Всем было известно, что настоящее имя Эрла Стронга – Эрвин Дадли Стренг, но никому, кажется, не было до этого никакого дела, и это было одной из множества его черт, которые выводили Элеанор Ричмонд из себя.

Не то чтобы менять имя было как-то неправильно.

Но кандидатов распинали в прессе за куда меньшие прегрешения. На этом фоне Эрл Стронг / Эрвин Дадли Стренг, казалось, смог выйти сухим из воды, совершив убийство.

Он мог бы выбрать что-нибудь менее очевидное, чем Стронг. Изменить имя и использовать его двойное значение в слогане кампании... это было как-то чересчур. Как будто он был всего лишь новым телевизионным сериалом. Но хотя все совершенно ясно понимали, что творит Эрвин Дадли Стренг, они пускали перед ним слюни, как голодные псы.

Не исключено, что одной из причин враждебного отношения Элеанор был тот факт, что он познакомилась с этим человеком гораздо раньше и потому не могла воспринимать его всерьез.

Первый раз имя «Эрвин Дадли Стренг» она увидела напечатанным над заламинированной фотографией на удостоверении. Она рассматривала его сквозь искажающие картинку линзы дверного глазка дома в Эльдорадо Хайлендс. Она была дома одна и ожидала установщика кабельного телевидения; кабельная компания пообещала, что тот прибудет между девятью и пятью, и ей пришлось провести в пустом доме целый день. В 16:45 он наконец позвонил в дверь; он держал свое удостоверение сотрудника кабельной компании таким образом, что больше ей ничего не было видно.

Так или иначе, она по праву могла гордится собственной проницательностью: уже по этому мелкому жесту они поняла, что Эрвин Дадли Стренг – козел.

Она открыла дверь. Эрвин Дадли Стренг опустил бейджик, открыв узкое, вогнутое лицо, усыпанное кратерами густо, как поверхность луны. Он посмотрел Элеанор Ричмонд в глаза и челюсть у него отвалилась. Он таращился на нее, не говоря ни слова, в течение нескольких секунд. Это был тот самый взгляд, каким смотрят на черного, чтобы показать ему, что он оказался не на своем месте. Чтобы напомнить ему, если он вдруг забыл, что он на чужом континенте.

– Чем могу помочь? – спросила Элеанор.

– Хозяйка дома? – сказал он.

– Я хозяйка. Я владею этим домом, – сказала она.

По прежнему глядя ей в лицо, Эрвин Дадли Стренг пару раз моргнул и мелодраматически покачал головой. Но ничего не сказал. Пожалуй, было бы даже лучше, если бы он произнес: «Вот дерьмо, вообще не ожидал встретить тут черную», – но он этого не сделал. Он качал головой и моргал, а потом сказал:

– Да. Привет, я пришел, чтобы настроить вам кабельное телевидение.

Для того, чтобы выполнить эту задачу, ему пришлось войти и выйти раз шесть. Каждый раз он оказывался на периферии ее зрения, чтобы она точно его заметила, и мерил взглядом с головы до ног. Каждый раз ее прошибал жар и она поворачивалась к нему лицом, и каждый раз он отводил глаза за мгновение до того, как встретиться с ней взглядом, моргал, качал головой и возвращался к работе.

Он расхаживал по дому, размахивая дрелью с чудовищно длинным сверлом, с помощью которой сверлил дырки во внешних стенах там, где ей хотелось установить розетку. От того, как он обращался с дрелью, волосы Элеанор вставали дыбом; было ясно, что существенная часть эго Эрвина Дадли Стренга была связана с этим инструментом, и что сверление отверстий в стенах домов совершенно незнакомых людей было для него занятием по-настоящему возбуждающим.

Он наваливался на дрель с преувеличенным усилием, старался проделать дыру чуть-чуть слишком быстро, и проталкивал сверло сквозь стену грубо, с силой, вместо того чтобы дать ему самому проложить себе путь; всякое проделанное им отверстие окружала раздробленная и сколотая штукатурка, и каждый раз, когда массивные ее осколки летели на пол, он в изумлении качал головой, как будто такого с ним не случалось никогда прежде. Как будто при строительстве нового дома Ричмондов использовали некачественную штукатурку, а Ричмонды оказались слишком глупы для того, чтобы это заметить. Что он мог тут поделать?

Он проложил кабели снаружи, не закрепив их скобками, а засунув между панелями сайдинга. В результате все они вывалились за пару дней, оставив после себя щели там, где панели больше не перекрывали одна другую как следует. В конце концов Хармон потратил целые выходные, восстанавливая разбитую штукатурку, заново прокладывая кабели и соединяя виниловые планки сайдинга. При этом он заметил, что Стренг не заземлил систему, подвергнув всю семью риску удара током, и сам сделал заземление, выведя его на водопроводную трубу в подвале.

Все это было проделано наперекор утверждению Эрвина Дадли Стренга, которое он повторил несколько раз и которое гласило, что система является собственностью компании и пользователям не разрешается как-то в нее вмешиваться.

– Все подключено, – сказал он в какой-то произвольно выбранный момент, решив, что закончил. – А теперь покажите, где ваш телевизор, я его включу.

Ричмонды еще не перевезли свои вещи. В доме, а если на то пошло, то и во всем квартале, не было даже табуретки. Эрвин Дадли Стренг успел пройтись по всем комнатам и не мог этого не заметить. Теперь он спрашивал, где телевизор, глядя на нее пустыми глазами с нарочито невинным выражением хулигана-шестиклассника, только что поразившего учителя бумажным шариком.

Она была совершенно сбита с толку. Было ясно, что его слова никак не связаны с тем, что он думает. Он играл в какую-то игру. И она не имела ни малейшего представления, в какую.

– Его здесь нет. Мы еще не переехали, – сказала она наконец. Мама научила ее, что в непонятной ситуации надо быть вежливой.

– Ну что ж, тогда я не смогу показать вам, как его подключить.

– Он совместим с кабельными системами, – сказала она. – Нам понадобится только вставить в него кабель и включить.

– И подключить кабель питания к розетке на стене, – поправил он ее с легчайшим намеком на ухмылку.

– Да, подключить его к ней. Верно замечено, – сказала она.

– Далее, со всеми ли системами он совместим? Потому что системы там могут отличаться от систем тут.

Она ожидала чего-то в таком духе. Сказать Эрвину Дадли Стренгу, что их телевизор совместим с кабельными системами было все равно, что выставить на смех его сверло. Он не мог оставить это без возмездия. Он обязан был продемонстрировать свое техническое превосходство.

– От систем где? – спросила она.

Его глаза заметались из стороны в сторону. Вопрос оказался непростой, вроде крученого мяча.

– Откуда вы там приехали, – сказал он, по-черному растягивая слова.

– Если вы не знаете, откуда мы приехали, как вы можете знать, что там другая система?

– Ну, вы же с Востока приехали, так? Из этих ваших больших городов.

– Нет. Пару лет мы провели в Армейском Медицинском Центре Фицсимонс. До этого мы жили в Германии.

– Ооо, Германия, – сказал он.

Затем – до того неожиданно, что Элеанор испугалась – он выпрямился, щелкнул каблуками рабочих ботинок и вскинул правую руку в нацистском приветствии.

– Зиг хайль! – заорал он. Он уронил руку и по лицу его при виде реакции Элеанор расползлась ухмылка. – Полно там таких, да? Ну, национал-социалистов?

– Вы имеете в виду нацистов?

– Ну, это типа сленговый термин, но да, я про них.

– Ни разу не видела ни одного, – сказала Элеанор. – Если вы закончили, можете идти.

Стренг задрал брови.

– Ну, строго говоря, я не могу считать установку законченной, пока я не подключил телевизор и не убедился, что он функционирует к удовлетворению владельца.

– Мой муж – инженер. Он сам его подключит. Если мы будем неудовлетворены, мы позвоним в кабельную компанию.

– Но прежде чем я уйду, мне надо получить вашу подпись под этим документом, – сказал Стренг, протягивая алюминиевую пластинку с зажимом, – в котором говорится, что установка завершена, а вы удовлетворены качеством обслуживания.

– Сейчас я уже подпишу что угодно.

– Вы уверены? – сказал Стренг, отдергивая пластинку.

– Совершенно.

– Если бы у вас был телевизор, мы могли бы проверить его прямо сейчас.

– В восьмисотый раз: у меня нет телевизора.

– Готов поспорить, вы можете его достать.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Стренг посмотрел в окно на соседние дома.

– В каком-нибудь из этих домов должен быть телевизор. Спорю, вы можете придумать способ наложить на него руки, если очень захотите.

Она молча смотрела на него, сузив глаза и изумленно качая головой.

Он продолжил:

– Конечно, теперь, когда вы поселились в таком хорошем районе, вы больше ничего такого делать не станете. Но готов поспорить, что навыки у вас остались. Просто слегка заржавели.

– Я позвоню в вашу компанию и они наладят вас пинком под задницу, – сказала она.

– Не смогут, – сказал он. – Я не их сотрудник. Я независимый подрядчик. Просто бизнесмен, пытающийся заработать на жизнь.

– Тогда я позабочусь о том, чтобы больше они вас не нанимали.

– Ваше слово против моего, – сказал он, – и даже если они вам поверят, в Многоцветном Колорадо полно других компаний, так что я без дела не останусь.

Она понимала, что спорить с ним – полное безумие. Ей следовало просто вышвырнуть его вон. Но родители научили ее решать проблемы с помощью слов. Они стерли в кровь руки, зарабатывая на дорогую католическую школу, чтобы монашки вырастили из нее рационального, разумного гражданина. Она не должна поддаваться импульсу.

– И почему же они мне не поверят? – сказала она. – Зачем мне трудиться звонить, если жаловаться не на что? Это не то дело, которым станешь заниматься ради хохмы.

– Нет ярости страшнее ярости отвергнутой женщины, – сказал он.

– Что?!

– Я заметил, как вы на меня смотрите, – сказал он. – Если хотите попробовать, чего просто не попросить?

– Иисусе, – сказала она. – Убирайтесь из моего дома. Немедленно. Просто проваливайте.