— Отойди. Никаких манер! Тебя, что ли, в деревне вырастили?

Кантор выпрямился и бросил дерзкую усмешку Ахме и Одему, который кстати, все еще стоял в проходе.

— Спасибо, Ахма. — Поклонившись Кантор преподнес рыбу пожилой леди, которая приходилась ему как бабушкой, так и наставником. — Наш ужин.

— И единственная причина, по которой я помогла тебе сбежать от этого старого подлеца. Не хотела, чтобы ты выронил нашу еду. — Она кивнула Одему, и тот отошел от двери.

Одем дергался, словно отряхиваясь от силы, которая связала его тело. Ни словом, ни выражением он не показывал никакого раздражения на шутку Ахмы. Он опустился на деревянный стул и потрогал посуду, которую использовал в качестве модели для проблем, которые он наблюдал.

Котята проскользнули через дверь и стали тереться у ног Ахмы. Она прогнала их, а затем тем же пренебрежительным тоном приказала Кантору искупаться.

— Ты пахнешь рыбой, потом и речным илом. Я не позволю тебе сидеть пропахшим за моим столом. Особенно сегодня.

Кантор отвесил еще один причудливый поклон и выбежал наружу.

Ахма последовала за ним и остановилась в прихожей.

— Безмозглый мальчишка, вернись за чистой одеждой!

Кантор остановился, затем побежал назад в хижину. Он поцеловал Ахму в щеку, когда проходил мимо нее, а затем снова, когда ушел с пачкой чистой одежды под мышкой.

— Мыло!

Он вернулся и схватил кусок мыла у входной двери, где стояло ведро, приготовленное для мытья рук. Он подмигнул Ахме и выполнил акробатическое колесо используя руку, в которой не держал мыло и одежду.

Она усмехнулась.

— Он никогда не повзрослеет.

Кантор покрутился на месте, чтобы изящно поклониться Ахме.

— Точно. — Сдавленный смех Одема исказил слова, но Кантор понял его. — И это — то, что сделает его хорошим в работе. Энергичный, смелый, шустрый и умный. Он будет вести совет под веселую пляску.

Кантор выполнил последнее колесо, но воздержался от продолжения. Сейчас он бродил по скользкому сланцу на холме рядом с домом. Но он был доволен. Он тяжело работал, чтобы заслужить улыбку Ахмы. Строить из себя клоуна нередко помогало вытащить ее из сварливости, когда ничто другое не помогло бы.

Одем был более сговорчив. И его одобрительные слова были бальзамом для сомнений Кантора. Много раз он думал, что обычное существование, которое он вел, мало гарантирует успех в предопределенной ему профессии. Но Одем высоко ценил те несколько навыков, которые у него были. Возможно, он станет признанным ходоком между мирами. Он скоро увидит, шут он или рыцарь. Невозможно притворяться ходоком между мирами.

Кантор пошел в более быстром темпе, стремясь закончить это занятие и вернуться к прекрасному рыбному ужину, дальнейшим разговорам о плоскостях, посвящении и, возможно, самому посвящению, чтобы сопровождать Одема в его путешествии для установления порядка между Ричрой и Дерсоном.

Он помылся в прохладном потоке воды из подземного источника, который ниспадал со скал в бассейн, достаточно глубокий, чтобы нырнуть, и достаточно широкий, чтобы вдоволь поплавать. Вода на глубине была теплой, в отличие от снежного покрова на озере.

Он намылился, ополоснулся и снова намылился. После второго погружения ко дну, чтобы удалить каждый пузырь, цепляющийся за его кожу, он вынырнул и помотал головой. Вода забрызгала кусты вокруг него. Он огляделся в поисках полотенца и понял, что забыл его принести.

Ухмыляясь, он сначала натянул рубашку на влажную кожу, а затем и остальную одежду. Он запустил пальцы в мокрые волосы, лишь незначительно разравнивая завитки. Желтая певчая птица приземлилась на ветку, наклонила голову и издала трель, заканчивающуюся тем, что звучало как икота. И повторила свое выступление несколько раз.

— Я слышу тебя.

Кантор отклонился назад, положив руки на бедра, слегка сложил губы, чтобы свистнуть, и повторил песню желтой птицы.

Птица запрыгала по веткам, щебеча от волнения. Она снова перестала петь. Кантор обязан ответить.

— Мне нужно сейчас идти, птичка. Ахма готовит ужин, а сегодня он особенный, — он поднял палец, — сделай эту ночь особенной.

Он сошел с дорожки, чтобы пройти через край леса, где собрал множество зелени и трав. Ахма любила свежую зелень в огромной миске салата. Он надеялся, что его пожилая наставница будет в хорошем настроении для посвящения. Он сорвал сладкий виноград сорта Тамарон. Крошечные фиолетовые бутоны оживят винегрет. Еще один любимый ингредиент Ахмы.

Возможно, посвящение будет легким, и Ахма не будет рычать и ворчать за все потерянные годы, которые она провела, обучая его. Запах жареной рыбы и кукурузного хлеба доносился из хижины. Одем играл на скрипке. Ахма пела чистым голосом для такой старушки.

Игра остановилась, как только Кантор пересек порог.

— Он здесь, — сказал Одем, — давайте приступать к трапезе.

— Ты съел миску супа в середине дня. — Ахма тряхнула ложкой в сторону гостя. Капля густой подливки брызнула на выцветшую зеленую рубашку Одема. Ахма протянула руку и провела тряпкой по пятну. — Ты еще долго не должен быть голоден.

— Не голоден, дорогая. Хочу ощутить твою вкусную еду на этом старом, обделенном языке.

— Обделенный язык? — Она усмехнулась. — Полагаю, что это мысли у тебя извращенные.

Кантор пересек комнату, бросил свою грязную одежду в шкаф, а затем дал Ахме продукты, которые он собрал.

— Это разные слова, Ахма. Извращенный означает, что он совершает злодеяния, связанные с вопиющей распущенностью.

Ахма прищурилась на него.

— Я никогда не учила тебя слову распущенность. Где ты узнал слова, которые я тебе не говорила? Ты был в деревне сам по себе? Ты знаешь, что это опасно.

Прежде чем он смог напомнить ей о книгах, которые Одем оставил ему, она продолжила. Она повернулась к котятам, которые взбирались на собаку Тома и сползали по его бокам, когда он лежал на одеяле в углу.

— Этот Кантор думает, что он умный. Настало время, когда он выйдет в мир, чтобы узнать, насколько он невежественный на самом деле. Надеюсь, что он переживет разочарование, ведь у него лишь посредственный ум, ограниченный талант и никаких возможных средств для самостоятельного продвижения в своей земной жизни.

Кантор вздохнул. Значит, на сегодня он был подлецом и негодяем, а не любимым, которого ей послал Примен, чтобы придать смысл ее существованию.

Несмотря на то, что еда на запах и вкус была изумительной, все же Кантору было сложно есть с обычным аппетитом. Когда начнется посвящение? Сколько времени это займет? Получит ли он второй шанс, если потерпит неудачу?

Он пытался подумать о спокойном ночном небе наполненном звездами и далекими пластинами, плавающими в космосе. Скоро он сможет в одиночку путешествовать по плоскостям. Никакой, сопровождающей его, Ахмы. Никакого Одема, вытаскивающего его из интересного исследования. Возможно, миссия, которая предназначена только ему. Он уже несколько раз помогал Одему, когда у пожилого ходока были проблемы на одной из плоскостей. Но тогда он лишь нес рюкзаки, разбивал лагерь и готовил еду.

— Итак, сынок! — в маленькой хижине раздался голос Одема. — Пришло время провести твое посвящение.

Ахма поднялась из-за стола.

— Сначала позволь мне убрать этот беспорядок.

Кантор сжал челюсти. Уйдет еще час, пока пожилая женщина вычистит, отполирует и расставит все благословенные предметы в правильном порядке. Подавив вздох, он встал, чтобы помочь. Возможно, начало посвящения ускорится, если у его наставницы будет хорошее настроение.

— Нет, — сказал Одем. — Парень достаточно долго ждал. Не изводи молодежь.

Ахма что-то проворчала, но снова села на место. Она сложила руки на поверхности стола и обратила все свое внимание на своего друга.

Одем кивнул ей, затем с серъезным выражением лица повернулся к посвящаемому.

— Итак, Кантор. Ответь мне на такой вопрос. Кому ты должен быть предан в первую очередь?

Разум Кантора заметался. Он ожидал вопросы о травах, безопастности во время путешествий, уровнях постов в гильдии, дипломатической тактике, истории миров, но не чего-то подобного этому. Возможно, это был вопрос с подвохом. Они никогда не обсуждали преданность. Если эта тема была достаточно важной, чтобы стать первый вопросом, тогда они должны были это обсуждать.

Ахма похлопала его по руке и ободряюще улыбнулась.

— Не торопись, Кантор. Мы можем подождать столько, сколько понадобиться для того, чтобы ты нашел допустимый ответ.

По крайней мере, он снова был дорогим учеником. Доброта Ахмы слышалась в ее голосе, выражении лица и даже в позе. Все было замечательно, но у него не было ответа.

Очень хорошо подумать. Подумать. Он должен. Он мог бы дать правильный ответ, если приложит к этому все свои усилия.

Принадлежала ли его преданость Ахме и Одему за всю их любовь, заботу и терпение на протяжении всех его двадцати лет? Ответ должен был касаться только кого-то одного, значит было бы правильно сказать «Ахме». Это казалось неправильным. Утверждение было слишком малозначимым.

Преданность Дайрину? Его миру? Ходоки защищали слабых, направляли менее смышленных к решению их проблем и устраняли препятствия, которые заставляли тех спотыкаться. Но ходоки работали на разных плоскостях, не только на той, которую они называли домом. Нет, преданность должна была служить чему-то большему.

Гильдии? Это было возможно. Гильдия организовывала, тренировала, поощряла и обеспечивала ходоков пожитками, чтобы они могли выполнять свою работу. Недоверие Одема к гильдии ослабило его желание назвать ее. Загадочное происшествие испортило чувство верности этим могущественым людям.

Волшебнику? Ни на что не годный, потерянный, умирающий волшебник? Возможно, если бы лидер был в расцвете лет, но теперь? Ему вспомнился голос Одема.