– Поскольку некоторые части здания все еще недостроены, они могли поменять какие-то трубы с тех пор, как ванной пользовались, – сказала Мэри Кэтрин, – и поэтому в них попал воздух.

– Пожалуйста, продолжай, – сказал Мел. Он вел себя, как адвокат в зале суда, допрашивающий нейтрального свидетеля.

– Я немного погуляла по территории. Прекрасное место для прогулок. И на обрыве над морем, в нескольких сотнях ярдов от здания, за небольшим возвышением, я нашла остатки костра. Кто-то свалил в кучу солому и сжег ее.

– Солому? – переспросил Мел.

Коззано кивнул.

– Сохраняет двор скользким.

– Когда мы заливали бетон на ферме, мы накрывали его влажной соломой. Бетон должен оставаться влажным несколько дней, а лучше – неделю или две, пока не схватится, – сказала Мэри Кэтрин. – Поэтому неудивительно, что там, где строят железобетонное здание, скопилось много соломы. Вокруг полно ранчо, естественно, они использовали солому. Когда я возвращалась от костра к зданию, то видела там и сям клочки, застрявшие в кустарнике, и многие были заляпаны цементом. Некоторые были еще влажные.

– Значит, когда они закончили, они избавились от соломы, оттащив ее на утес и спалив, – сказал Мел.

– Ну да. Ее жгли накануне вечером, – сказала Мэри Кэтрин.

– Как ты узнала? – спросил Коззано.

Мэри Кэтрин подняла вверх мизинец правой руки. Кончик был вишнево-красный.

– Я совершила ошибку, сунув палец в пепел.

– Они избавились от соломы прямо перед твоим приездом, – сказал Мел.

– Она была сложена где-то недалеко после окончания строительства, – сказала Мэри Кэтрин. – Они знали, что я приезжаю, и хотели, чтобы место выглядело опрятно – ну и сожгли ее.

– А как же чертовы пациенты? Как же остальные потенциальные инвесторы? Ради них они не захотели прибраться? – спросил Мел. – Что в тебе такого особенного?

– Это просто совпадение, – сказал Коззано.

– Думаю, строительство закончилось за день до твоего приезда, – сказал Мел.

Все, кроме него, нервно рассмеялись.

– Херня, – сказал Коззано.

– Мел, ты показывал мне фотографию института две с половиной или три недели назад, – сказала Мэри Кэтрин. Она произнесла это шутливо. Она знала, к чему он ведет. Он любил делать категоричные заявления – просто чтобы встряхнуть собеседников.

– С этой фотографией было что-то неладно. Она выглядела слишком чисто. Думаю, это был фейк, – сказал Мел.

Коззано покачал головой, и покрутил пальцем около уха. Не было никакого смысла спорить с Мелом, когда он переключался в боевой режим.

– Сейчас есть способы создавать такие фальшивки, – настаивал Мел.

– А пациенты, которых я видела?

– Актеры.

– К чему ты ведешь, Мел? – спросила Мэри Кэтрин.

Задавая вопрос, она краем глаза поглядывая на отца, пытаясь представить, что он сказал бы, если бы мог.

– Я не могу придумать ни единого логического объяснения твоей версии.

– Я могу. Дело вот в чем – Кувер столкнулся с этим парнем из «Пасифик Нетвеа», Кевином Тайсом. Познакомились, наверное, на гольфе или еще где. И Кувер рассказал Тайсу об том другом парне, Радхакришнане, и его работах с бабуинами. Кувер – скучающий старик с доброй душой, он смотрел на это как на способ помочь жертвам инсульта. Но Тайс – человек больших идей, который читает слишком много фантастики, его не устраивает положение миллиардера, ему еще подавай суперкомпьютер в голову. Потому что если твой рассказ – правда, то в один прекрасный день процесс установки чипов в человеческие головы станет поточным. Это как раз та индустрия, в которую Тайсу надо запрыгнуть прямо сейчас, чтобы через пару десятков лет стать первым в мире триллионером.

И вот Тайс начинает вкачивать туда деньги, руководствуясь уже собственными интересами. Ребята из Элтона продолжают работать с бабуинами, иногда, может быть, прихватывая каких-нибудь неприкасаемых в Калькутте или еще где, и готовятся к операциям на людях. И тут у губернатора Коззано внезапно случается удар. И Тайс с Кувером воспринимают это как дар божий. Починка мозгов кого-нибудь столь могущественного и знаменитого обеспечит их новой индустрии быстрый старт. Поэтому они тут же подсуетились и построили эту клинику в Калифорнии. Готов биться об заклад, что она уже строилось, так что им понадобилось только чуть-чуть ускорить процесс. Просто чтобы успеть закончить ее вчера, чтобы успеть произвести впечатление на присутствующую здесь доктора Мэри Кэтрин Коззано. Но она оказалась слишком наблюдательной.

– Херня, – сказал Коззано.

– Даже если ты все правильно истолковал, – сказала Мэри Кэтрин, – то наихудшее объяснение из возможных – это что они так хотят заполучить папу в клиенты, что специально ради него поджали расписание.

Мел некоторое время это обдумывал. Коззано, явно веселясь, наблюдал за его лицом.

– Мне не нравится мысль о том, что они используют Вилли в качестве морской свинки, – сказал Мел.

– Тьфу, – сказал Коззано. – Мертвый пионер лучше живого придуря.

– Хочешь участвовать в этом? – спросила Мэри Кэтрин.

– Черт, да! – сказал Коззано.

Мел закрыл глаза и с сомнением покачал головой.

– Есть один шаг, который мы можем сделать прямо сейчас, и который ни к чему нас не обязывает, – сказала Мэри Кэтрин. – Я не могу понять, нравится мне все это или нет. Но я должна дать вам всю информацию. Как ты сам сказал, Мел, мы все здесь взрослые люди.

– Что такое? – осторожно спросил Мел.

– Завтра папе надо ехать на рутинную проверку в Шампань, в клинику Бурке. Пока он там находится, мы можем договориться о биопсии.

– Биопсии чего?

– Клеток мозга.

– Но зачем?

– Мы могли бы отправить их в «Джиномикс». Пусть они ими займутся. Таким образом, если папа решится на имплантацию, можно будет в любой момент получить культуру клеток и подготовить биочип.

– Сделай это, – сказал Коззано.

– Ох, дерьмо, – сказал Мел.

– Сделать биопсию? – спросила Мэри Кэтрин. – Завтра?

Коззано молча посмотрел ей в глаза и кивнул. Его глаза сверкали. Он улыбнулся Мэри Кэтрин здоровой стороной рта и тонкая струйка слюны сбежала с противоположной.

– Я от этого устал, – сказал Коззано, утираясь здоровой рукой. – Это плохо.

– Да, это плохо, – сказал Мел, – но...

– Я хочу быть Милхаузом{25}, – сказал Коззано.

– И когда-нибудь станешь им, – сказал Мел, – но...

– Проклятье, заткнись! – взревел Коззано. Внезапно он сбросил с колен одеяло, вцепившись в него здоровой рукой. Затем с такой яростью наклонился вперед, что им показалось, что он сейчас выпадет из кресла.

Они вскочили и бросились к нему. Но он не падал. Он пытался встать. Он наполовину поднялся за счет инерции толчка, и мощный рывок здоровой рукой позволил ему выпрямиться и утвердиться на одной ноге. Он чуть не рухнул, но Мэри Кэтрин уже обежала стол и успела подставить ему плечо и принять на себя большую часть его веса.

Чтобы решиться на это, от нее потребовалась вся ее храбрость, потому что на самом деле ей хотелось отскочить в сторону. Вдруг снова оказавшись на ногах, папа выглядел массивным, мрачным и будто бы нависал над ней. Любовь Мэри Кэтрин к отцу всегда мешалась с изрядной долей страха – или, может быть, лучше было бы называть его уважением. Он ни разу не ударил ее и даже не грозил этим, но ему и не требовалось. Сила его личности, подобная торнадо, заставляла людей разбегаться в ужасе, особенно в крутые моменты, а сейчас он пребывал поистине в бешенстве. На мгновение он навалился на нее всем весом и чуть не порвал связки, но затем вернул равновесие, балансируя на одной ноге.

И вдруг прыгнул. Он был твердо намерен куда-то добраться. Он уставился тяжелым, немигающим взглядом на дальнюю стену чулана, и Мэри Кэтрин, заметив это, стала ему помогать. Короткими прыжками они пересекли лохматый ковер и оказались в чулане. Мел шел следом.

Коззано направлялся к висящей на стене фотографии в рамке. На ней был изображен он сам, пожимающий руку Джорджу Бушу. Барбара Буш стояла рядом, сцепив ладони, и покровительственно улыбалась. Фоном служила колоннада Белого Дома.

Коззано рванулся вперед, впечатав Мэри Кэтрин в стену. Он вытянул здоровую руку и с такой силой ткнул указательным пальцем в картинку, что по стеклу побежали трещины.

Он указывал не на себя и не на Бушей. Его палец упирался прямо в Белый Дом.

– Это мое, – сказал он. – Это мой амбар.

Для полной ясности он еще пару раз стукнул по Белому Дому пальцем.

– Мне нужно было сделать это раньше.

– Сперва тебе надо поправиться, – придушенным голосом сказала Мэри Кэтрин.

– Ладно, похоже, мне лучше начать печатать стикеры, – мрачно сказал Мел. – Фемельхебберы за Коззано.

Мэри Кэтрин промолчала. Она почувствовала, как волоски у нее на шее встают дыбом.

Ее папа выдвигается в президенты. Ее папа выдвигается в президенты. В президенты Соединенных Штатов. Этого оказалось достаточно, чтобы заставить ее забыть об ударе и о том, что в таком состоянии его ни за что не выберут.

Ей хотелось поговорить с матерью. Она мечтала, чтобы мама оказалась рядом. Сейчас было бы очень хорошо иметь маму.

Но мамы не было. Мэри Кэтрин заставила себя открыть глаза и посмотреть на отца.

Он смотрел на нее в упор тем ужасающим, проникающим в душу взглядом, от которого испытываешь желание как можно скорее оказаться в другом месте.

И вдруг этот взгляд погас, стертый улыбкой идиота. Мэри Кэтрин видела такие улыбки миллион раз, осматривая пациентов неврологии, и несколько раз – на лице отца после удара, в те моменты, когда казалось, что он готов сдаться. Это была слюнявая, клоунская ухмылка полуовоща. И она оказалась куда страшнее.

– Ты теперь квотербек, малышка, – сказал он. Его глаза закатились, а тело вдруг стало совершенно бескостным, как будто скелет мгновенно превратился в воду. Мэри Кэтрин опустила его на пол так медленно, как могла; Мел подскочил, чтобы придержать голову.

– У него только что был еще один удар, – сказала Мэри Кэтрин. – Забудь про телефон, в Тасколе не работает 911. Несем его в твою машину, немедленно. А потом ты полетишь быстро, как летучая мышь из ада.