушился на Станковского, и от удара у него отвалилась одна ножка.

— Эй! — закричала Лили. — Мы с тобой не закончили.

Ее голос казался грубым. Хриплым и слегка задыхающимся.

За всю жизнь Марк не слышал ничего лучше.

— Ого, да ты настырная! — засмеялся Станковский и громко лязгнул зажимами, от чего на Марка посыпались искры.

— Я не в настроении перекидываться остротами. Не сегодня. С меня довольно.

Она снова вскрикнула, и вдруг раздался громкий треск. Зажимы без толку ударялись друг о друга, не образуя никаких искр. Электричества не было. Лили вырубила генератор.

— Ну что. Думаю, нам все же нужно разобраться.

Марк рванулся вперед, чтобы схватить Станковского за ногу, но тот уже убежал. Он во что-то врезался, прошаркал по полу, и дверь распахнулась. На лестнице послышались его шаги.

— Он реально убежал?! — воскликнул Кингсли. — И что... что это так пахнет?!

— Дом, — выдохнула Лили, и Марк услышал, что она направляется к двери.

— Что ты имеешь в виду?

— Я вытащила поленья из камина у него в гостиной. Все это проклятое место сгорит дотла.

— Бл*дь.

— Последняя дверь справа по коридору, я оставила её незапертой. Вытащи отсюда Кингсли!

Спорить было некогда. В подвал повалил дым, и Марк услышал, как по лестнице загрохотали шаги Лили.

ДЕНЬ ДВЕСТИ ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ

«Время. Почему вечно не хватает времени?»

С помощью хитрости и ножа Лили удалось нейтрализовать двух замешкавшихся у гаража охранников. Следующей ее остановкой была кухня, где она опрокинула холодильник и заблокировала им дверь в коридор. Затем она вышла через заднюю дверь и, заперев ее за собой, сломала замочную скважину, воткнув в нее вилку. Даже если кому-то и удастся убрать с дороги холодильник, чтобы выйти ему придется выбить дверь.

Вход в подвал находился рядом с кухней, сразу за гостиной. Коридор вел в ванную и две гостевые комнаты. За исключением одной гостевой комнаты, все остальные двери Лили заблокировала с помощью той же самой сломанной вилки. Затем она вырубила всё электричество. Единственным источником света остался полыхающий камин, а выход из дома стал возможен только через гостиную, в которую она быстро перетащила несколько горящих поленьев.

Лили знала, что с ее везеньем это, возможно, и не сработает. Поленья могли просто погаснуть; огонь и так-то не отличался постоянством, а искать горючее или бензин уже не было времени. Но поднявшись по лестнице, она поняла, что ей улыбнулась удача. Огонь полз по цветистому ковру и, уже охватив кресло, поднимался по стене у лестницы, пробивал себе дорогу к окнам, пожирал дорогие шторы, а также отрезал путь к входной двери.

— Ах ты сука! — закричал Станковский, наставив на нее пистолет и пытаясь затоптать огонь.

Лили присела и тут же поморщилась от пронзившей бок боли. Она вытащила из брюк пистолет, но держала его опущенным. У нее осталось всего три пули. Ей нельзя было тратить их попусту.

— Знаешь, — заговорила она, медленно двигаясь в глубь комнаты. — Ты можешь умереть с достоинством. По-мужски. Просто опусти пистолет.

Станковский даже на нее не взглянул, просто начал стрелять. Лили кинулась в сторону и, оказавшись слишком близко к огню, с шипением отползла назад. Она села на корточки и прицелилась. Но руки дрожали. Она не могла отдышаться. Девушка стиснула зубы и нажала на спусковой крючок, но знала, что промазала. Пуля пролетела мимо цели, выбив оконное стекло.

Станковский метнулся за стоявшее рядом кресло. Лили попятилась и, не успела толком спрятаться за диван, как русский начал стрелять. Она рухнула на пол, хватая губами воздух.

«Закончи это».

Лили села и снова проверила магазин, просто на всякий случай. Осталось две пули. Затем она присела на корточки и выглянула из-за дивана в комнату. Огонь полностью охватил лестницу и теперь лизал стены между окнами, делая их такой же зоной риска.